расцветали спутанные эридой пряди пшеничных волос

      шинсо хитоши — едва ли бесцветное безразличие до больно сдавливающей рёбра тошноты, едва ли задушливый холод зависти, и чересчур «я стану великим героем, и буду использовать свою причуду во благо»       безразличный холод пробирает его до костей, которые тога химико с граничащей с сумасбродством сладкоголосой нежностью перебирает в своих нежных ручках: они изломались и сгнили, как если бы увядали, спутанные с лёгкостью, только химико присущей, цветы.       нелепые очертания веснушек на улыбчивом личике химико — утопленники всплывшие по весне, которых зачем-то забыли похоронить меж редеющих садов. юноша до ужаса боится смотреть: кривоватые плечи вздрагивают и по исхудавшему телу пробегает прерывистая дрожь, ведь тога химико смеётся так, словно шинсо и вправду залезет в её голову, всё ещё шепча       «я не хочу, чтобы тебе было больно»

как бы это всё не вышло боком; не вышло гниющими ожогами под вдоль и поперёк исколотой иглой шприца юношеской кожей, порезами насквозь и уродливо выпотрошенными наружу внутренностями.

      девичьими слезами очервляя щёки пунцовым румянцем, химико влюбляется в кровоточащие гноем и сукровицей ссадины и мревшие травмы, вывернутые наизнанку локти и разбитые еле-сросшиеся кости, торчащие из воспалённого горла голосовые связки и переломанные на части конечности. химико влюбляется в беспричудных мальчиков и лопнувшие вены, изорванные всхлипами голоса, самые глубокие раны и порезы, которые застывают приторно-вязкими каплями на зубах и самом кончике острозубого лезвия.       хитоши нёбо выцарапал криками, до крови ветвящиеся линии вен раздирая полумесяцами ногтей; рассыпались полумёртвыми звёздами вздутые гематомы по дотоле болезненно-бледной коже, и шинсо с улыбкой химико на покусанными устах ломал свои запястья, приторно-безразлично за слепыми пятнами тая невзаимные страхи под фиолетовой радужкой зрачков.       «но незаживающие раны твои, шинсо, липко-сахарные, сладкие, как укусы кровожадных пчёл»       химико любила шинсо, протягивая свои тонкие стылые ручки к чужой шее, любила кислородной асфиксией, потускневшим взглядом и хриплым кашлем, смешавшимся с всхлипами в обожжённых лёгких. невзначай хитоши шинсо изнутри от удушливой боли задыхался, когда расцветали спутанные эридой пряди пшеничных волос: шинсо едва ли не тошнит от омерзительного металлического привкуса крови, но он позволяет себе захлебнуться в ней, как только химико захочет.       и тога химико позволяет ему больше не дышать.