august evening, weed & you

Они сидят на холме, умиротворённо смотря на мерцающий город внизу. Чувствуют всеми фибрами своих тел тёмную августовскую ночь, что спускается на них. — Знаешь, Эдс, всё вокруг так до одури глупо, — вдруг говорит Ричи. Он смотрит в разукрашенные закатным светом переплетения улиц внизу, в его глазах что-то осторожно мелькает, а губы налиты сероватой дымкой его любимых сигарет с ментолом. Эдди уже черт знает сколько времени пытался заставить его бросить курить, аргументируя это словами «Ричи, ты видимо реальный идиот, что добровольно себя гробишь!», но пока безрезультатно. От Тозиера пахнет сигаретами и мятой, а на его руках блестят серебряные кольца из ближайшего ювелирного, за витринами которого он впервые поцеловал Эдди в висок, поддавшись желанию заставить Каспбрака улыбнуться ему — так и вышло. Ещё на Ричи его глупая гавайская рубашка, расстегнутая на первые пуговицы. Она прильнула к его коже так осторожно, что можно было слышать её хлопковый шепот на бледной коже Тозиера, который Эдди почему-то боялся спугнуть. Ричи о чем-то томно задумался, вертя в руках один из тысячи локонов своих непослушных волос, пока Эдди циркулировал запах ночной прохлады и его плеч в своих легких, и никак не мог надышаться. Эдди поглядывает на удивительно тихого Ричи из-под своих длинных ресниц и тоже глубоко задумывается. Наедине с ним Тозиер другой. Нет, тупые шутки про чужих мамок никуда не деваются, но что-то невесомое, стоит ему лишь выйти из толпы, спускается на Ричи Тозиера, меняя его. Они ведь уже не дети и сообразительный Эдди давно понял, что Ричи скрывает своё истинное «я» на публике. А осознание, почему именно Тозиер так поступает, пришло лишь недавно. Ричи шутит слишком громко и глупо, а ведёт себя слишком несносно. Он добивается этим лишь простого внимания. Он жаждет внимания, потому что с самого детства был обделён им. Его родителей не интересовали его первые рисунки, сюжеты первых прочитанных им книг, имена его первых друзей. Его родителей вообще мало что интересовало, поэтому Ричи всегда уходил с посиделок клуба неудачников последним (дома его не ждали), часто гулял допоздна (никто не терял его, если он не возвращался домой к девяти) и носил лёгкую куртку даже в холодную зиму (никто никогда не ругал его и не заставлял натягивать колючую шапку). Ричи Тозиер всегда был сам по себе. Он был как книга, внутри которой скрыто намного больше, чем ты от неё ожидаешь. Угадать мысль, отражавшуюся в бездонной глади его выцветших медных глаз, едва ли представлялось возможным. Не стоит задерживать на нём взгляд дольше, чем того требует случай, ведь вряд ли потом удастся его позабыть. И только Эдди знает, что Ричи прячет под своей поношенной одеждой целые города, улицы которых тянулись по его телу белесыми нитями незаживающих шрамов, обрываясь неожиданно и грубо, как недоконченный вопрос. Дни Ричи Тозиера тонут в полуухмылках, завещанных случайным прохожим, бездомных котятах, как и он, ищущих тепла и участия, и находящих его в двух нежных ладонях скучающего мечтателя. А по ночам он рассказывает свои истории единственным своим слушателям — звездам, наблюдая, как они срываются с неба, одна за другой. На людях Ричи был слишком громким и невыносимым, скрывал свои настоящие эмоции за тривиальным юмором. Его везде было слишком много, но стоило им остаться одним, как он менялся. Необходимость играть чью-то роль отпадала, Ричи становился собой. Эдди не льстило, что Ричи ему открывался. Ну разве что совсем немного. Ему, конечно, было приятно, что Тозиер ему доверял, но ещё больше ему было больно и обидно за Ричи, который в глубине души всё ещё оставался ребёнком. Мальчиком с дырой посредине груди, где должна была находиться простая родительская любовь. Мальчиком, который не понимал как эту дыру заполнить, ведь дома он никогда не слышал: «я люблю тебя, сынок» и «мы волнуемся за тебя, Ричи». Вдруг голос Тозиера резко вырывает Эдди из его размышлений. — Чего закис, Эдс? Я притащил тебя в лучшее место в этом городе, разве ты не доволен? Ричи по-детски надул губы на последних словах и попытался потрепать Эдди за щеку. — У меня кое-что есть, ты только обещай, что не упадёшь в обморок, а то твоя мамаша меня конкретно к тебе больше не подпустит. — Да давай уже, Ричи, не тяни. Ричи еще несколько минут понаслаждался равнодушным выражением лица Эдди, которого всё равно с потрохами выдавали его загоревшиеся от любопытства глаза, а потом резко достал что-то из рукава свитера и сунул Эдди под нос. — Ричи, что это вообще...Ричи, твою мать, это что косяк? Последнее предложение Эдди выкрикнул уже дрогнувшим голосом, а Тозиер в ответ только рассмеялся, смешно морща свой веснушчатый нос.

***

Ричи откидывается на локти, касаясь мокрой травы, и ловко зажигает этот неумело скрученный косяк. Его тонкие пальцы с длинными фалангами прижимают это подобие косяка к губам, заставляя через секунды выпускать порцию густого звездного дыма. — Ну, Эдди, не ломайся, — Ричи протягивает ему дымящийся косяк, — не потрахаться же я тебе здесь предлагаю, конечно если ты не... Эдди не хочет слышать конец фразы, потому что сердце внутри него снова совершает арабское сальто, и быстро выхватывает косяк у Ричи из пальцев. Он затягивается неумело, излишне осторожно, а потом тоже откидывается на августовскую землю, устремляя глаза в небо. К его локтям прилипает мокрая трава, а по губам сыплется роса, как по только закрывшемуся в темноте гибискусу, будто от страха, но Эдди сейчас совсем не боится: над его головой настоящее звездное полотно, а рядом настоящий Ричи Тозиер. Он зарывается в листья травы кончиком носа и случайно натыкается на оголенные плечи Тозиера. Его кожа обволакивающая с детским обожанием, мягкая и липкая, от него пахнет мятой и звездопадами. — Эдди, у меня есть к тебе серьезный разговор, — вдруг говорит Ричи, поправляет очки и хмурит брови. — Опять какую-нибудь чушь расскажешь, чтобы меня позлить? — фыркает Эдди и заглядывает в оловянно-мутные глаза Ричи, где отражаются сейчас огни засыпающего города. — Ты вообще знал, что у нас есть кальций в костях, железо в венах, углерод в душах и азот в мозгу? Мы 93% звездной пыли, с душами, сделанными из пламени, и получается, что мы все просто звезды, у которых есть имена! Ричи начинает тараторить. Эдди понимает, что он волнуется, его подрагивающий голос и предложение, оборвавшееся на полуслове, выдают его. — Ты веришь в параллельные Вселенные, реинкарнацию и прочие сложные космические штуки? Я вот да. А знаешь почему? Ричи спрашивает и сам же отвечает, но Эдди совсем не против. Они знают друг друга так хорошо, что могут понимать и без слов. — Мы встретились в этом мире и влюбились, потому что поняли, что уже были вместе когда-то...моя звезда уже знала твою. Эдди непонимающе смотрит на Тозиера, а когда осознает, что тот сейчас абсолютно серьёзен, лишь смешно открывает от удивления рот. Ричи снова смеётся, а Эдди хочется крикнуть на него, чтобы тот не улыбался так, не глядел на Эдди с этой его дурацкой ухмылкой, словно Каспбрак совсем обезумел, или придуривается. Когда Ричи наконец прекращает хохотать, Эдди приподнимается на локтях и вдруг понимает: всё, что ему сейчас необходимо — это двадцать секунд безумной смелости, всего лишь двадцать секунд смущающей храбрости. И он делает это, отбрасывая все свои сомнения, забывая разом все глупые статьи в которых говорится о том, сколько микробов передаётся через поцелуй. Эдди целует Ричи Тозиера. Поцелуй получается неумелым, смазанным, но нежным и мягким, как сладкий липовый мёд. Любовь волной накрывает Эдди, и он тонет в ней. Захлёбывается безграничным счастьем, сладострастной эйфорией, что наконец-то сменила мучительное ожидание. Он закрывает глаза и все равно видит его. Образ этого несносного мальчишки давно уже высечен у Эдди на веках. Ричи улыбается и ласково шепчет ему на ухо: «а ещё дольше тянуть не мог? ещё чуть-чуть и я бы сам это сделал». Эдди совсем не злится, лишь улыбается в ответ. — Признавайся, Эдс, я украл твой первый поцелуй, правда ведь? — Я пока ещё люблю тебя, придурок, но ты ходишь по очень тонкому льду! Теперь настало время удивляться Ричи. Звезды над их головами вмиг стали намного ярче, дыхание намного глубже, слова намного искреннее. Вроде бы всё в порядке, всё как прежде, но что-то непременно изменилось. Признание, что вертелось на кончике языка слишком долго, прослеживалось в каждом их нежном касании, наконец было озвучено. Ричи просто не верит своим ушам, ведь Эдди — первый человек, который сказал ему эти заветные три слова. И Эдди хочется обнять Ричи так сильно, чтобы Тозиер наконец ощутил, как это — быть искренне любимым, забывать о несчастливом, краем уха слышать сердцебиение за солнечным сплетением мира. И он обнимает. Эдди так хочется найти те самые слова, которые докажут Ричи его несоизмеримую важность, ему так хочется привести на все эти его «никогда не считал себя...» самые правильные доводы и факты, объяснить, показать на пальцах. Хочется доказать Ричи, что тот особенный. И он говорит. Ричи на самом деле не похож на всех тех, кого Эдди знает — он сшит по лоскутам из каждого летнего дня, сплетён из нежности и верности, соткан солнечными лучами и первыми раскатами грома. Ричи представляется ему не просто кусочком необъятного мира — он и есть один большой-маленький мир, иная вселенная, новая форма жизни и любви, то самое слово, объясняющее суть всего и сразу, новый аккорд, который заново научит дышать.

***

Сегодня один из таких особенных августовских дней, когда каждый найден и прощен, в волосах спутанных цветы, в каждом кармане по угольку только что упавшей звезды. Это такие особые минуты, когда страх, связавший терновыми ветвями руки еще сотни лет назад, вдруг отступает; это особые часы, когда вспоминаешь, как это — быть счастливым и любимым. Эдди наконец-то нашёл такое, отчего понял, что взрослеть — это далеко не так обязательно, как нам обещали в детстве — куда обязательнее сохранить внутри крупицы тепла и света, невозможные для мира из снега и грозовых туч. А даже если зима и отважится придти в их городок, даже если холод и лёд вокруг, даже если будет порой боязно, и если пути сплетутся, что не разобрать дороги, и реки линий на раньше горячих ладонях покроются коркой льда, и темнота вокруг, и высота, и пустота — пускай. Эдди больше никогда не будет страшно. Он знает, что теперь в его жизни всё будет иначе. Он готов делать выбор в пользу Ричи всю жизнь, лишь бы сидеть рядом с ним, чувствовать как его пальцы отбивают дробь на бедрах и целовать его мягкие волосы. Теперь жизнь Эдди — это мимолетные касания пальцев Ричи о его собственные, тёплое дыхание в самую макушку, раскаты грома, объятия, нежность, случайность и немного неряшливость. Теперь жизнь Ричи — это непонимание и много любви. Он не знает, чем заслужил такое — возможность чувствовать солнечные поцелуи на своей шершавой коже, возможность греться о внутренний свет этого мальчика с астмой. Теперь он по-настоящему жив, и пусть всегда будет так. Жизнь — это совсем не так сложно, как они себе представляли, если рядом есть рука, за которую всегда можно ухватиться, и плечо, на которое можно положить свою голову.