***
— И в чем была твоя цель? — он размахивает руками, шагая впереди меня. — Показать мне, как классно ебать мужика и бабу одновременно? Ну, блять, извини, я не такой. Каюсь, я люблю сперму, член, узкие бёдра и тугое очко. Простите за мое несовершенство! — Мы должны научиться понимать друг друга… Он обрывает меня. — Ты можешь хоть до посинения дрочить, думая о вагинах. С хуя ли я должен голосовать за эту херню, если мне не интересно? — Эта вагина может когда-нибудь родить тебе сына или дочь. — Вот только не надо втирать мне о деторождении! Это — единственное преимущество женщин, из-за которого такие, как я, не могут завести нормальную семью! — он выглядит свирепо. Ещё бы, осечка у молодого парня может надолго вывести из равновесия. — Хочешь узнать, что я думаю на этот счёт? — он поворачивается ко мне и идёт спиной вперёд. — Это было самым огромным мудачеством из тех, что ты выдавал за все время. Я и так не сплю ночами, думая, как меня угораздило вляпаться в женатого мужика. А ты наши последние совместные дни умудряешься изгадить. Я резко останавливаюсь. Это уже слишком. Меня никто особо не спрашивал, хочу ли я трахаться втроём, употреблять кокс или зажимать соски в тиски. Мы стали близкими, и я честно пытался понять каждый его закидон. Почему же он не пытается понять меня? Что каждый из нас делает не так? Он тоже останавливается. — Ты идёшь со мной или нет? — громко спрашивает он. — Теперь я хочу показать тебе одно интересное место, — он делает ударение на слове «я». Я могу отказаться, но не хочу оставлять его одного. Чувствую, что все мои планы пошли по пизде и думаю только о том, что нам надо дожить до утра, не превратив ситуацию в полный трэш. Перед входом в клуб он обходит очередь из желающих попасть внутрь и снимает майку. Охранник, увидев пирсинг в его груди, кивает. «Плюс один», — говорит он, и меня пропускают вместе с ним. Вытянутое здание клуба напоминает ангар или бывший военный склад с бетонными полами и перекрытиями. В длинных коридорах встречаем полуголых парней в коже и металлических девайсах, вдетых в разные части тела. Идём в зал, из которого доносятся жёсткие электронные ритмы. Обдолбанные люди с пустым взглядом и счастливыми улыбками попадаются всё чаще. Они прыгают на танцполе, толкаются, курят, пьют, отсасывают друг у друга по углам. Я впервые в таком месте. Но он чувствует себя здесь, как рыба в воде. Его голый торс и ухмылка, которую делают сумасшедшей вспышки стробоскопов, превращают его в органичного жителя этого ада. Вспоминаю свою смехотворную попытку скрыть то, что, как я думал, принадлежит только мне. Понимаю, что за всё время нашего общения не было ничего, что он не сделал бы по-своему. Ему плевать на мнение других, и моё в частности. Он всегда поступает только так, как считает нужным. Вся длинная сторона ангара занята барной стойкой, к которой он сразу устремляется, разрезая толпу, как живой ледокол. Я плыву в кильватере, расстроенный и оглушенный. Он приседает на барный стул и обменивается рукопожатием с барменом. По их сцепленным рукам и тёплым взглядам, скользящим по телам, становится ясно, кем они раньше приходились друг другу. Догадка, мелькнувшая у меня в Белизе, оказывается правдой, в которую сейчас он тычет меня лицом. Перегибаясь через стойку, он что-то сообщает обо мне бармену, и тот, окинув меня взглядом, с ухмылкой отвечает ему. — Он сказал, что ты красавчик, — слышу я. — А я сказал ему, что ты классно трахаешься. После такой оценки всего, что между нами было, можно просто встать и уйти, но я решаю пережить свое фиаско до конца. Передо мной появляется коктейль в высоком бокале с радужной трубочкой. Он знает, что я не пью коктейли, и все равно продолжает угощать меня ими. На этот раз специально. Отодвигаю стакан. — Мне водки. Двойную порцию. Он искоса наблюдает за мной. — Налей ему нашу, — обращается он к бармену. Тот нагибается и достает из морозильника бутылку. Густая струя нехотя льется из горлышка. Бармен ставит передо мной две стопки, пододвигает нарезанный лимон. — Пей, дорогой, — говорит на чистом русском, снова усмехаясь. Я пью, не чувствуя горечи. Ледяной алкоголь проваливается в желудок и остаётся лежать там, не растекаясь. Жду, когда меня поведёт, слушаю, как он треплется со своим бывшим, мешая русскую и английскую речь. Он много жестикулирует, и я не удивляюсь его перевоплощению. Разнузданный плейбой — это ещё одна маска, за которой он прячет себя настоящего. Спустя несколько минут он начинает двигать бедрами, пританцовывая. Он принял уже штук пять разных коктейлей, положив горсть таблеток на язык, и теперь видит перед собой то, чего не вижу я. В его сознании не осталось места любви или обиде. Все сложные эмоции исчезли, он бездумно улыбается, глядя на прыгающие перед ним пятна света. Его снятая майка заткнута за ремень и, перед тем, как он ныряет в толпу, я выхватываю её, чтобы передать через стойку. — Подержи у себя, пока он её не потерял. Бармен вешает майку на плечо и втягивает около неё воздух, делая вид, что его штырит. Подмигивает мне, снова наливая водку. — Ты женат? — спрашивает он, кивая на кольцо на моем пальце. — Да. На женщине. Я опрокидываю стопку. Он внимательно смотрит на меня. — И как тебе с ним? Есть разница? — Охуительная. Каждый день, как на вулкане, — пристально наблюдаю, как он дёргается на танцполе в окружении полуголых мужчин. — Не знаю, когда ебанёт. — Вообще-то, он спокойный парень. Я бы сказал — безразличный ко всему. Вот уж спокойным и безразличным я бы его точно не назвал… — Он мне мозг вынес на третий день знакомства. — Наверное, испугался, — пожимает плечами бармен. — Чего? — я удивляюсь. — Того, что ты можешь его бросить, — он возвращается ко мне, обслужив клиентов. Наливает два шота и, выпив свой, продолжает: — У тебя же были девчонки? — И что? — И как часто они вынимали тебе мозг, а потом ели его маленькими ложками? — Да постоянно! — вспоминаю я. Но сравнивать его с девчонкой?.. Он мужик, это никогда не вызвало во мне сомнений. — Он будет истерить, пока не поймет, что находится в надёжных руках. Недостаточно просто трахать его, — бармен смотрит за мою спину и хмурится. — Иди, забери его из тëмных комнат, — он кидает мне футболку и отворачивается, тут же забыв обо мне.***
Вход в преисподнюю отсвечивает красным. Спускаюсь по коридору, вдоль стен которого развешаны тусклые фонари и стелется сладкий дым, в котором чувствуется не только привкус марихуаны. Не сразу замечаю человеческие фигуры, прячущиеся в тени. Звуки музыки здесь иные — глухая низкая пульсация, повторяющая скупой ритм движущихся тел. Их становится всё больше, они стоят на дороге, и я оглядываюсь, боясь найти среди них того, кто вовсе не хочет быть найденным. Здесь много пустых дверных проёмов, ведущих в тëмные комнаты — это точно бывшее бомбоубежище. Заглядываю в каждый. Взгляд скользит по мокрым, перетянутым ремнями спинам. Не хочу верить, что он среди тех, кого используют снизу. Хотя с его способом причинять себе боль всё возможно. Пьянею от дыма. У стоящих на коленях должно сносить башню сразу. Когда почти теряю надежду, вижу его в конце коридора. Привалившись спиной к стене, он нехотя отвечает на ласки мужчин, пытающихся залезть в его штаны. Тоже прислоняюсь к стене — хочу забрать его и не могу сделать ни шага. Отталкиваю чужие руки. Ему расстёгивают ремень, и он пригибает голову одного парня ниже. Двое других облизывают его грудь, пока третий обрабатывает его снизу. Привлеченные шоу, к ним скользят новые тени. Его это мало волнует — его большого тела хватит на всех. Он не целуется, отворачиваясь каждый раз, когда к нему тянут губы. Закуриваю сигарету, глядя на немое кино, разворачивающееся передо мной в реальности. Все герои живые, и я могу потрогать их или ударить. Могу ударить его и уйти. Могу обнять его и увести с собой… Финальные кадры. Его лицо, подсвеченное красным. Кубики пресса, сведённые перед оргазмом. Рот, открытый в беззвучном крике. Невинный взгляд, обращённый ко мне. Он улыбается. Из его правого соска течет кровь. Не помню, как мы оказываемся на улице. От холодного ночного воздуха он содрогается, и его рвет остатками коктейлей на углу. Организм избавляется от яда, и это самое лучшее, что происходит с ним за ночь. У меня нет с собой воды, хотя я мог бы заранее о ней позаботиться для него. Он вытирает рот и тяжело дышит, не глядя на меня. Натягиваю на него майку, успевая рассмотреть поврежденный сосок. Мне не показалось — нежная кожа надорвана, какой-то ублюдок потянул за кольцо слишком сильно. Его тело бьет крупной дрожью, но на ногах он стоит. И это тоже хорошо, в одиночку я бы не дотащил его до гостиницы. Держу его за руку и веду за собой, как потерявшегося ребёнка. Снова курю. Прохожие расступаются перед нами. На его майке — кровь, и пахнет он не очень. Он спотыкается, крепче вцепляясь в меня. — Дым от твоих сигарет преследовал меня, — хрипло сообщает он. — Всё время. Лестница на второй этаж оказывается для нас настоящим испытанием и, когда мы поднимаемся в номер, у него начинается носовое кровотечение. Майка окончательно заляпывается кровью. Затаскиваю его в ванную, обливаю холодной водой. Осторожно вынимаю из его соска пирсинг. Вытираю его майкой кровь на полу. Делаю всё на автопилоте. Хочу, чтобы этой ночью с ним больше ничего не случалось. Кое-как дойдя до спальни, он падает на кровать. Я ставлю перед ним бутылку с водой, кладу рядом полотенце. — Спокойной ночи, — говорю я, трогая его мокрые волосы. Он уже спит.***
Он — неугомонная пташка, и опять просыпается раньше меня. Резко садится на кровати, и, обеспокоенный, я приоткрываю глаза. Хочу спать, удивляясь его энергии после прошедшей ночи. Наблюдаю за ним сквозь ресницы. Он трогает свой сосок, замечает брошенную в углу грязную футболку и долго смотрит в пустоту. Потом трёт ладонями лицо и глухо стонет. Переводит взгляд на меня. Я закрываю глаза. Крепче обнимаю подушку и отворачиваюсь. Я хочу спать, честно. И не хочу отвечать с утра на сложные вопросы. Как ни странно, засыпаю, успокоенный, что с ним всё в порядке. Открываю глаза уже глубоко после полудня. В животе бурчит от голода. Слышу его голос из соседней комнаты, он разговаривает по телефону. — Привет, — здороваюсь с ним по пути в ванную. Он кивает мне, прикрывая микрофон рукой, не желая прерывать разговор. Он выглядит неплохо. Будто не разваливался на куски всего несколько часов назад. Включаю душ, замечая, что с раковины исчезли его зубная щетка и бритвенные принадлежности. Похоже на бегство. Выкидываю прочь неприятные мысли — первым делом нужно плотно позавтракать. Или пообедать, судя по времени. Он ждёт меня в спальне. — Я забронировал билеты в Вену. Вылет через три часа. — Он кидает взгляд на меня, его тон — нейтральный. Меня опять никто ни о чем не спросил. Может, блять, я ещё хочу потусоваться в Амстердаме… — Хорошо, — отвечаю ровно. — Я подумал… — он неуверенно замолкает, но встряхивает головой и уже прямо смотрит на меня, — что лучше провести на два дня больше в Австрии, чем здесь. Действительно. А то еще неизвестно, чем может закончиться следующая ночь. — Я не против. Сейчас соберу свои вещи. Только мне нужно перекусить перед дорогой. — Пообедаем в ресторане в аэропорту, — соглашается он. Он следит, как я складываю в сумку рубашку, в которой был вчера. В Вене придется отдать половину вещей в прачечную — пока же меня выручают несколько купленных футболок. Застёгиваю сумку, заталкиваю бумажник в задний карман джинсов. Когда прохожу мимо него, он останавливает меня, схватив за бицепс. Замечаю на его лбу испарину, в серых глазах — панику. Он всё же не так здоров, как кажется на первый взгляд. Или он боится того, что не видит в моих глазах… — Ты всё ещё любишь меня? — спрашивает тихо. Как всегда — не давая времени на раздумья. — Возможно, — отвечаю я. Упрямство — моя вторая натура. Хотя наказать его сильнее, чем он сам наказывает себя, я вряд ли смогу. — Обнимешь меня? — просит он после паузы. Я выдыхаю. — Балбес. Я обнимал тебя всю ночь. Я почти не спал ночью, боясь, что ему станет хуже — что он захлебнется рвотой или кровью, или у него остановится сердце, как уже было однажды. Зря беспокоился — физически он гораздо крепче меня. Ощущаю его силу, когда он обнимает меня за плечи. Обнимаю его в ответ, чувствуя под ладонями горячую спину. Он глубоко вдыхает мой запах. — Я люблю тебя. Прости меня за всё, — говорит он мне в шею. Прежде, когда мы общались в сети, он никогда не извинялся. Все его эмоциональные взрывы заканчивались моим игнором, вызванным, скорее, растерянностью, чем желанием воспитать. Хотя он знал, как мне не нравятся вспышки его гнева, каждый раз цикл повторялся снова и снова. Причем периоды становились всё короче — нашей выдержки не хватало, чтобы терпеть самоуверенность, эгоизм, ревность или капризы друг друга. В конце концов, стало казаться, что оборвать переписку — лучший выход. После последней ссоры я решил, что наши мучения бесполезны, и перестал писать. Никто не должен ничего друг другу доказывать. Мы действительно слишком разные. Он пробовал выходить на связь, но я не отвечал, молча переживая то, о чем кричало каждое его слово. Мы не общались почти год. Я думал, он забыл обо мне. Остыл, как я надеялся, и начал новую жизнь, в которую я не горел желанием вмешиваться. Но потом случилась моя командировка, и я, движимый непонятным роком, сбросил ему номер своего телефона и имя, не уверенный в том, что он ответит на мое сообщение. Он перезвонил через несколько минут, и я, впервые услышав его голос, рухнул в пропасть вместе с ним. В итоге оказавшись здесь и сейчас.