Нередко случается, что человек, оказавшийся в объятиях мрака, узнает об этом последним, когда для других это давно очевидно
Если бы Алексей знал о своём будущем и о том, что его жизнь — не самая худшая из всех возможных жизней, будьте уверены — он бы попытался исправиться. Оставил бы всё это дерьмо, всё это сучье существование, с воистину несправедливыми законами. Возможно бы затерялся в каком-нибудь городке, коих множество разбросано на просторах «великой и необъятной», устроившись разнорабочим, а ещё лучше — инженером, кем и был по специальности, попробовал завести отношения, жениться и умереть если не в счастливой, то хотя бы в спокойной, для обычных людей, старости. Но Алексей не знал и знать не мог. Иначе полез бы в петлю раньше времени. Пусть в тот момент, иного выхода и не предвиделось. Но, как обычно и случается в реальной жизни — мечты исполняются в самом извращённом виде. Впрочем, нужно рассказать обо всём по порядку.***
Привычное утро в зимнем подмосковье, похожее на все остальные один в один. Снова звенел старый, надоедливый будильник, снова приходилось открывать глаза, возвращаясь к суровой реальности. И конечно же, буквально отовсюду, продолжал ощущался запах сырости от давно не заштукатуренных стен. Первое с чем ты просыпался, и последнее, с чем отправлялся в небытие, был холод. Нет, не лёгкий, прохладный ветерок, вызывающий лёгкую дрожь, а лютый мороз, заставляющий воздух при выдохе клубиться паром, уходя к потолку. Батареи топили так редко, что люди уже и забыли, когда они в последний раз были теплыми. И когда окна, к утру, не покрывались инеем от их дыхания. Пожалуй, это то, что преследовало многих в последнее время. Холод, голод и темнота. В детстве, когда Алексей был маленьким, он часто слышал разговоры взрослых, о угрозе ядерной войны, с далёкой Америкой, после которой, наступит конец. Войны не случилось. Но всё рухнуло в один момент. Без прелюдий в виде огненных грибов, ударных волн и воя сирен. За последний год, Алексей вдруг ясно понял — он ненавидит звон будильника. Не так, как это делает школьник, которому лень вставать или как взрослый, которому нужно на работу. Нет, совсем не так. Он должен просыпаться, просыпаться ради того, чтобы продолжать свою, воистину неудавшуюся жизнь. Забавно, как вообще можно было к своим двадцати восьми создать себе такие условия? А была ли в этом его вина? Привстав с кровати, мужчина протёр глаза, желая окончательно проснуться. Тёплая одежда совсем не спасала от холода, вновь давшего о себе знать. За окном, к стеклу почти ощутимо липла вязкая, зимняя тьма, и в свете тусклого уличного фонаря, мелькали быстрые искорки снежинок. Он всё же встал, делая несколько взмахов руками, пытаясь согреться. Прошел к двери и аккуратно, боясь разбудить единственного, ещё одного обитателя квартиры, проскользнул в коридор, а затем — прямиком на кухню. У него было чуть меньше часа, на то, чтобы привести всё в порядок, и подготовиться.***
Он осторожно постучал в окрашенную белой краской дверь и застыл, ожидая ответа. Как и в сотни раз до этого, не раздалось ничего, кроме оглушающей тишины. Спустя почти минуту ожидания, мужчина рискнул войти, морщась от резкого запаха медицинского спирта. Алексей подошел к кровати, осторожно опустив поднос с едой и лекарствами на тумбочку, покрытую облупившимся лаком. — Доброе утро, мама. На кровати лежала немолодая, седая женщина, тусклым, сонным взглядом поприветствовав сына, растянув тонкие, потрескавшиеся губы в подобии улыбки. С трудом протянув дрожащую руку, она тыльной стороной ладони коснулась лица сына, нежно погладив его щеку. Алексей ожидал, что вот-вот она тихонько схватит и мягко потреплет, как когда-то она делала в детстве, но этого не случилось. — Тут… Тут лекарства мам, их надо выпить. Я тебе чай заварил, и кашу. Помнишь? Гречневую, твою любимую. Она всё также улыбалась, пустым взглядом смотря на него и сквозь одновременно. Мужчина стиснул зубы, чувствуя, как на него снова накатывает злость, вперемешку с диким отчаянием. Разве в происходящем была его вина?! — Лёша, ты не в школе? — задаёт она вопрос, и он чувствует, казалось бы, давно забытое им чувство: радость. Каждое её слово — якорь, за который он хватается, не давая себе утонуть в пучине горя. — Н-нет мам, я дома. Я давно закончил учиться. Помнишь, ты была на моём выпускном? Я ещё умудрился напиться и упасть в холодную воду и… — чем больше он рассказывал, тем яснее становился её взгляд и Алексей не мог остановиться. Он говорил обо всём, о чём только мог вспомнить: о их, когда-то, полной семье, о её жизни, о самых лучших моментах их жизни. И каждое сказанное слово, каждое воспоминание, словно бы открывало в его душе нечто старое, давно покрывшееся пылью Мужчина вдруг ясно начал понимать — не всё так плохо. Пока у него есть мать, которая любит его, которая улыбается несмотря на своё состояние — он готов терпеть. Готов вернуться даже из ада, пройти через любые препятствия. Болезнь Людмилы Лазаревой была для него внезапной. Симптомы проявлялись ещё два года назад, в виде частого кашля и постоянных жалоб на боль в области груди. Уже тогда Алексей заподозрил что-то неладное, и именно он настоял на посещении врача. То что всё серьезно, он понял тогда, когда однажды, во время очередного приступа кашля, ладони его матери, поднесённые ко рту, окрасились кровью. Дальнейшее и было самым сложным. В их стране было очень сложно с лекарствами. Конечно, уколов и банальных антибиотиков от простуды хватало с лихвой, но большинство лечилось народными средствами, обращаясь в больницу лишь в случае крайней нужды. А что делать человеку, когда у него не просто простуда — болезнь, постепенно разрушающая лёгкие? «Молиться», сказали бы кто-то. Но в советские времена, вера в мистику и в Бога, не почиталась. Да и надеяться на чудо — неправильная реакция для взрослого человека. Чтобы получать нужные лекарства, нужно было делать заказ, который поступал в Германию. Чтобы этот заказ оформить и получить заветные пилюли, облегчающие боль, нужны были деньги. Огромные деньги. Он продал свою квартиру, которая его отцу и матери досталась ценой семилетней очереди на получение жилья, и тяжёлой работы. Этих денег хватило на время, пока он день и ночь без выходных, трудился на заводе, пытаясь заработать как можно больше… А потом и без того невыносимая жизнь, обрушила на них все свои ужасы. Он не пытался разбираться в том, кто виновен, и в чём заключались причины распада страны. Алексею было абсолютно не до этого. Просто он понял, что теперь им будет не просто трудно. Нет, им придётся выживать. Следом за подскочившими ценами и общими волнениями, его уволили с работы. Просто завод, на котором он потратил почти всё своё время, вмиг «обанкротился», стал невыгоден, и перешёл в руки «людям в костюмах», которые, недолго думая, продали станки, а то что не сумели продать — распилили на цветные металлы, выбросив на улицу полторы тысячи человек. А дальше… Дальше стало ещё тяжелее. Найти достойную работу по профессии больше не представлялось возможным, поэтому пришлось устраиваться сразу на несколько низкооплачиваемых подработок. — Лёшенька, а где папа? — он прервался на полуслове, запоздало понимая, какой именно вопрос ему задали, затем тяжело вздохнул, — ох, я кажется в-вспомнила… — её голос надломился, и на глазах выступила влага. Слова застряли где-то в горле. Алексей хотел соврать. Сказать, что его отец уехал и скоро вернётся, но с усилием заставил себя замолчать. Давать ей ложные воспоминания было бесполезно. Ведь проблема была не в памяти, нет, а куда глубже. Старую, больную женщину можно было понять. Она не хотела помнить. Уже не хотела жить. — Да мам. Папа умер, пять лет назад. У него были проблемы с сердцем, — он не стал вдаваться в ещё большие подробности, позволяя ей ненадолго вернуться к реальности, и вспомнить самой. — А мне казалось, будто бы я недавно его видела… Эти слова прозвучали словно гром с небес. Слабо соображая, Алексей взял её за руку, покрепче сжав, и продолжил говорить. Обо всём, беспорядочно. Не позволяя ей ни на минуту думать о чём-то плохом. Потому что хуже — только смерть.***
Он стоял на улице, трясся от холода и злости. Были мысли, твердившие ему, что нужно сейчас же уйти. Найти какой-нибудь другой способ, не опускаться так низко. Ведь пути обратно не будет. Ступив однажды на скользкую дорожку, он рисковал оступиться. Как и десятки его знакомых из прошлого. Большинство из них не смогли подняться снова. Собравшись было уйти, Алексей обернулся… и увидел того, кого ждал. Резко выдохнув, пошел прямо навстречу, стараясь унять чувства: злость, печаль. Дикую ненависть ко всему. К этому человеку, к себе, к обстоятельствам. — Просто сообщи мне, что нужно сделать, — не дав собеседнику даже выдавить сухое приветствие, заговорил Алексей. Мужичок лишь хитро улыбнулся, и убрал из рук непозволительную роскошь — импортную сигарету, ответил: — Даже не поздороваешься? Не спросишь как дела, как мать? — он засмеялся, противным, каркающим смехом, как смеются люди, регулярно употребляющие табачные изделия. Звуки утонули в вихре снежинок, и Алексей с трудом держал себя в руках. Напади он сейчас — ничего не изменится. Только его жизнь станет куда хуже, куда короче… — Ближе к делу, — Алексей сжал кулаки, глухо рыча, стараясь не озвучивать свои проклятия, которые так и вертелись на языке. — Вижу, ты настроен серьёзно, — мужчина усмехнулся, — дело не пыльное да и стоит того. В наше время не будут лишними несколько вечнозелёных президентов? Это же цивилизация. Сэ Шэ Аа, — вытягивая буквы в странной манере, заметил мужчина. «Очень кстати» — ухмыляясь своим мыслям, Алексей злобно улыбнулся, подавив раздражённый смешок. И ведь самое прекрасное было в том, что это не осталось незамеченным — собеседник резко пожалел о подобной формулировке. — Ты нарываешься на неприятности, — вот это уже было похоже на угрозу. Насмешливые нотки в голосе резко пропали, сменившись холодным предупреждением. — Как видишь, пока я держусь. Не думаю что вы, — Алексей особенно выделил это слово, подойдя на шаг ближе, нависая над невысоким мужчиной, — можете сомневаться в серъёзности моих намерений. — З-знаешь, за что ты мне нравишься? Честный, собака. Честный, — мужчина вновь хрипло рассмеялся, стряхивая пепел сигареты почти что на поношенные ботинки собеседника, — тебе ведь нужны деньги, так? И мне нужны, позарез. И браткам тоже. В общем, задача простая — ты должен взять и доставить конверт в целости и сохранности, в назначенное место, и передать его нужному человеку. А после забрать выплату. — Что будет в конверте? — пусть в подобных вещах он участвует не в первый раз, но это дело пахло особо… Гнило. Раньше просили перевезти какие-то заграничные цацки вроде магнитофонов, или чего-то подобного. Но бумаги — никогда. — Не ебу, серьезно, — он развёл руками, — что угодно. Компромат на «больших дядь», а может быть… — тон мужчины заметно понизился, и он обдал собеседника сигаретным дымом, — знаешь, с «кончины нерушимого» осталось достаточное количество документов под грифом «секретно». — Я понял, — Алексей буквально чувствовал, что ни к чему хорошему данная сделка не приведёт, но деньги, которые она сулила, искушали, — где конверт и что мне нужно делать? Мужчина вновь хрипло рассмеялся, и отбросил сигаретный окурок в снег. — Люблю я вас, интелег-гентов, — в своей манере протянул он последнее слово, — пойдём.***
Алексей очнулся от своих мыслей из-за резкой встряски, сперва даже растерявшись и осмотревшись вокруг. Люди сзади, да и в общем-то, сбоку, не обратили на него абсолютно никакого внимания, смотря в окна и думая о своём, лишь изредка морщась от неприятных скачков транспорта на остатках асфальта и холода в салоне. Протерев глаза и прогнав остатки наступившей, внезапно, сонливости, Алексей глянул в окно, чуть было не выругавшись: пришёл бы в себя чуть позже и всё, пропустил остановку. А там — возвращаться по снегу, в полной темноте. Редкие огни города сменились периферийными районами, где освещения вообще не было. Здесь и предстояло выйти, и пройти немного до второй остановки, чтобы пересесть на другой автобус, и добраться непосредственно до аэропорта. Алексей встал с места, пытаясь аккуратно обойти столпившихся возле поручней людей, иногда наступая на чьи-то ноги (сердце чуть не остановилось, когда он узнал местного участкового). Но ничего не случилось. Ещё совсем недавно, мужчина работал в советской милиции, а теперь, как и многие, лишился даже такого заработка. Алексей поймал пустой взгляд, направленный сквозь него, и всё-таки добрался к дверям, попросив водителя притормозить, вышел на улицу. Было относительно светло, несмотря на позднюю ночь. Полная луна ярко сияла с неба, и снег тускло блестел. Мужчина подсознательно ускорил шаг, сжимая в руке старый, потрёпанный, кожаный дипломат, оставшийся ещё от отца. Ему ясно дали понять — дело серьезное. Толстенный конверт было необходимо передать людям заказчика, которые находились в аэропорту, ожидая своего рейса, куда-то за границу. У обоих сторон было ограниченное время. Провал этой «миссии» нёс для всех участников хреновые последствия. Особенно, для исполнителей. В лучшем случае, ему попросту не дадут денег, навязав долг. В худшем… Алексея передёрнуло, отчего его шаг ускорился. Времени ещё три часа, волноваться нечему, но чем дьявол не шутит? О, в существование последнего он верил куда охотнее, чем в существование «доброго», «вселюбящего» существа, которое «никогда не даёт испытания, которые бы человек не смог пройти». Он криво усмехнулся словам матери, которая любила повторять глупые, бессмысленные фразы. «Лицемерно» Внезапный «укол» в затылок заставил его остановиться. Он недоуменно покачал головой, отчасти не понимая, что крылось за этим странным действием. Интуиция буквально вопила о том, что что-то не так, но… Во мраке улицы не было ничего особенного: пробегающая мимо лохматая собака, редкие машины на неосвещённой дороге, деревья… Два человека в тёмных куртках, идущие подозрительно ровно, вслед друг за другом. Он списал это на паранойю, на свою усталость, продолжив свой путь к остановке, но… На всякий случай не сбавлял бдительности. Алексей ускорился. Ему оставалось пройти буквально чуть-чуть. Перейти мост над дорогой, и там уже… Мужчина мог различить нескольких людей, ждущих автобус, и подсознательно ускорился. Два его преследователя мгновенно перешли на бег, словно бы им надоело ждать. Алексей дёрнулся от внезапно осознанного ужаса. Он понятия не имеет, что именно ему нужно принести. Более того, кому эти «документы» тоже могут быть нужны. И теперь… — Стоять! — мужчина и не подумал замедлиться, лишь сильнее сжимая ручку дипломата, и поднимаясь вверх по обледеневшим ступеням моста. Сзади слышалось шумное дыхание преследователей. Их тёплые, и несомненно, дорогие куртки, были куда толще чем его старое пальто, и это обстоятельство играло в погоне существенную роль. Первые несколько секунд. Алексей дёрнулся, когда прозвучал первый выстрел. Пуля со свистом ушла куда-то в сторону, но и этого хватило. Он не мог ожидать такого. Пытаясь бежать как можно быстрее, мужчина подхватил дипломат, прижимая его одной рукой к груди. Часть сознания, свободная от охватившей паники, выдала здравую мысль, Алексей вильнул в сторону. Частично, это его и спасло. Следующий выстрел должен был попасть в спину, куда-то между лопаток, но вместо этого насквозь прошил плечо. Раньше боли мужчина почувствовал что-то совсем другое — сильнейший рывок вперёд. Его буквально швырнуло на ограду моста, силой выстрела. И Алексей почувствовал, как заледеневшая поверхность уходит из-под ног. Он не успел даже испугаться, как вертикальное положение сменилось почти что горизонтальным, а грязное месиво снега на дороге приблизилось в неумолимом темпе. Не было никакой «всей жизни» перед глазами, лишь старая, больная женщина, оставшаяся в пустой квартире. Мир погрузился во тьму. Время вышло. И в этом лишь его вина. С осознанием этого факта наконец-то пришла боль. Простреленное плечо, и куда более сильная, от утраченной жизни. Прежде чем исчезнуть, его реальность окрасилась новыми ощущениями. Сильным ударом, и треском дерева.