Тысяча отговорок

Леви стоял на вершине снежной горки, смотрел на весело барахтающуюся у подножия кучу малу и в который раз спрашивал себя, как Ханджи вообще удалось его уговорить. Как-как, если бы Эрвин не выразил желания немного развеяться и впасть в детство, ноги бы Леви тут не было. На его взгляд, свернуть здесь шею было даже проще, чем при использовании УПМ, а уж удовольствия валяться мордой в снегу он не понимал и вовсе. Но Эрвин требовал присмотра, особенно тщательного, когда рядом околачивалась Ханджи — просто ходячий кладезь сумасшедших идей, а потому Леви стоял сейчас на вершине крутой длинной горки и с тоской смотрел вниз. Пальцы на руках и ногах уже начинало пощипывать от мороза. Куча мала внизу наконец-то распалась на отдельные фигурки и санки и потихоньку потянулась наверх, словно муравьи, тащащие добычу в муравейник. — В этот раз почти удалось. Если бы капитан Ханджи в нас не врезалась… — Эрд, Гюнтер и Петра, катаются втроём на одних санках, и кто-нибудь обязательно пытается съехать вниз, стоя на запятках. — Это нечестно, мы с Нанабой слишком лёгкие, нас заносит! — Ханджи, которая опять вылетела в сугроб, прихватив с собой по дороге ещё с полдесятка человек. — По-моему, мне насыпалось снега за шиворот. — Эрвин, больше похожий на снеговика. По крайней мере, нос у него такой же красный. — У меня полные сапоги, но кто-то же должен был достать Ханджи из сугроба. — Майк, как всегда само спокойствие и флегматичность. На вершине горки разом стало тесно. Леви попятился: ещё не хватало, чтобы его ненароком отправили вниз на собственной заднице. — Вот у кого точно получится съехать солдатиком, так это у капитана, — раскрасневшаяся Петра похлопала заледеневшими варежками о ствол сосны. — Капитан, вы точно не хотите попробовать? Это весело! — Точно не хочу, — Леви покачал головой и отодвинулся ещё дальше. — Садись скорее, — Эрд уже торчал на запятках санок. — Капитан Ханджи вроде пока не собирается ехать. — Иду! — Петра села вперёд, Гюнтер — за ней, и все трое с шумом и криками унеслись вниз. — Простите, было очень весело, но я всё, наверное, — Нанаба потёрла покрасневшие пальцы и втянула руки в рукава. — Что-то я замёрзла. — Заваришь нам чаю? Думаю, мы скоро подтянемся, — Майк протянул ей свои рукавицы. — Обязательно! — она помахала остающимся рукой. Леви с завистью посмотрел ей вслед. Может, ну его к чёрту, и тоже свалить в тепло? — Ну вот, я осталась без пары, — огорчённо цокнула Ханджи. — Эй, Леви, ты там ещё не примёрз к земле? — Ещё нет. И с тобой, четырёхглазая, я не поеду. — А со мной? — Эрвин бросил отряхивать рукава от налипшего снега и посмотрел на него в упор. — Попробуй хоть раз. Это не сильно отличается от полётов на УПМ. — Да ну? Если бы вы столько падали с УПМ, вас бы уже в живых не было. — Кто-то и больше падал в своё время, — рассмеялся Майк. — Долго пришлось учиться не пересчитывать ветки головой. Ничего, даже дурачком не стал. Леви с трудом удержался от колкости насчёт того, что в пустой голове отбивать нечего. Три пары глаз смотрели на него выжидающе. Снизу донёсся победный вопль: кажется, у Эрда получилось не навернуться. — Ладно, но только один раз. Как дети малые, честное слово. — Тогда садись вперёд, будешь рулить. Леви покорно сел вперёд. Он всё ещё не мог понять, что весёлого в скоростном спуске на тесной, неудобной, неповоротливой деревянной штуковине. Как ей рулить-то вообще?! Да ещё с тяжеленным Эрвином позади, здорово ограничивающим возможность Леви шевелить руками. — Получишь локтем — не обижайся, — предупредил Леви и невольно передёрнул плечами: дыхание Эрвина щекотало ему затылок. — Не буду. — Спорим на бутылку коньяка, что мы уедем дальше! — заорала Ханджи, составившая пару с Майком. — Поехали!!! Майк оттолкнулся, и санки со свистом помчались вниз. Леви упёрся каблуками в снег: — Нет уж, пусть эта чокнутая свернёт себе шею без нас. Ощущение большого тёплого тела, вплотную прижимающегося к спине, нервировало. Леви никогда никому не позволял прикасаться к себе без особой нужды, и сам старался никого не задевать даже случайно. Одно дело врезать кому-то в драке, где отвращение к чужим прикосновениям вселяло в Леви дополнительную ярость, и совсем другое — все эти рукопожатия, похлопывания по плечу, дружеские объятия и прочая чепуха. Когда-то даже Изабель удалось отучить вешаться ему на шею от избытка чувств. Единственным, кто не вызывал отвращения, был Эрвин. Возможно, потому, что ему единственному не пришлось ничего объяснять, он всё понял сам и с тех пор старался соблюдать дистанцию, а если и нарушал её, то делал это так непринуждённо, словно всё так и должно было быть. А возможно, потому, что Леви доверял ему больше, чем остальным. И всё же первый и последний раз так тесно друг к другу они прижимались тогда, когда Леви в бешенстве выбил Эрвина из седла, чтобы убить. Теперь всё воспринималось совершенно иначе и нервировало куда больше. — Готов? — Готов, — не очень уверенно ответил Леви. Эрвин обхватил его за пояс, оттолкнулся, и они полетели вниз. Замелькали сосновые стволы и заснеженные кусты, в лицо ударило снежной пылью. Это действительно походило на полёт на УПМ в самой нижней его точке, ровно перед тем, как сматывающийся трос дёргает тело вверх. И когда Леви увидел прямо по курсу перевёрнутые санки, он по намертво вбитой привычке резко дёрнулся вверх и в сторону, задирая передок своих саней. Санки накренились, каким-то чудом проносясь в считанных дюймах от препятствия, а потом налетели на кочку чуть ниже по склону и всё-таки перевернулись. Леви почувствовал, как его по инерции всё ещё тащит вниз, как омерзительно холодный снег набивается в рукава, за шиворот и в волосы на затылке, а когда скольжение замедлилось и он решился выдохнуть, сверху всем весом навалился Эрвин. От него пахло снегом и лакричными леденцами, и ему было весело. В отличие от Леви. — Ханджи, ты проспорила! — Эрвин совершенно по-детски рассмеялся, уткнувшись Леви в плечо и нимало не заботясь о том, что они валяются в сугробе в позе, больше подходящей для любовников, чем для друзей. — Слезь с меня, сука, ты тяжёлый, — прошипел Леви, чувствуя, как щёки и уши стремительно краснеют. Он сказал совсем не то, что собирался, но всё вместе — запах Эрвина, его смех и ощущение на себе его веса — было уже чересчур. Мысли в голову закрадывались совершенно лишние, например, о том, чувствуется ли вкус лакрицы при поцелуе, и они вызывали у Леви панику. — Прости, — Эрвин откатился в сторону, встал на одно колено и протянул руку, чтобы помочь Леви подняться. Тот отмахнулся, вскочил на ноги и принялся судорожно отряхиваться, словно кошка, которую облили водой. — Ты в порядке? Я тебя не раздавил? — весёлые искорки в глазах Эрвина потухли, сменившись беспокойством. — Я в порядке, — огрызнулся Леви резче, чем стоило. Он очень не хотел, чтобы кто-то заметил его смущение, и злился на себя за то, что испортил Эрвину веселье. — Вот это прокатились так прокатились, — Ханджи, кажется, только что не икала от смеха. — У меня, по-моему, даже в трусах снег. — Избавь нас от таких подробностей, — Леви зло передёрнул плечами и начал взбираться наверх. Санки в гору он не потащил принципиально, оставив это удовольствие Эрвину. — Нельзя быть такой букой! — крикнула ему вслед Ханджи, но он сделал вид, что не расслышал. И пить со всеми чай он не пошёл тоже, хотя Нанаба и уговаривала, а доносящийся из её комнаты запах малины и шиповника просто сводил с ума, обещая домашнее тепло и спокойный вечер в почти семейной обстановке. Но именно иллюзия домашнего уюта и пугала Леви больше всего. Он привык к армейским будням, к чёткому распорядку, чёткой субординации и постоянному напряжению, когда времени и места на досужие размышления не оставалось. Он верил в Эрвина, доверял ему, шёл за ним, и этого было достаточно. Намёк на что-то большее в собственных чувствах к нему выбил Леви из накатанной колеи. Он не хотел этого. Не хотел вновь привязаться к кому-то настолько сильно, насколько уже однажды привязался к Фарлану и Изабель. И знал, что если проведёт вечер вот так, вне устава и рамок, наблюдая за Эрвином совсем с другой стороны, то уже не удержится от того, чтобы наделать глупостей, о которых потом глубоко пожалеет. Лучше всего от ненужных мыслей избавляли физические упражнения. Леви решил, что для начала ему вполне подойдёт сотня отжиманий, а дальше будет видно, и в итоге закончил свою тренировку уже за полночь. В душевой в такое время никого не должно было быть, и Леви это вполне устраивало. Он подхватил мыло, полотенце и чистую рубашку, вышел из комнаты и нос к носу столкнулся с Эрвином, пробирающимся к себе. Судя по его не очень твёрдой походке, пили этим вечером не только чай. И одной бутылкой коньяка, проспоренной Ханджи, дело не ограничилось. — Доброй ночи. — Доброй ночи, — отозвался Эрвин. Леви надеялся, что продолжения не последует, но оно последовало. — Послушай… У тебя точно всё в порядке? Мне показалось, что сегодня днём… — Тебе показалось. Всё в порядке. Эрвин задумчиво кивнул. — Если захочешь поговорить, заходи в любое время. Леви заставил себя посмотреть ему в глаза. Взгляд у Эрвина был подозрительно трезвый и очень внимательный. Даже понимающий, словно он видел Леви насквозь. — Я учту. Доброй ночи. Утром всё вернулось на круги своя: Эрвина срочно вызвали в столицу, и он уехал. Леви порывался поехать с ним, но Эрвин от сопровождения отказался: — Должен же кто-то приглядывать за порядком, пока меня нет, — и незаметно кивнул в сторону Майка и Ханджи, страдавших от похмелья. Спорить Леви не стал. Пожалуй, так было даже лучше — взять паузу и вытравить из головы все ненужные мысли. Предполагалось, что дела займут пару дней, но к вечеру третьего Эрвин прислал весточку, что задержится на неопределённый срок. Леви решил, что лучшего момента ему не представится, и, прихватив швабру, пару тряпок и ведро с водой, отправился к Эрвину в кабинет. Там давно стоило прибраться, но нормальной уборке сильно мешало постоянное присутствие в кабинете самого Эрвина. Туда не лезь, это не трогай, нет, я не встану, здесь и так чисто, не мельтеши, пожалуйста, я не могу сосредоточиться… Тьфу ты, и хочется же ему сидеть в свинарнике. Первым делом Леви приоткрыл окно, запуская в кабинет свежий морозный воздух. Затем тщательно протёр подоконники, шкафы и книжные полки. С последними он был особенно аккуратен, вынимая книги небольшими партиями и внимательно расставляя их по местам в том же порядке. Эрвин вряд ли хранил там что-то секретное, не предназначенное для чужих глаз, но к самим книгам он относился с пиететом и вряд ли был бы рад узнать, что кто-то к ним прикасался. Тут Леви судил по себе: сам он терпеть не мог, когда кто-то трогал его вещи. Самой сложной задачкой оказался письменный стол, по обыкновению заваленный горой бумаг. Его Леви протирал медленно и скрупулёзно, стараясь не перепутать документы и выбросить только мусор: заляпанные чернилами промокашки, смятые испорченные листы, обгрызенные перья. На тумбочке под столом обнаружилась пара чашек, задвинутых в дальний угол, с давно прокисшей, заплесневевшей заваркой. Леви скривился. Он понимал, что вечно заваленный делами по горло Эрвин совершенно равнодушен ко многим бытовым мелочам и о многом просто забывает, но это уже перебор. Леви задумчиво провёл пальцем по краю чашки. Эрвин держал её в руках, пил из неё, касался её губами. В подземном городе бытовало расхожее поверье, что если выпить с человеком из одной чашки, узнаешь, о чём он думает. Интересно, о чём думал Эрвин, когда пил из неё чай? О человечестве, о нехватке финансирования, о распределении ресурсов или всё же о чём-то более личном и человеческом? Может быть, о ком-то? О ком-то, кто ему дорог, близок и важен? Есть ли у него вообще такой человек? Может ли он или она, скорее всего она, жить в столице? Не это ли то внезапное неотложное дело, что задержало Эрвина там? Интересно, хорошо ли Эрвин целуется?.. Леви сердито потряс головой, словно лошадь, отгоняющая надоедливую муху, поставил чашки на стол, чтобы не забыть, когда будет уходить, и взялся за швабру. Спал он той ночью плохо. Впервые за последние пару лет ему приснился подземный город во всей своей мерзкой красе. Какая-то шлюшка в цветастых лохмотьях настойчиво хватала его за руку, пытаясь зазвать поразвлечься, а он всё никак не мог от неё отделаться. В конце концов ему пришлось грубо её оттолкнуть, она упала прямиком в грязную, вонявшую прокисшим чаем лужу и долго кричала ему вслед, что он придурок, сохнущий по своему командиру, а командир ебёт в столице таких же шлюх, как она. Проснулся Леви совершенно разбитым, с больной головой, а главное — с противной занозой в душе. Быть может, Эрвин действительно шляется в столице по борделям, снимая скопившееся напряжение. Или окучивает молодую скучающую жёнушку какого-нибудь богатея, чтобы добыть денег на следующую вылазку. От этих мыслей отчего-то хотелось блевать, а ещё больше хотелось блевать от себя самого. Ну какое ему может быть дело до того, чем там занят Эрвин? Это не должно его касаться никаким боком до тех пор, пока речь не идёт о службе. Или пока в бордель не продают самого Леви. Весь день он пытался отвлечься от донимавших его мыслей, наорал на Ханджи и сам потом не мог вспомнить, за что, загонял на тренировке свой отряд так, что кое-кто из солдат выползал из зала на карачках, и всё же, рухнув в кровать, вынужден был признать, что этот бой он медленно, но верно проигрывал. Ночью ему вновь приснился бордель, теперь уже дорогой, в который его затащил Эрвин. Леви проснулся среди ночи с бешено колотящимся сердцем и каменным стояком, но так и не смог вспомнить никаких подробностей. Пачкать простыни Леви претило, и он потащился в туалет, про себя на чём свет стоит матеря человеческое тело и некоторые его потребности. Весь его постельный опыт ограничивался несколькими не слишком удачными попытками в юности, когда он ещё не умел справляться со своими желаниями, и, уже отмываясь от спермы, Леви с горечью подумал, что, возможно, стоило попробовать с кем-то, кто ему действительно нравился. С кем-то, чьи прикосновения не вызывали ни омерзения, ни отвращения, с кем всё прошло бы естественным образом, насколько естественным вообще может быть секс между двумя людьми одного пола, потому что единственным подходящим под все требования человеком был Эрвин. Который почти наверняка пошлёт Леви далеко и надолго с такими предложениями. Станет ли ему от этого легче? Возможно. Но не попробуешь — не узнаешь, а попробуешь — испортишь всё, что есть сейчас. Леви заснул в глубоком раздрае уже под утро только затем, чтобы подскочить задолго до побудки в холодном поту. Ему приснился Эрвин, лежащий на обледенелой дороге, окровавленный, раздавленный собственной лошадью, которая поскользнулась и сломала ногу. Видение было настолько живым и реалистичным, что Леви едва удержался от того, чтобы броситься седлать коня и мчаться разыскивать Эрвина. Хоть в столицу, хоть к чёрту на рога, только чтобы убедиться, что с ним всё в порядке. Эрвин вернулся на следующий день перед обедом, уставший, нервный, раздражённый, и засел у себя в кабинете с кипой привезённых бумаг. Обед и ужин он пропустил, и, по словам Ханджи, засунувшей в кабинет свой любопытный нос, к нему сейчас лучше было не приближаться. — Чувствую, вылазку нам не одобрили, — поделилась она своими предположениями поздно вечером, когда они втроём глотали на кухне остывший чай. — Эрвин что-нибудь придумает. В конце концов, стена Мария нужна не только ему, — ответил Майк. Леви просто пожал плечами, мол, поживём — увидим, а про себя с облегчением решил отложить разговор куда-нибудь на потом, когда подвернётся удобный случай. Незачем ещё больше нервировать Эрвина всякими глупостями. И с удивлением обнаружил себя парой часов позже с двумя чашками горячего чая в руках под дверью его кабинета. Удивление было настолько сильным, что постучаться Леви забыл. Эрвин сидел за столом и устало тёр переносицу, сосредоточенно вглядываясь в какой-то многостраничный документ. Увидев перед собой Леви, он вздрогнул от неожиданности. — Твою мать! — с чувством сказал Эрвин, роняя бумаги. — Ты меня напугал. — Руки заняты были, — Леви протянул ему чашку. — Если собираешься проторчать тут всю ночь, то хоть чаю выпей. — Спасибо. Я вижу, ты её помыл. — Разумеется. И не только её. Развёл тут свинарник. — Как-то всё руки не доходили. Спасибо за заботу. Повисла пауза. Леви прихлёбывал чай, ёрзал на стуле и смотрел куда угодно, только не на Эрвина, чувствуя на себе его внимательный взгляд. — Дела плохи? — спросил он, когда молчание стало невыносимым. — Бывало и хуже, будет и лучше, — туманно ответил Эрвин, складывая документы на столе аккуратной стопкой. — К весне станет понятно, дадут нам денег на вылазку или распустят к чёртовой бабушке. — Даже так? — Даже так. Ты ведь не только за этим пришёл, верно? — Ты сам сказал, что я могу прийти в любое время, если захочу поговорить. — Я слушаю. Слова комом застряли у Леви в горле. Он таращился на Эрвина, силясь разглядеть любые признаки нетерпения, раздражения, равнодушия, чего-то, что позволило бы с чистой совестью пойти на попятный, сбежать и забыть. Сделать на утро вид, что им обоим всё это приснилось. Но Эрвин смотрел на него с искренним вниманием, терпеливо ожидая, когда Леви продолжит. — Знаешь, Смит… А, чтоб тебя! — Леви вскочил, стремительно обогнул стол и навис над удивлённо поднявшим брови Эрвином. — Ты ведь всегда добиваешься того, чего хочешь, правда? Не давая Эрвину опомниться, он ухватил его за волосы на затылке, заставляя поднять лицо, и впился в губы. Поцелуй вышел суетливым и неумелым, Леви не хватило воздуха надолго, и он отстранился, чувствуя себя совершенно пьяным. Сейчас он был готов ко всему: к тому, что Эрвин разозлится, наорёт на него, отправит на гауптвахту, молча врежет по морде. Так будет логично и правильно, не может же он… Эрвин развернулся к нему вместе со стулом. — Значит, об этом ты хотел поговорить? — с интересом спросил он. Леви кивнул. «Сейчас точно врежет», — пронеслось у него в голове. Эрвин обхватил его рукой за пояс и потянул на себя, вынуждая сесть к себе на колени. Второй рукой он обнял Леви за шею, заставляя нагнуться к себе, и поцеловал. Сперва осторожно, лишь слегка скользнув кончиком языка под верхней губой, а затем властно, настойчиво толкаясь Леви в рот. Пальцы скользнули по шее и легли на затылок, не давая отстраниться. Они целовались, как безумные, и когда у Леви с непривычки свело челюсть и он вынужден был отстраниться, то обнаружил, что бесстыдно сидит на коленях Эрвина верхом, как на лошади. Того, впрочем, всё устраивало, особенно если судить по ладони, вольготно устроившейся у Леви на заднице. Леви хотелось большего, намного большего. Хотелось раздеть Эрвина, положив для удобства на кровать, и хорошенько его рассмотреть. Запомнить всё до последнего шрама, до последней родинки, потрогать, пощупать, водя пальцами по его телу, как по карте. Наверное, стоит связать ему руки, чтобы не тянул их до поры до времени куда не просят, желательно над головой, чтобы не загораживали обзор. Постепенно двигаться от шеи, от тонкого шрама чуть выше воротничка, ниже, потеребить соски, попробовать их на вкус, внимательно наблюдая за реакцией Эрвина. Пройтись по животу, нарочито медленно, оттягивая самое интересное, дразня и его, и себя. Наконец обхватить его член, потереть, следя, как он наливается под пальцами. Заставить раздвинуть ноги, ощупать задницу, подразнить отверстие, чуть надавив на него. Довести Эрвина до исступления, лаская его так, чтобы он ёрзал по кровати, сам толкался в кулак, стонал и требовал дать ему кончить. Может быть, трахнуть его пальцами, чтобы он кончил от них, а не от дрочки. А потом развязать и позволить сделать с собой всё, что Эрвин сочтёт нужным после такой наглости. Или не развязывать, а сесть на него верхом и сделать всё самому, не торопясь, выясняя, что нравится собственному телу. И только потом развязать… Леви почувствовал, что вот-вот кончит прямо в штаны. Эрвин мял его задницу, явно рассчитывая на нечто большее уже сегодня. — Нет, нет, — Леви упёрся ему в грудь ладонью и кое-как соскользнул с колен, вставая на ноги. — Мы оба грязные и уставшие. Завтра вечером, если ты не засидишься допоздна. Эрвин вздохнул и с сожалением убрал руки. — Ты же знаешь, завтра мы оба найдём тысячу отговорок, чтобы этого не делать, — вздохнул он. — Будто бы ничего и не было. — Я точно не найду, — честно ответил Леви. — Я перебрал их все в твоё отсутствие, и ни одна не помогла. Так что завтра вечером, если ты не передумаешь, — мысленно он поставил себе зарубку на память взять верёвку покрепче. Или полотенце, чтобы на запястьях не осталось заметных следов. Эрвин отрицательно покачал головой. — Не передумаю.