То, что мы называем домом

— Питер, ты не смотришь, — канючит Морган, сидя на качелях, и Питеру нечего сказать в своё оправдание.        Он действительно не смотрел за тем, как она собирается спрыгнуть с качели на батут и перекрутиться в воздухе, но только потому, что мама захотела увидеть фотографии с их прогулки. Питер убирает телефон, решая, что Пеппер вряд ли ответит ему прямо сейчас, потому что ей в любом случае понадобятся несколько минут, чтобы оценить рисунок на лице Морган.        Это дракончик, и Морган такая очаровательная и с ним, и без него, что на неё все оборачиваются. — Я всегда смотрю только на тебя, — пытается загладить свою вину Питер, и Морган снисходительно качает головой. Мол, на первый раз прощаю, но в следующий… — Мне уже нужно ловить? — Ага!        Морган ещё несколько раз машет ногами, чтобы набрать нужную скорость, а потом спрыгивает с качели на батут и отталкивается, стараясь сделать кувырок в воздухе. У неё получается лучше, чем в прошлые пять раз, так что это победа.        Питер ловит её прежде, чем она снова плюхнется на батут, и сразу же обнимает, стараясь, чтобы приземление было максимально мягким. — Ты видел, видел? — Морган восторженно пищит, сжимая руку в кулак и победно потрясая ей в воздухе. — У меня получилось! — Ты была великолепна, — согласно кивает Питер, перехватывая её поудобнее и прижимая к себе, чтобы она не убежала пробовать ещё раз. — Может, поиграем во что-нибудь менее тревожное? Ты же знаешь, я слишком впечатлительный.        Питер драматично вздыхает, изображая страдания, как делал все пять раз до этого, чтобы Морган смиловалась и перестала заниматься тем, что заставляет его испытывать стресс.        Морган только хихикает, но хлопает его по плечу, соглашаясь, что этот аттракцион себя исчерпал и пора бы уже заняться чем-нибудь поинтереснее. Питер ставит её на землю, потому что в этой прогулке направление задаёт именно она, и Морган, к его величайшему счастью, указывает не на очередное убийство его нервов, а на фуд-корт. — Отличный выбор, лампочка, — улыбается Питер, беря её за ручку, чтобы Морган не снесло толпой. — Что ты хочешь? — Мороженое! — Морган сияет, надувая губки, чтобы получить желаемое, но Питер знал, что услышит, так что его не провести. Он качает головой. — Тебе нельзя есть столько мороженого, заболеешь, — Морган страдальчески вздыхает, и это победа. — Как насчёт какао и сэндвича? — Ла-а-адно, — Морган зевает, всё-таки вымотавшись их насыщенной прогулкой, и Питер борется с приливом нежности.        У него не особо получается, конечно, но, по крайней мере, он воздерживается от того, чтобы расцеловать её в щёки, испортив рисунок. Это можно считать за положительный результат.        Питер сажает Морган за столик, оставляя наблюдать за бабочками, пока он заказывает им хоть какую-то еду. Потому что с тех пор, как они завтракали прошло уже несколько часов, и Морган явно уже пора было перекусить. Правда, она была слишком занята играми, чтобы вспомнить об этом.        Когда Питер возвращается, Морган стаскивает с себя кепку и расплетает хвостик, болтая ногами и улыбаясь, чтобы Питер не начал ругаться, потому что она знает, что ей нельзя расплетаться. — Ну и зачем? — Питер ставит перед ней тарелку с бутербродом с курицей и садится рядом.        Только для того, чтобы через мгновение обнаружить Морган забравшейся к нему на колени и доверительно прижимающейся к его руке затылком. Питер более, чем уверен, что взгляд у неё сейчас крайне трогательный, но проверить это не может.        Впрочем, он знает этого ребёнка четыре года, так что может утверждать это с определённой долей вероятности. — Ну, Пити, мне жмёт хвостик, — страдальчески вздыхает она, неловко поправляя свои волосы ручкой. — Можно я так похожу?        С этим приёмом Питер тоже знаком. Ничего ей не жмёт, просто сейчас у неё период трогательной любви к Рапунцель, так что она пытается распустить волосы при любой возможности. И она очень ошибается, если думает, что только она может этим пользоваться. — Давай лучше я заплету тебе косичку. Очень-очень красивую, с цветочками, — Питер говорит так, чтобы не казалось, будто всё уже решено, и добавляет последний, ключевой аргумент, — совсем как у Рапунцель.        Морган не настолько хитрая, как ей хочется казаться, поэтому она не чувствует подвоха и радостно соглашается.        Они все с ужасом ждут того дня, когда её детская наивность и доверчивость пропадут, потому что Морган уже сейчас превосходный манипулятор, а с её генами… В общем, существуют серьёзные поводы для опасения. За целостность мира. Ну так, знаете. Немного.        И да, если вам интересно, Питер всегда носит с собой заколки в виде цветов, как раз для таких случаев. И да, это ставило его в несколько довольно странных ситуаций в институте. Как будто это кого-то волнует, серьёзно.        Поэтому он спокойно исполняет своё обещание, заплетая Морган косу с цветами, пока та жуёт бутерброд, рассказывая ему что-то важное, что произошло, пока он был на учёбе, и что она забыла рассказать раньше.        Питер дома уже второй месяц, потому что сейчас август, но истории у Морган до сих пор не закончились. Или, возможно, она их просто выдумывает. Не то чтобы Питер был сильно против.        Вообще-то, иногда её склонность к выдумкам бывает очень полезна. Например, это она придумала действительно правдоподобную историю возникновения татуировки Питера, которую он спокойно рассказывал всем в университете и в интернете.        Потому что, честно говоря, его задолбали вопросами о том, почему именно такая и что она значит. А тут — красивое и изящное, связанное с кельтами и «Храброй сердцем». А главное — убедительное.        Потому что Питер не может говорить тем, кто не в теме, что это даже не его выбор, а обязательное условие, которое ему поставили Тор с Вэл, потому что «Ну, так положено, если ты сражался за нас и помогал в руководстве армией Асгарда, то ты обязан носить отличительный знак». Реальная история звучит гораздо менее реалистично, нежели чем та, которую выдумала Морган. — Готово, — Питер чмокнул Морган в затылок, заставляя её извиваться, чтобы сбежать от проявления нежностей, и отсадил на сидение рядом с собой. — Пойдём домой или погуляем ещё немножко?        Вообще, расчёт был на то, что Морган достаточно сильно вымоталась, чтобы никогда больше никуда не хотеть, но вот смотрит Питер на неё и понимает, что десять минут, которые они тут просидели, полностью восстановили её силы. Так что, в принципе, он готов на ещё один бешеный забег по парку.        Знал бы, что они тут устроят, взял бы с собой Чарли. Или нет — на улице немного слишком жарко для него, да и за Морган и собакой одновременно будет сложнее уследить. Может ведь убежать и потеряться. Морган, в смысле, Чарли-то дрессированный.        Но Морган умеет удивлять. — Домой, — она отпивает глоток какао, а потом смотрит на Питера, замечая, что он удивлён. — Ну, то есть, мне нравится гулять с тобой, но сегодня ведь твой день рождения, разве не должно быть никакого праздника? Почему ты проводишь весь день со мной?        Это логичный вопрос. — Ну, знаешь, — Питер понижает голос, наклоняясь ближе к Морган, — я, вроде как, обожаю тебя, так что мне нравится проводить время с тобой.        Морган улыбается, потому что ей нравится, когда все вокруг признаются в том, что ужасно сильно её любят, и Питер обнимает её одной рукой. — И у нас будет праздник вечером, чтобы Мэй с Хэппи успели прилететь, — они вылетели из Кореи и должны были приземлиться часа через три. — Так что, ты всё ещё хочешь пойти домой или сначала на горки?        Судя по взгляду Морган, выбор тут очевиден.

***

       Когда они возвращаются домой, там неспокойно. Там в принципе никогда не бывает спокойно, но сегодня туда приехали вообще все, и они носятся вокруг дома, изображая бурную деятельность. Что, разумеется, так, но они… немножко переигрывают.        На самом деле, все пытаются достать Тони своим «ты больше не сможешь называть его уменьшительно-ласкательными, он слишком взрослый для этого» и прочим бредом.        Тони говорит, что они просто пытаются надавить на больное, но он так просто не сдастся. К тому же, Питер не сильно-то против этих прозвищ. Они классные, и Тони никогда не перебарщивал в их употреблении, так что Питер искренне недоумевает, почему Клинт это начал.        Хотя у него есть несколько предположений. В основном, основанных на том, что Лиле восемнадцать и ей точно не нравятся «уменьшающие» прозвища. Типа: «для этого у вас есть Купер и Натаниэль». Куперу, в свою очередь, тоже не очень прикольно. Поэтому Клинт страдает из-за того, что его, относительно маленькие, дети так поступают. И хочет заставить Тони страдать вместе с ним. — А вот и наша крошка, — фыркает Харли, когда Питер с Морган заглядывают в беседку. — Ну, что, Мор, он хорошо себя вёл? — Он должен хорошо себя вести только перед Рождеством, чтобы Санта принёс ему подарки, а сейчас — не Рождество, — убеждённо заявляет Морган, отбивая Питеру «пять», и Харли дуется.        Потому что они все тут против него. — Ну-ка, дыхни, — прищуривается Наташа, даря Харли ощущение, что он тут не один со своими тупыми шуточками, и Питер закатывает глаза. — Неужели вы думаете, что я стал бы пить в первый же день, когда мне это разрешил закон? На прогулке с ребёнком? — Питер вскидывает брови, красноречиво кивая на Морган, которая уже переключила внимание на Даниила, потому что ей нравятся разноцветные волосы.        Мишель была любимицей Морган всё то время, пока у неё было несколько фиолетовых прядей. Не то чтобы Мишель перестала быть одним из любимейших людей Морган, но гонку цветных волос она продула. — Ты тоже видишь, что он юлит, вместо того, чтобы дыхнуть? — Харли с подозрением прищурил глаза, а Нат фыркнула, убирая волосы на плечо. — Однозначно. — Вау, неужели они перестали верить в то, что ты — святой? — Мишель облокачивается на перила беседки, махая кончиками пальцев.        Она, судя по всему, только что приехала, потому что у неё на плече сумка, а вид такой, будто Мишель пришлось провести полдня с бешеными детьми. В рамках её летней практики, она должна была заниматься с группой из детского садика несколько недель. — Привет, — Харли изображает рвотный позыв, потому что, по общему признанию, Питер ведёт себя невыносимо приторно, когда видит Мишель, но его игнорируют. Что-то никогда не меняется. — Как малышня?        Мишель морщит нос, страдальчески стоня, потому что это было ужасающе. Ибо до этого они занимались пением. И детские песни… они кошмарные. И это ещё не упоминая о том, что у неё «Baby Shark» застряла, блин, навечно. Потому что сегодня они рисовали рыбок, и… господи, ей даже вспоминать не хочется.        Просто её лицо говорит само за себя, так что все сочувствующие улыбаются, а Питер вверяет Морган под ответственность Даниила (точно не Харли, а Наташа занята чем-то, так что её лучше не беспокоить), уходя с Мишель, чтобы помочь ей с чем-нибудь. Хотя бы с сумкой, потому что та весит едва ли не больше самой Мишель. Что ужасает. — Единственное, что меня утешает — это то, что твой завтрашний день пройдёт хуже, чем мой сегодняшний, — замечает Мишель, когда Питер показывает ей фотографии с прогулки с Морган, свидетельствующие о том, что он отлично провёл время с единственным ребёнком, который нравится Мишель. — К кому, кстати? — Эллен. Она милая, и я как-то раз пообещал ей сольник со мной, — Мишель кивнула. Логично.        Весь завтрашний день будет одной большой клоунадой. В пресс-релизе StarkIn буквально накануне написали о большом проекте, который Питер вёл в одиночку и закончил буквально вот прямо сейчас (что было лишь отчасти правдой), только для того, чтобы создать инфоповод.        На самом деле, совершеннолетие сына миллиардера само по себе является инфоповодом, но… на всякий случай они перестраховались.        И Питер даже записал грустное видео в Инстаграм о том, что «теперь мне придётся идти в телевизор, потому что строгий запрет Пеппер на приближение ко мне перестал действовать». На самом деле, его собственного влияния было достаточно, чтобы никуда не ходить. Но в этот раз всё было по-другому.        Питеру нужно было побывать в публичном месте в кратчайшие сроки после совершеннолетия, потому что… теперь Заковианские Соглашения действуют и на него. И как член Мстителей, он не имеет права скрывать свою личность.        Так что пока СМИ радовались, что у них получилось вытащить Питера хоть куда-нибудь, Питер радовался, что у него есть возможность сделать всё эффектно и на своих условиях. А не по указу государства, которое будет всё портить и ловить Человека-Паука по улицам Нью-Йорка. — Не думаю, что я проведу день настолько плохо, насколько ты думаешь, — фыркает Питер, и Мишель качает головой. — Ты сам-то в это веришь?        Нет.        Потому что, несмотря на то, что последние шесть лет он всегда на виду, ему всё ещё не нравится всё это. Это не зависит от возраста, никому не нравится находиться в окружении кучи камер, снимающих каждый твой вздох. Кроме, может быть, актёров. Хотя съёмки и преследование репортёрами это, всё-таки, разные вещи. — Предсказываю, — Нед ухмыльнулся, увидев Мишель, когда они зашли в гостиную, — практика прошла ужасающе, и ты их ненавидишь? — Практика прошла ужасно, и я их ненавижу, — согласилась Мишель, плюхаясь на диван, чтобы обняться с Чарли. — Вообще, не понимаю, почему я прохожу именно такую практику. О, привет, Пеппер.        Питер тоже повернулся в сторону, где была Пеппер, улыбаясь ей. — Ты закончила пораньше? — О, да. Знаешь эту ситуацию, когда ты — босс, и можно самой решать, когда возвращаться с работы? — Питер усмехнулся, а Пеппер подошла поближе, чмокая его в висок и обнимая Мишель с Недом. — Где моя дочь? — В российском посольстве, — ответил Тони, крадя шутку Питера. — Иди скорее, у неё там такой грим, это нужно видеть.        Пеппер сделала вид, что бегом помчалась смотреть на грим, пока Питер довольно улыбался. Этот грим — просто вершина художественного искусства, даже несмотря на то, что он слегка стёрся на щеке. Потому что Морган четыре года, она не настолько аккуратная, чтобы за несколько часов вообще не запороть рисунок. — Всем привет, кроме карапуза, который посмел расти, — Тони осуждающе взглянул на Питера, а Нед пробубнил что-то вроде: «Да как он вообще посмел такое выкинуть». — Насколько много мороженого она сегодня съела?        Кстати, об этом… — Ни капли, — Питер победно скрестил руки на груди. — Я же говорил, что у меня получается противостоять её грустным глазам.        Тони недоверчиво прищурился, цокая. Блин. В этом раунде он, похоже, проиграл. — Окей, сколько я тебе должен? — Тони вздохнул, залезая в свой телефон. — Да так, сущий пустяк. Всего лишь десятку. — Вы поспорили на десять долларов о том, кто лучше следит за твоей дочерью? — заинтересованно уточнила Ванда, проходя мимо, чтобы найти Брюса. — Что? Ты издеваешься? Нет, конечно, за кого ты нас принимаешь, — Тони вскинул бровь. — Мы поспорили на десять процентов акций моей новой дочерней компании.        Ванда тяжело вздохнула, коря себя за то, что вообще подумала о том, что они могут делать хоть что-то нормальное. — Однажды, он смирится с тем, что я всегда побеждаю, и перестанет спорить, — Питер облокотился на диван. — Иначе в скором времени у тебя закончатся активы.        Мишель, почему-то, казалось, что в данной ситуации не всё так просто, но допустим. Она не будет указывать на то, что Питер тупит в его день рождения.        Потом? Да, конечно. — Кстати, шкет, там кое-кто в беседке у озера, кто хочет с тобой поболтать, — внезапно вспоминает Тони, а потом обнимает Питера за плечи, подталкивая к двери. — Тебе стоит поскорее разобраться с этим, если не хочешь пропустить приезд Мэй.        Питер заинтригованно оборачивается на Неда, который приехал раньше, но тот явно без понятия, что происходит. Так что Питеру не остаётся ничего, кроме того, чтобы смириться и пойти к озеру.        В небольшой беседке у озёра действительно сидит кто-то, но Питер видит только силуэт. Вроде бы, это женщина. Но… какая-то неправильная.        Питер понимает, что именно ему кажется неправильным, когда подходит поближе. Если раньше он мог списать это на расстояние и другой шум, перекрывающий нужный ему звук, то сейчас — нет. Он не слышит сердцебиения.        А силуэт женщины оказывается чуть более прозрачным, чем казалось изначально.        Питер нерешительно замирает на входе в беседку, не совсем понимая, что происходит и что это за шутки такие, но потом женщина поворачивается, очевидно, услышав его шаги, и Питер просто не может дышать.        Потому что он знает это лицо. Он видел его столько раз, но… Питер не помнит те дни, когда оно было чем-то большим, чем портрет на камне. — Ч-что… как ты… тут? — у него просто нет слов, чтобы описать то, что происходит.        Или того, кто сидит перед ним, потому что… он уже привык называть Пеппер мамой, и он не помнит о Мэри ничего кроме того, что ему рассказывала Мэй и её портрета на могильном камне. И раньше его не совсем это волновало, потому что ему не нравится и не нужно думать об этом, ведь он явно никогда в жизни не встретится ни с Мэри, ни с Ричардом.        Только Мэри сидит перед ним, и Питер не знает, что ему делать. Потому что она явно не осязаемая, но она здесь, и это не похоже на проекцию, потому что её лицо… оно переполнено эмоциями, на которые не способен ни один компьютер. Питер может видеть, что её глаза воспалены, как будто она плакала.        Вообще-то, присмотревшись, Питер может сказать, что видит призрачные слёзы у неё на лице. — Питер, — она улыбается и поднимается, двигаясь так плавно, как не может ни один человек. У Питера получается устоять на месте, не отшатнувшись. — Что происходит? — это не та реакция, которую он должен показывать при виде своей матери, но у него нет ничего другого.        И Мэри, кажется, больше посвящена в происходящее, чем Питер. — Они сказали, что у меня есть всего несколько минут, чтобы не нарушать баланс в мире, — Мэри судорожно вздыхает, шмыгая носом и вытирая лицо тыльной стороной ладони. — Я не совсем поняла, тебе лучше спросить у них самих…        Питер не уверен, но, кажется, он дрожит. — У них — это? Ты про п… Тони? — Мэри кивает и явно замечает оговорку, но ничего не говорит, лишь улыбается слегка печально. — Ладно… я рад тебя видеть.        Питер вообще не представляет, что должен сказать, но он действительно рад её видеть, и он чувствует, что если не начнёт говорить, то расплачется. — Я тоже, милый, — она подплывает чуть ближе и слегка поднимает руку, как будто хочет коснуться, но потом опускает, будто бы вспомнив, что не может, — я так много хочу сказать тебе, извиниться… — Не надо, — Питер качает головой, сцепляя пальцы в замок. — Ты ни в чём не виновата… я столько думал о том, что хочу сказать тебе, но сейчас не могу ничего вспомнить. — Тебе не нужно ничего говорить. Я всё слышала, — Мэри прикусывает губу. — Мы с п… Ричардом смотрели за тобой, мы всё знаем… Боже, мне так жаль, малыш, ты столько всего пережил, я бы так хотела быть рядом… и я так рада, что у тебя есть они…        Взгляд Мэри устремляется в сторону домика, и Питер сам непроизвольно оборачивается, слыша, как там все шумят и болтают. Всё это доносится будто бы из-за пелены, но слова Мэри — тихие, прерывающиеся всхлипами — они такие звонкие, и они бьют куда-то поддых, не давая вздохнуть. — Я сожалею, что мы так рано оставили тебя, и, вероятно, у меня нет никаких прав называться твоей матерью, но… Пит, я так тобой горжусь, — Мэри судорожно вздыхает, смотря ему в глаза с какой-то смесью тоски и любви. — Ты вырос таким чудесным человеком… и я хочу, чтобы ты знал, мы все тобой гордимся: и я, и п-папа, и Бен… они не могли прийти, но они так хотели. Мы очень рады, что у тебя есть семья, которая о тебе заботится… пожалуйста, помни, что мы очень тебя любим и счастливы, что у тебя всё хорошо…        Питер замер, не в силах ничего сказать, потому что это… это так больно, слышать это всё, что он действительно не представляет, что он вообще может сказать, чтобы передать всё, что он чувствует сейчас. — Я… мам, я так рад тебя увидеть, — наконец, выдавливает он, и Мэри вздрагивает, когда он называет её так. — Услышать твой голос… пожалуйста, скажи папе и Бену, что я ужасно скучаю по ним… и по тебе. И что я очень вас люблю. — Конечно, да, я… я им скажу, и, — Мэри схватилась за живот, как будто ей стало больно, — кажется, у меня больше нет времени… пожалуйста, поблагодари их за то, что они присмотрели за тобой, я бы не вынесла, если бы ты остался один, и я так благодарна, что с тобой была Мэй… и Тони с Пеппер… и д-девочка м-маленькая… — Морган, — подсказал Питер, и Мэри быстро закивала. — Я так рада, что они у тебя есть, — Мэри ещё раз вскинула руку, положив её Питеру на щёку. Возможно, ему только показалось, но там, где были её пальцы, стало тепло. — Прощай, малыш, и помни, что мы любим тебя, и мы всегда будем с тобой, мы всегда верим в тебя и всегда на твоей стороне… — Спасибо, мам, — Питер шмыгнул носом, смотря на то, как она исчезает, а потом судорожно выдохнул, скатываясь вниз по деревянной балке.        Ему… ему нужна минутка.        В которую он просто плачет, уткнувшись в колени и, почему-то, чувствуя теплоту на плече. И где-то в сердце.        Когда Питер возвращается обратно к домику, он чувствует на себе много непонимающих взглядов. Потому что его глаза воспалены, и лицо ярко свидетельствует о том, что он плакал, но никто ничего не спрашивает. Привыкли, что не всегда нужно лезть в душу к человеку.        Тони смотрит, как Морган играет с Харли, Лилой и Мишель в какую-то сложную игру собственного сочинения, и он даже не вздрагивает, когда Питер подходит поближе, утыкаясь лицом ему в шею. Он просто глубоко вздыхает, обнимая его и поглаживая по спине. — Спасибо, пап, — тихо шепчет Питер, чувствуя, что Тони улыбается. — Ты заслуживал это, малыш.        Питер шмыгает носом, спиной чувствуя на себе любопытные взгляды, и отстраняется, смотря на Тони. Тот кажется довольным, но всё же слегка обеспокоенным тем, насколько у Питера красные глаза. — Ты в порядке? — Буду, — Питер глубоко вздыхает, а потом поворачивается, осматриваясь. — У меня есть несколько неотложных дел прямо сейчас…        Обнять Пеппер. И Морган. И Мишель. И Мэй, когда она приедет. И, возможно, Харли, если его парень будет не против. — Пити? — Морган слегка наклоняет голову, обеспокоено смотря на него снизу вверх. Позади неё у Мишель такой же взгляд. — Ты плакал? — О, нет, что ты, — Питер подхватывает её на руки, целуя туда, где нет грима. — Как я могу плакать, если у меня есть такая чудесная принцесса, сама подумай?        Морган, конечно, ему верит. Но, знаете… он ведь был там, где её не было.        Поэтому она обнимает его, запуская свои крошечные пальчики ему в волосы, и Питер чувствует, как его сердце замирает от просто нескончаемой любви к этой крошке. — Я люблю тебя, — говорит она как нечто само собой разумеющееся, а потом сопит, потому что этого недостаточно. — Три тысячи раз!        Питер улыбается так сильно, что у него болят щёки. — Три тысячи раз? — поражается Питер, садясь на скамейку рядом с Харли. — А папу сколько? — Ну, — Морган дует губки, — две с половиной. И маму тоже!        Приятно быть самым любимым человеком для маленького ребёнка. — Я тоже люблю тебя, лампочка. Три тысячи раз.        И теперь, почему-то, кажется, что всё правильно.

***

       Так что его настроение не портится и на следующий день. Даже когда им приходится ждать полчаса, чтобы выставили правильный свет.        Питер совершенно не волнуется, потому что чувствует что-то тёплое у себя в сердце, говорящее, что ему нужно сделать это и что это правильно. — Поговорим о твоём проекте или просто о жизни? — спрашивает Эллен, ставя перед ним чашку чая. Она же обещала. — Кому-то вообще интересен мой проект? — фыркает Питер, и да, это правда. — Ты вообще готовила на эту тему вопросы? — Давай так. Это как-то связано с телепортацией? — Питер качает головой, не говоря о том, что с этим связан его следующий проект. — Тогда забыли. Как прошёл твой день рождения? Если вы не знали, вчера этот красавчик официально стал совершеннолетним. Девчонки, ну, вы поняли.        Эллен прикладывает руку к уху, мол, звоните, а Питер неодобрительно цокает. — Мой день рождения был очень… трогательным, — Питер тепло улыбается, и Эллен поздравляет его. — И, вообще-то, у меня есть девушка. Так что, девочки, отбой. — Сколько вы уже вместе? — Ой… ну, шесть лет. Почти семь, — Эллен одобрительно кивает. — И последние три года мы живём вместе, так что, всё серьёзно, да?        Эллен долго моргает. — Да, Питер, всё серьёзно, — он усмехается. — Ты, получается, живёшь не в общежитии? — Ага. Мы купили лофт между МТИ и Гарвардским университетом, там Мишель учится, и живём втроём: я, Мишель и Нед. Ну, и Чарли, — Питер кивает, подчёркивая важность Чарли. — Это моя собака. — Да, я знаю, — улыбается Эллен, а потом выбирает вопрос. — Ты не думаешь, что упускаешь что-то в своей студенческой жизни из-за того, что живёшь не на территории кампуса? — Нет? Я живу с друзьями и собакой, мои однокурсники плачут, когда приходят к нам, и немного впадают в ступор, потому что у нас посреди зала стоит ванна, но это уже другая история, — Эллен кивает, а затем выводит на экран фотографию из Инстаграма Питера, на которой он в обнимку с Мишель спит в ванне. — Это Нед сфотографировал.        Питер улыбается, выглядя слегка смущённо, и Эллен вздыхает, выражая чувства всей своей аудитории. Это они ещё его татуировку не видели — он специально надел толстовку, чтобы её не видно было — иначе, обсуждали бы это всё пару часов. — Есть какие-то причины, или вы живёте вместе, потому что можете? — Ну, во-первых, мы с Недом всегда хотели учиться вместе, потому что кодекс лучших друзей и всё такое. Во-вторых, студентам было бы не очень прикольно, если бы под их окнами круглосуточно дежурили журналисты, охотящиеся за мной, — Эллен понимающе кивает. — И, секунду… я уточню, можно мне это говорить или нет?        Эллен кивает, заинтригованная, а Питер достаёт телефон, но не для того, чтобы спрашивать что-то. Он и так знает, что ему можно говорить всё.        Он пишет одно сообщение одному конкретному парню, который где-то четыре года назад сказал, что Питер уже не сможет его удивить. Тимоти. Примерно такого содержания: «Приветики, включи стрим шоу Эллен и приготовься удивляться».        Да, Питер немного садист. — Можно. Так вот, у меня есть друзья-инопланетяне, которым вообще неважно, где я и занят ли я, они могут просто появиться, — Эллен смеётся. — И мои друзья умеют оказывать первую медицинскую помощь, если меня вдруг подстрелят, и я буду недостаточно сознателен, чтобы пойти к Тони.        Эллен слушает всё, кивая, а потом замирает. И просто смотрит на Питера. — Что, прости? В тебя стреляли? — Чаще, чем вы могли бы подумать, — Питер смеётся. — Вообще-то, это как раз то, о чём я хотел поговорить. В связи с тем, что мне теперь двадцать один, есть некоторые вещи, которые больше не работают для меня. И тот договор, что, скорее, было угрозами Пеппер, с Ником Фьюри, больше не может меня защищать… — Что? Ты интригу тянешь? Говори, просто, говори уже.        Питер, улыбается, отпивая чай. Эллен убийственно смотрит на него. — Заковианские Соглашения, — наконец, говорит Питер. — Теперь я обязан их придерживаться. И, вообще, обычно люди, вроде меня, делают это по-другому, но я решил пойти по стопам папы. Так что, думаю, у меня есть для вас новость. — Ты издеваешься… — Я — Человек-Паук, — Питер обворожительно улыбается, а Эллен давится воздухом, кашляя. — И поскольку больше я не «Мститель на полставки», вам стоит об этом знать. — Это не… ты же шутишь?        Вместо ответа, Питер стучит себе по груди, и его медленно обволакивает костюм Железного Паука. — Кстати, пару лет назад была теория об этом, но я ненавязчиво её опроверг, потому что мне это было невыгодно, — костюм исчезает обратно, а Питер запускает руку в волосы, невинно смотря на Эллен. — Ты впечатлена? — Да, — кашляет Эллен. — Ты — поразительный. — Я поражу вас ещё сильнее, сказав, что, в связи с этим, все наши с Тони истории, включая наш вариант знакомства, были залеплены толстым слоем паутины, — Питер поднимается с кресла. — Всем приятного построения теорий заговора, с вами был ваш дружелюбный сосед. Вы знаете, где меня искать.        Питер показал знак мира, выходя из студии.        Что же, с этим этапом он закончил. Да начнётся следующий?