Мороженое

      В торговом центре слишком тепло, несмотря на декабрь и снегопад, и шоколадное мороженое в руках Изуку тает непозволительно быстро, стекая из прорези в вафельном рожке прямо по пальцам. Он едва успевает слизывать тонкие дорожки, пристально следя, не появилось ли ещё где-нибудь отверстий, и осматривая рожок со всех сторон. — Мидория, — стоящий рядом Тодороки с самым серьёзным выражением лица протягивает к предательски тлеющей сладости ладонь. — Давай помогу.       Изуку переводит на него недоуменный взгляд и пару секунд пытается сообразить, как вообще он собрался помогать, а потом краем глаза замечает, что в другой руке у Тодороки вполне холодное сливочное мороженое, покрытое инеем. И мысленно бьет себя по лбу — и как он сам не догадался?       Стоит Тодороки взять рожок, как тот начинает медленно и аккуратно промерзать снизу до самого верха, и Изуку наблюдает за этой чудесной картиной с нескрываемым восторгом — волшебство, не иначе! — Ого! Спасибо, Тодороки-кун! Это просто потрясающе!       Улыбаться Изуку никогда не стеснялся, но только теперь понял, что хотел бы делать это как можно чаще. Просто не так давно он заметил, что Тодороки почти всегда улыбается ему в ответ. Мягко и невероятно тепло, не так, как другим, будто Изуку особенный и только ему позволено наблюдать Тодороки таким. Открытым, уютным и где-то, возможно, даже счастливым? Изуку на это надеется, потому что вот уже почти год, как его угораздило влюбиться в собственного одноклассника.       Рядом с сыном Старателя с первого курса вились девушки, причём не только из академии. Они признавались ему в любви, пытались привлечь внимание, но из всех особ противоположного пола Тодороки, казалось, выделял только Яойорозу Момо. Так что весь класс был уверен в том, что они встречаются, потому что оба были будто созданы друг для друга. Эти двое часто зависали вместе по учебе и не только, общались в своё удовольствие, насколько вообще мог быть общительным Тодороки Шото, и никто в их отношения не лез.       А Изуку тихо и незаметно страдал от неразделенной любви, не смея ни на что надеяться, пока в разгар какой-то вечерней игры в общей гостиной, вроде «правда или действие», Тодороки не заявил во всеуслышание, что он гей.       Челюсти отвисли тогда у всех, кроме разве что самой Яойорозу, которая, казалось, этому нисколько не удивилась. Бакуго эксцентрично выругался, Минета же мгновенно просиял и воодушевился — шутка ли, самый главный конкурент по завоеванию девичьих сердец самоустранился без боя. А вот Изуку чуть не умер на месте — поперхнулся не то чипсами, не то подскочившим к самому горлу сердцем. — В каком смысле, гей? — озвучил общую мысль поражённый Каминари. — В гомосексуальном, — невозмутимо ответил Тодороки, будто совершает каминг-ауты каждый день. — Ну охуеть теперь, двумордый, — Бакуго усмехнулся, — И почему я не удивлён? Черт, а я ведь знал, что с тобой что-то не так! — Жопой чуял? — не удержался пришедший в себя Каминари, за что немедленно отхватил пиздюлей.       Их отхватил тогда почти весь бакусквад, но больше всех досталось как всегда Киришиме, который полез утихомиривать Бакуго. Потасовка плавно перешла в подобие вольной борьбы, впрочем, как и всегда, так что никому до барахтающихся на полу парней дела не было. А Изуку уж подавно.       У Изуку в голове уже вовсю вертелись шестерёнки, и решались уравнения с бесконечным количеством неизвестных.       Зато ребята посчитали нужным высказать Тодороки свою поддержку. Хлопали его по спине, говорили, какой он молодец и прочее, прочее. Ну, что обычно говорят в подобных ситуациях? Изуку этого не знал. Он никогда не говорил и не обсуждал ни с кем свою сексуальную ориентацию, предпочитая скрывать этот момент и по возможности столь щекотливой темы не касаться.       И, честно говоря, был в его жизни период, когда Изуку надеялся, что со временем это пройдёт само. Будто ветрянка или головная боль.       А позже — Всемогущий, тренировки, академия. Как-то времени не было даже задумываться.       И где-то в перерывах между нападениями злодеев и домашними заданиями, между периодическими попаданиями на больничную койку и подготовкой к экзаменам случился Тодороки Шото. Незаметно, но прочно вплетаясь в повседневность, в сознание, в самое сердце Изуку.       Он тогда подошёл к нему самым последним. Улыбнулся неловко, не зная, куда себя всего деть, лихорадочно подбирая в голове правильные, уместные слова. Всё ещё ожидая какого-то подвоха, ибо в услышанное верилось с трудом. Ладони, нервно сминающие края футболки, вспотели, в горле встал ком, а Тодороки сидел и смотрел на него снизу вверх пытливым взглядом, будто бы изучая. И шальной мыслью прозвенело в голове «оценивающе», от чего Изуку захотелось сжаться в клубок, спрятаться, а лучше провалиться сквозь землю. Раньше такого чувства не было.       А теперь вдруг оказалось, что Тодороки нравятся… парни? А думал ли он когда-нибудь о нём, об Изуку… так? Считает ли он его привлекательным? Хотя бы чуть-чуть? Изуку зажмурился, чувствуя, как начинают пылать щеки, болезненно сжал губы, пытаясь совладать с волнением, и выпалил на одном дыхании: — Ты молодец, Тодороки-кун! Я так рад!       Замолкнув и переварив собственные слова, Изуку снова густо покраснел, хотя куда уж больше. Боже, что это значит вообще? Рад, что ты гей? Люди должны этому радоваться? Он снова ляпнул какую-то несуразицу и, кажется, спалился окончательно, так сказать, не отходя от кассы. А что? Давайте уж сразу, с места в карьер: эй, я тут тоже внезапно по мальчикам, люблю тебя до дрожи в коленках, интересует?       Господи, нет. Не сейчас и не так убого. Изуку поймал себя на мысли, что ему нужен план. О том, стоит ли признаваться в своих чувствах, он уже не сомневался. Ещё как стоит, иначе новоприобретенная надежда и неопределённость быстро сведут его с ума. Да и дурак он был, что не сделал этого раньше. В конце концов, когда Изуку что-то останавливало на пути к своим целям? — Спасибо, Мидория, — дежурная вежливость и лёгкая обеспокоенность: — С тобой всё в порядке?       Нет, Мидория не в порядке, Мидория уже давно, отчаянно и безнадёжно болен, потерян, влюблён. И пока вероятность, что любимый человек ответит взаимностью, стремилась к нулю, пока у Изуку не было ни единого шанса, несмотря на ежедневную, но такую привычную и монотонную муку, Изуку мог просто плыть по течению, пряча чувства на семи замках. Не давая им разрастись до масштабов катастрофы. — Да, всё в порядке, просто немного утомился за день, вот и всё, — Изуку нацепил самую беззаботную улыбку, на которую только был способен, и поспешил сбежать в свою комнату, бормоча что-то про домашку и завтрашний тест по английскому.       Свой так называемый план Изуку вынашивал месяца полтора, не меньше. Расписал несколько потенциальных вариантов сценария по пунктам, что в тетради, что в голове, но никак не мог подобрать идеальный момент. А если такой момент всё-таки наступал, на него накатывала паника, смешанная с неуверенностью и страхом провала.       Ситуация усугублялась ещё и тем, что слухи относительно ориентации сына Старателя распространялись со скоростью света. Как ни странно, поклонниц это не остановило, зато несколько парней уже начали проявлять к нему интерес. — И что ты ему ответил, Тодороки-кун? — девчонки обступили его парту со всех сторон. — Ну, я был вынужден отказать, — пожал плечом Тодороки под разочарованные вздохи одноклассниц. — У нас тут скоро очередь из желающих ему вставить выстроится, чего развели-то? — Бакуго-кун! — Урарака грозно на него зыркнула, — Это невежливо! — Да ты что? А совать свои глупые носы не в своё дело пиздец как вежливо, я смотрю. — Ого, вот здесь я с Бакуго соглашусь, — серьёзно вставил Киришима, а сидевший рядом Каминари театрально покачал головой: — Ай-ай-ай, Урарака-сан!       Урарака на это лишь насупилась и не нашлась, что ответить. — Ставлю на то, что это Минета всем разболтал, — резонно заметила Джиро. — Учитывая, что Тодороки рассказал только нам. — Ничего страшного, в любом случае, это ничего не меняет, — заверил всех Тодороки.       По классу прошёлся удивленный ропот, раздался звонок к началу занятия, после которого повисла тишина, поэтому шепот Каминари услышали все: — Чего-чего не меняет? А? — Да не в первой к нему яйца подкатывают! — не выдержал Бакуго, — И вообще, получше тем для разговора нету?       Оставшуюся часть занятий Изуку провёл в размышлениях о том, почему Тодороки до сих пор один, а был ли у него кто-то вообще, и не нравится ли ему уже кто-нибудь другой и прочее, прочее, прочее.       Перманентно залипать на объект воздыхания стало в разы труднее, Изуку всё казалось, что сердечки в его огромных глазах видят все. Но каждый раз, пересекаясь с ним в раздевалке или просто в общежитии, ничего не мог с собой поделать. Его хотелось коснуться, провести по фарфоровой коже пальцами, зарыться ими в мягкие разноцветные волосы и дышать глубоко-глубоко, донося его запах до лёгочных.       О подкаченном крепком теле Изуку старался думать как можно меньше, мокрых снов ему хватало и без этого. Во всех них неизменно был Тодороки Шото. Жаркие поцелуи, волнующие прикосновения и томные выдохи-полустоны. Изуку думал, что начал сходить потихоньку с ума, но это были ещё цветочки.       В один из вечеров после ужина Изуку, дежуривший на кухне вместе с остальными парнями, помыв посуду и присоединившись к остальным в гостиной, стал свидетелем очередной неловкой беседы. — Слушай, Тодороки, у нас тут с ребятами возникли кое-какие, эм, разногласия… — Каминари подсел к нему на диван, за его спиной показались головы Серо и Минеты, — Вот нам интересно, если тебе нравятся парни, то как именно ты хочешь их, ну, как бы, любить? — Ты че опять несёшь, придурок? — на кресле неподалёку развалился Бакуго, запрокинув голову на подлокотник. — Извини, не совсем понимаю, о чем ты, — Тодороки смотрел на ребят выжидающе. — Каминари интересуется, какова твоя роль, когда дело заходит до… — тычок в бок от Серо заставляет Минету замолчать, на что тот возмущённо ойкает. — Ты уж нас извини, — продолжает за него Серо и примирительно улыбается: — Не бери в голову, забудь, что мы сказали.       Кажется, что разговор зашёл в тупик и неозвученный вопрос исчерпан, но тут Бакуго вдруг прыскает в кулак. — Похоже, эти идиоты хотят знать, пассив ты или актив, двумордый, — произносит Бакуго и почти ржёт, не скрывая, как его забавляет вся эта ситуация. — О, — вытягивает губы Тодороки, — У меня никогда не было секса, если вы об этом. — Но должен же ты хотя бы примерно… ай! — Минета затыкается от очередного тычка. — Ребята, не думаю, что Тодороки-куну всё это приятно, — встревает Изуку, стараясь замять поскорее тему, и сам слегка краснеет от стыда, ища глазами поддержки среди молчаливо присутствующих Шоджи, Токоями и Оджиро. — А я так и думал, гей Шредингера, — многозначительно подытоживает Каминари и тут же поправляется: — Кот, я хотел сказать кот Шредингера. Ну, знаете, это как тот эксперимент с котом. Пока ящик закрыт, нельзя знать наверняка, пассив кот или актив. Всмысле, жив он или мёртв. Понимаете?       В этот раз на смех пробило всех, даже Тодороки беззлобно улыбнулся, а Бакуго хохотал буквально из последних сил. — Слышь ты, кот пассивный, хорош доебываться, экспериментатор хренов! Или это твой новый метод пикапа? — А тебе какое дело, Бакуго? — Каминари встал и сделал пару шагов в сторону выхода, а перед тем, как броситься наутёк, крикнул: — Не бойся, малыш, тебе изменять я ни за что не стал бы!       Подорвался Бакуго за ним резво, всё-таки рефлексы у него, что надо.       Изуку вот тоже ни о чем подобном не думал, но в эту ночь ему снова снился сон. Не обрывками или общими чертами, а подробными деталями и яркими ощущениями. И Тодороки в этом сне совершенно точно был снизу.       Дни постепенно становились короче, на носу маячили новогодние праздники, а Изуку так и не нашёл в себе сил признаться. Всё свободное время они проводили вместе, иногда с Иидой и Ураракой, иногда только вдвоём. Вот и сегодня после долгих и утомительных прогулок по торговому центру они вконец запарились и теперь ожидали Урараку с Иидой, поедая мороженое.       Улыбаться Изуку никогда не стеснялся, но только теперь понял, что хотел бы делать это как можно чаще. Просто не так давно он заметил, что Тодороки почти всегда улыбается ему в ответ. Мягко и невероятно тепло, не так, как другим, будто Изуку особенный…       Постоянное общение сблизило их настолько, что необходимость быть с Тодороки рядом уже стала привычкой, а перспектива провести каникулы раздельно заставляла Изуку нервничать. Так что идея позвать друзей в гости на выходные после праздников казалась отличным решением проблемы, о чём он объявляет им, как только все собираются вместе, а мороженое успешно доедено. Урарака отвечает, что подумает, но ничего не обещает, а Иида отказывается сразу, сославшись на семейный отдых. Тодороки же заглядывает в телефон, а потом сообщает, что уже занят, извинившись. — Тоже проводишь время с родными? — интересуется Изуку, стараясь выглядеть ненавязчиво. — Нет, вовсе нет. Просто встреча с другом.       Сердце гулко стукнуло о рёбра и, кажется, разбилось.       Каким ещё другом?       Изуку сглатывает и повторяет уже вслух: — С другом? — Да, извини ещё раз, просто это давно запланировано, мы редко видимся.       Какие ещё «мы»?       Но этот вопрос Изуку уже не озвучивает. Лишь старается не выглядеть поникшим или расстроенным. В ушах отстукивает мерное бам-бам-бам, за окнами воет ветер, а Тодороки на него не смотрит, строчит что-то в телефон и улыбается.       Изуку задыхается. Каждый раз, когда Тодороки отвечает на очередной вопрос неопределённым мычанием, не отрываясь от экрана мобильного.       Изуку не дышит. Каждый раз забывает дышать, когда Тодороки мечтательно улыбается и выглядит до боли счастливым, божественно красивым.       Изуку умирает. Каждый раз, когда после каникул, Тодороки проводит все выходные не в общежитии. Когда смущённо ничего не отрицает в ответ на вопрос девчонок: «Не на свидание ли Тодороки-кун собрался?»       Сердце Изуку держит в своей руке Тодороки, и оно начинает медленно и аккуратно промерзать снизу до самого верха, и Изуку наблюдает за этой картиной с отрешенным бессилием — вот тебе и волшебство.       К весне Изуку уже ничего не помогает. К весне Изуку уже не помнит, когда улыбался в последний раз искренне. Лишь с тоской смотрит на чужой без конца вибрирующий телефон. И едва не падает со стула, когда к концу недели Тодороки просит позаниматься с ним на выходных. Тактично ничего не спрашивает, соглашаясь моментально, а потом весь день ломает голову, что же такого произошло, что выходные у Тодороки оказались свободны. Впервые за очень долгое время.       Заниматься решили в гостиной, всё равно днем в общежитии никого почти не будет. Изуку делает бутерброды на двоих и болтает без умолку, словно наверстывая упущенное. И на пару часов забывается, потому что ему снова хочется улыбаться, потому что Тодороки снова улыбается ему в ответ. Мягко и невероятно тепло, будто Изуку особенный.       А потом вспоминает, что это не так, опомнившись. Неосознанно бросает обеспокоенный взгляд на молчаливо лежащий рядом телефон, и только потом понимает, что сейчас совершенно точно палится. Но на это уже плевать абсолютно. Изуку смотрит в чужие глаза вопросительно, вымученно даже, наверное. В ушах отстукивает мерное бам-бам-бам, за окнами светит солнце, а Тодороки отводит взгляд и тихо произносит себе под нос: — Мы… расстались.       Изуку не знает, что сказать, но спрашивать ничего не хочет. Лишь чувствует щемящую в груди потребность быть рядом. Как и вчера, как сегодня. Всегда. Он не успевает подумать, не успевает составить план, но этого и не нужно. Рука сама тянется через стол и ложится на чужую ладонь. Тодороки поднимает взгляд, удивленно смотрит на их руки, на него, почти испуганно. Изуку решает сказать самое главное: — Я рядом.       Тодороки сжимает его руку в ответ.       В торговом центре свежо и прохладно, что при тридцатиградусной жаре просто спасение. Изуку покупает им обоим мороженое и просит Тодороки помочь, когда оно начинает таять. А Тодороки улыбается ему в ответ. Мягко и невероятно тепло, потому что Изуку особенный. Ему безумно нравится наблюдать за таким Тодороки. Открытым, уютным и счастливым. Изуку на это надеется, потому что вот уже полтора года, как его угораздило влюбиться в собственного одноклассника.       И Тодороки об этом прекрасно осведомлён, разумеется. И прямо сейчас они на самом настоящем свидании. И за последние три месяца они прилично так сблизились, что неудивительно, ведь они теперь встречаются. Как пара. По-настоящему. И Изуку правда счастлив, ведь раньше он и подумать не мог, что такое вообще возможно.       Через пару месяцев они палятся уже вдвоем. Просто задерживаются после тренировки, целуясь в опустевшей раздевалке, а потом слышат громкое: «Ну нихуя себе!»       В спину застывшему на пороге Бакуго врезается Каминари, с интересом заглядывающий ему через плечо. — Ладно, пикачу, ты был прав. Эта хрень определенно заразная.