Мы любим тех, кто нас не любит. Мы губим тех, кто любит нас.
Я понимаю, что я чертовски плохой друг, когда впервые вижу ее в коридоре в компании слишком назойливого одноклассника. Она прижимает к груди учебники, и забавно щурится, чуть наклонив голову в сторону. Парень скачет вокруг нее. Что-то рассказывает. Размахивает руками. Она лишь отстраненно улыбается и каждый раз, делает шаг в сторону, когда парнишка пытается нарушить границы ее личного пространства. Я сжимаю губы и с силой хлопаю дверцей шкафчика. Парни что-то кричат, толкают в плечо. Возмущаются. А у меня перед глазами ее улыбка и бесцветные смеющиеся глаза. Позже, когда Шелли расскажет мне, что сама была готова убить одноклассника, я громко рассмеюсь и облегченной вздохну. Он ей не интересен. А пока, рассматривая ее миниатюрную фигурку и светлые волосы, белым пятном выделяющиеся из толпы, я закипаю от злости. Злости на себя. Ведь я, очень плохой друг. Потому что влюбился в нее. В девушку, которая всегда считала меня братом. Мне было восемь, когда девочка с задорно торчащими косичками и на роликах сбила меня в парке. Я упал на асфальт, содрал локти и испортил новые джинсы. Мне было очень больно и обидно. Но, я как истинный мужчина не мог позволить себе расплакаться, поэтому, стиснув зубы, молча, поднялся на ноги. Подойдя к девчонке, я уже открыл рот, чтобы высказать ей какая она неуклюжая, как до моего слуха донеслись её тихие всхлипы. Девчонка плакала, сидя на асфальте. Я замер в нескольких шагах от неё, совершенно не зная, как себя вести. До этого момента, я видел слёзы только на экране телевизора. И совершенно не обращал на это внимание. Но слёзы девчонки были не киношными, а настоящими. И ревела она, что говорится в три ручья, громко шмыгая носом и растирая руками слёзы по лицу. — Чего ревёшь? — я присел на корточки рядом с ней и осторожно дотронулся до хрупкого плеча. А девчонка, от неожиданности, заревела ещё громче. Она сжалась в комок. Её худое тельце сотрясалось с каждым новым всхлипом. А косички на макушке смешно подпрыгивали от резких движений. — Эй, успокойся, — я постарался произнести эти слова, как можно мягче. — Я тебя не обижу? — Правда? — девчонка подняла на меня испуганный взгляд и шмыгнула носом. — Правда. Я улыбнулся, обнажив ряд своих неровных зубов. И девчонка улыбнулась мне в ответ. Её улыбка была какая-то растерянная, трогательная. На щеках образовались грязные разводы, от размазанных слёз. А ещё у девчонки не хватало двух передних зубов. Так же, как и у меня. — Меня зовут Дилан, — протягиваю ей руку. — Шелли, — пролепетала девочка, вкладывая свою ладонь в мою. Я снова улыбнулся. — У меня коленка болит, — прохныкала она. — Покажи. Шелли отняла вторую руку от ноги и снова заплакала. Вся её левая коленка была в крови. Несколько крупных ссадин шли от чашечки вниз к ступне. Такие же ссадины расположились и на её локте. — Видишь? Там кровь, — Шелли закусила нижнюю губу и заплаканными глазами посмотрела на меня. — Мне больно и страшно. Девчонка посмотрела на меня умоляющим взглядом. И решение пришло неожиданно. Я поднялся на ноги и помог Шелли встать. Она неловко повисла на моей руке. Её светлая юбка вся покрылась алыми пятнами. Девчонка продолжала шмыгать носом. — Пойдём ко мне домой. Тут недалеко. Обработаем тебе коленку, а потом и домой отвезём. И Шелли соглашается, доверчиво вкладывая свою ладонь в мою. И одаряя беззубой улыбкой. Если бы режиссеры решили снять фильм о нашей дружбе, то они очень долго бы не смогли найти девушку на роль маленькой Шелли. Потому что, таких, как она больше нет. Шелли Оберн-Хилл уникальная. Она весёлая, но в тоже время в ее глазах таится непонятная печаль. Умная и серьёзная, но если мальчишки во дворе зовут играть в футбол, всегда соглашается. Пытается быть «каменной», но таскает домой брошенных щенков и котят. Шелли нелогичная. Она может накрасить губы яркой помадой и, забыв про это, съесть яблоко. А потом, весь оставшийся день корить себя за это. А ещё, она безумно боится поправиться, но все равно продолжает, есть пончики и смеется над тем, что джинсы не сходятся на талии. Шелли обожает старые фильмы, комедии и классическую литературу. Она запоем читает книги, проглатывая страницу за страницей. Плачет над мелодрамами и ненавидит розовый цвет. А какой парень мог бы сыграть меня? Любой. Я обычный старшеклассник. Популярный. Игрок футбольной команды. Заводила. Грубиян. Сердцеед. Тусовщик. Просто мальчик «клише». Самый обычный подросток. Впрочем, Шелли так не считает. Она говорит, что у меня очень богатый духовный мир и красивая внешность. Я не спорю со вторым, но вот с первым… Шелли однозначно врёт мне, что бы я не чувствовал себя «стандартным». — Ты знал, что бумага горит при температуре 451 градус по Фаренгейту? — Шелли кутается в большой оранжевый шарф и ерзает на одном месте. Её голова покоится на моём плече. Светлые волосы прядями падают на лицо, от чего Шелли недовольно вздыхает. Но не убирает их. Ей просто неохота вытаскивать руки из тёплых карманов. Я отрицательно мотаю головой, натягивая шапку до самых глаз. Сентябрь в этом году выдался холодным. — Как там говорила Кларисса Маклеллан? — продолжает Шелли, убирая голову с моего плеча, и поворачиваюсь ко мне лицом. — Мне семнадцать лет, и я помешанная. Мой дядя утверждает, что одно неизбежно сопутствует другому. Он говорит: если спросят, сколько тебе лет, отвечай, что тебе семнадцать и что ты сумасшедшая, — она издаёт лёгкий смешок. — Хорошо гулять ночью, правда? Я люблю смотреть на вещи, вдыхать их запах, и бывает, что я брожу вот так всю ночь напролет и встречаю восход солнца, — заканчивает декламировать Шелли. На её губах играет улыбка. А глаза, с вызовом смотрят на меня, — Как думаешь, была ли она права? И куда потом пропала? Я пожимаю плечами, с улыбкой смотря на подругу. Ещё несколько минут назад, Оберн-Хилл рассказывала о случае, который произошел на вечеринке её одноклассницы, а теперь со всей серьёзностью намерена обсуждать творчество Рея Брэдбери. В тот момент я ещё не испытываю к ней никаких чувств, кроме дружеских. Но мысль о том, что Шелли была бы потрясающей девушкой, уже проникают в мою голову. Она смеётся. Из приоткрытых губ вылетает клубок дыма. Шелли недолго копается в рюкзаке и вынимает учебник химии. — О’Брайен, дай зажигалку. И я понимаю, зачем Шелли зажигалка только в тот момент, когда страницы учебника вспыхивают оранжевым пламенем. — Ты ненормальная, — я смеюсь, наблюдая за тем, как горит бумага в руках девушки. — Ты тоже. В её бесцветных глазах отражаются язычки пламени, от чего, они приобретают темный оттенок. Оберн-Хилл прикусывает кончик языка и лукаво косится на меня. — Думаю, что химичке тоже пора инквизицию устроить. Нет. Конечно, мы не сжигаем мисс Вандерфул. Мы просто весело хохочем на переменах. Обнимаемся и старательно списываем тесты по химии. Шелли называет нас «мотыльками» и шутит, что мы умрём в 4.30 утра. Шелли сжигает учебник химии, и рассуждает о том, что всё рано или поздно заканчивается. Шелли оказывается права. В седьмом классе, я влюбился в Кристалл Мерфи, одноклассницу Шелли. Узнав об этом, Оберн-Хилл устроила нам свидание, а затем, искренне радовалась, узнав, что мы с Кристи встречаемся. Если бы я только знал, что за счастливой улыбкой стояли слёзы, а сама Шелли была отнюдь не рада, я бы вырвал своё сердце и шагнул вместе с ней с края небоскрёба. Я бы убил себя, только чтобы Шелли не было больно. Но я сам причинил ей боль, оказавшись очень плохим другом. Просто в один момент, в моей голове что-то щёлкнуло, и я понял, что попал. Я понял, что по уши влюбился в свою подругу. Я часто звонил ей. Бесился, когда видел в окружении других парней. Кричал за долгие вечерние прогулки с друзьями и злился, сам на себя, когда Шелли Оберн-Хилл прекратила отвечать на мои звонки. Я сходил с ума от того, что её улыбка сияла уже не для меня. Я сходил с ума без Шелли Оберн-Хилл. Я окончательно ломаю наши дружеские отношения, когда целую её на вечеринке Кристалл Мерфи, моей бывшей девушки. Мы тогда долго кричим друг на друга. Кидаем посуду и меряемся знанием языка. Шелли едва слышно всхлипывает, когда я сжимаю её тонкую руку и вталкиваю спиной в стену. — Прекрати портить мне жизнь О’Брайен, — требует она. — Я порчу тебе жизнь? — во мне закипает ярость. — Да я ради тебя стараюсь. Чтобы тебя не обидел никто. — Ты не даёшь мне дышать. Держишь за горло. И ведёшь как придурок или гиперобеспокоенный папаша, — давясь слезами, кричит Шелли. — Зачем ты это делаешь? — Да потому что я люблю тебя, — кричу я. И тут же осекаюсь, наблюдая за тем, как испуганно дёргается Шелли. Она вздрагивает все телом, а затем начинает плакать ещё громче. — Чёрт, — я отступаю и зарываюсь руками в волосы, — Прости Шелли. Прости меня. — Не хочу тебя больше видеть. Она взвизгивает и, закрыв лицо руками, выбегает из комнаты. А я остаюсь один, понимая, что только что сам испортил себе жизнь. Я кричу, и мой крик навек застывает в стенах этой комнаты. Я готов спалить всю планету, а затем, вынуть сердце из груди и вложить его в руки Шелли Оберн-Хилл. Вот только, я не уверен, что оно ей нужно. Ведь, девчонка так легко его разбила. Шелли игнорирует меня в школе. Заносит в чёрный список и не посещает совместные уроки. Она избегает наших встреч. И это убивает меня. Я схожу с ума. Избиваю парня, который комментирует новое фото Шелли. Кричу на тренера, который пытается поставить меня на место. Конфликтую с одноклассниками и друзьями. Я словно специально ищу проблемы. Словно пытаюсь таким образом забыть её. Заменить пустоту в сердце, синяками на рёбрах и ссадинами на лице. Я пытаюсь справиться с этой болью в одиночку. И Шелли, неожиданно приходит мне на помощь. Она подходит ко мне в коридоре и предлагает встретиться в кафе после школы. — Нам нужно поговорить Дилан, — твёрдо произносит она, а в глазах боль, глубиной с Марианскую впадину. И я жду этой встречи, как гребанного Рождества: ликуя и боясь одновременно. Я убеждаю себя в том, что отпущу Шелли, если она отвергнет мою любовь снова. Я практически смиряюсь с этой мыслью. Шелли Оберн-Хилл — не для меня. Она словно соткана из чего-то неземного. Словно из другой вселенной. Смех, похожий на звон льдинок. Бесцветные глаза, в которых можно утонуть. Светлые волосы, тонкие и волнистые, на ощупь, напоминающие снег. Шелли Оберн-Хилл — зима. А я, всего лишь один из трёх месяцев, присутствующих в её жизни. — Сентябрь меня убьёт, — шутливо выдаёт Шелли, присаживаясь за столик и даря мне одну из своих самых очаровательных улыбок. Оберн-Хилл кутается в свитер крупной вязки и часто кусает губы. Она нервничает, но старается выглядеть весёлой. Улыбается и мне приходится улыбнуться в ответ. У Шелли тёплая улыбка и холодное сердце. — Как думаешь, любил ли Гамлет Офелию? — неожиданно спрашивает она, а затем, сама отвечает на свой вопрос, — Нет. Не любил, — она поднимает на меня взгляд своих глаз, и я впервые замечаю, что они все-таки имеют цвет — голубой, как та кофта, которая была на ней в день нашего знакомства. — И ты не любишь меня Дилан. Её слова царапают душу, словно холод пробираются внутрь и застывают там. Шелли смотрит тепло, но глаза-льдинки выдают её. — Это не любовь, а болезнь, — изрекает она, касаясь пальцами моей руки. Внутри меня увядает сад, названный в её честь. Оберн-Хилл сама вырывает цветы и затаптывает ногами землю. — Я любила тебя Дилан, как брата. И никогда не давала повода думать, что нас может связывать что-то большее, чем дружба. Шелли с корнем вырывает из моего сердца цветок под названием «чувства». — Я уезжаю Дилан. И надеюсь, что больше не увижу тебя. Моя душа горит. Пылает. А Шелли улыбается и уходит. Она ни о чем не сожалеет. Для неё мои чувства, сродни хрусту снега. Приятно ласкают слух, но и не нужны. Шелли Оберн-Хилл — зима. Она уходит, гордо держа спину, уверенной походкой. И лишь в дверях, позволяет себе обернуться. Я жадно всматриваюсь в её прелестное лицо, ищу ответ в«Глупо говорить о том, что мы не успели сделать раньше. Глупо жалеть о непринятых решениях и необдуманных поступках. Глупо писать человеку, которого сам отравил ядом, именуемым чувствами. Скажу честно, твоё признание на вечеринке у Крис, подвергло меня в шок. Я не знала, как поступить. Оттолкнуть тебя или позволить поддаться чувствам? Списать все на алкоголь и продолжить нашу «дружбу»? Я потерялась, где-то глубоко, в твоих карих глазах. Я не знала, как давно ты почувствовал ко мне это эфемерное чувство. Как давно прекратил называть своим другом. Я знала только одно: я влюбилась в тебя гораздо раньше, чем ты в меня. Помнишь седьмой класс и золотистый янтарь волос Кристалл. Ты сказал мне, что влюбился ровно в тот день, когда я поняла, что ты для меня не просто друг. Но ты сделал выбор не в мою пользу, и я решила выкинуть эту «влюблённость» из головы. Я решила остаться твоим лучшим другом. И Всевышний видит, я пыталась им быть до последнего. Помнишь, мы палили листву в моём саду и считали звёзды. Ты тогда ещё сказал, что любовь не вечна, а вот дружба да. Это неправда. Дружба ещё более хрупкая и тонкая вещь, чем любовь. Дружбу можно разрушить одним словом, когда любовь — всего лишь поцелуем. Однако дружбу проще сохранить. Нужно просто вытащить свои чувства и закопать их в глубокую яму. И забыть о них, натянув на лицо улыбку. Это сложно. Но мне удалось пересилить себя. И знаешь, ты бы никогда не узнал о том, что я влюблена в тебя. И мы бы были просто друзьями. Но… Какого черта ты решил влюбиться в меня? Наверное, я никогда не узнаю ответа. Да и не нужно мне его знать. Я люблю тебя Дилан. И всегда любила. Тебе, наверное, интересно, зачем я все это сделала? Ответ прост: тебе без меня будет лучше. Я уже достаточно сломала тебя, однажды, сбив в парке. Я не хочу сломать тебя окончательно. Тебе будет проще без меня. Ты найдёшь девушку. Влюбишься и построишь новые отношения. Ты забудешь Шелли Оберн-Хилл, как страшный сон. И я буду этому только рада. Прощай Дилан О’Брайен. Надеюсь, ты будешь счастливым. R.S: И всё-таки, я очень плохой друг, и именно поэтому ты прочтёшь это письмо».
Однажды Шелли назвала нас «мотыльками» и сказала, что мы умрём в 4.30 утра. Теперь, мне кажется, что в тот день, она предугадала исход нашей дружбы. Я падаю на кровать, прижимая письмо к груди. А на часах 4.30 утра.