Ты влюбился в демоницу и решил ей подарить свою столицу. Но это не любовь! Это Дикая Охота на тебя!
***
Когда Кирилл от Аржана узнаёт о папоротнике, вратах и собственной важности в этой истории, то и не обращает особого внимания на одну (не)мелочь. Впервые, встретив ведьму, Андреев чувствует к ней нездоровое влечение и, конечно, это можно списать на её демоническую магию, но самому себе лгать не хочется. Агапа похожа на какую-нибудь сказочную принцессу в беде, а на деле-то оказывается тем ещё злом. Кирилл не отрицает того, что с головой тонет в чувствах к демонице, — приворот, может, или ещё что-то подобное, — бороться с ней нет смысла, но «избранный» упорно пытается перебороть себя. Всё же судьба всего мира в его руках, а значит, нужно хотя бы попытаться стать героем, которого этот мир (не)заслуживает. В следующий раз Кирилл слушает мага внимательнее, наконец, понимая, что это вовсе не кошмарный сон, и тогда он улавливает, наверное, самое важное. Они с алтайской ведьмой связаны единой нитью судьбы, да так, что друг от друга никуда не деться теперь. Ей-то это, конечно, на руку, даже и спорить не нужно, чтобы понять. Агапа иногда является Кириллу во снах, которые запредельно граничат с жестокой реальностью, и смотрит так озлобленно, что у Кирилла сердце в пятки уходит. Как там раньше от ведьм защищались? — А почему ты мне раньше этого не сказал, а? — гневается Кирилл на своего наставника, складывая в голове два плюс два, и тогда ему становится понятно всё, — и то, отчего он от Агапы взгляд не может отвести; и то, почему готов пойти за ней на край света; и даже то, почему амулет настойчиво посылает своему владельцу эти странные видения из прошлого другого Посвящённого. — Ты не был готов, — просто отвечает Кириллу знахарь, пожимая плечами, словно это так очевидно. Посвящённому хочется забыть об этой нелепой легенде о бабке Агапке и оказаться в Москве за написанием новой статьи. Кирилл теперь спать боится, ведь во снах к нему непременно является Агапа, да не просто так. Ведьма страшные заклятия шепчет, заставляя московского журналиста наблюдать за гибелью всего живого, и к себе привязывает, зыркая зелёными зрачками. Демоница понимает, что без мальчишки погибнет, словно мотылёк, а потому и не вредит ему особо. Силы его утекают, правда, и без помощи её колдовской мощи. Словно через сито амулет пожирает последние крупицы чужой жизни и начинает светиться ярче, подкидывая Посвящённому бесполезные обрывки существования Дамира из пятнадцатого века. В тех видениях Кирилл видит не только следопыта, но и не менее странную, чем сама Агапа, девушку. Нить судьбы Дамира тянется к этой колдунье. Так уж исторически вышло, что у каждого Посвящённого должна быть своя ведьма с той стороны. У Дамира была холодная и непредсказуемая Улисса, которая готова была убить его за Умбру, и наплевала с высокой колокольни на эту нелепую связь с «избранным». Кириллу же судьба не добродушно дарит Агапу — ещё одну холодную, умбрийскую тварь, с которой уж точно не будешь счастлив. У Чёрной берёзы он, увы, чувствует всё то, что чувствует ведьма — ярость, боль, р а з о ч а р о в а н и е. Все эти чёртовы три года Кирилл винит себя в случившемся, а каждая тень желает его смерти. — Здравствуй, Кирюша, — шипящие отзвуки её голоса Андреев теперь узнает везде, а потому, наверное, и боится смотреть в зеркала даже в собственном сне, — ждал меня? Вижу, что ждал. — Не ждал, — Кирилл к дверям пятится, хотя и понимает умом, что всё это очередной кошмар, ведь он лично закрыл врата и изгнал ведьму обратно в Умбру. Лающий смех Агапы потом долго эхом чудится Кириллу везде, а спит он отныне только со светом. Единственное, что осталось у Посвящённого от тех приключений — дар золотоискателя. Только Кириллу этот дар-проклятие не нужен совсем. Ему бы на три года назад вернуться, чтобы ещё раз увидеть её — величественную, опасную, родную. Её колдовство сильно и даже из Умбры ведьма превращает жизнь Кирюши в кромешный ад. Кирилл теперь видит и эту самую тонкую-тонкую нить судьбы, которая тянет его к Агапе. Кириллу хочется обратно в эти самые алтайские леса, ближе к сказке и к своей личной принцессе-ведьме. Неужели Дамиру было столь же тяжело, как ему сейчас? Где это самое сказочное: «и жили они долго и счастливо»? В сказке Кирилла всё не так, как надо. Аржан предупреждал его, мол: — Не влюбляйся в ведьму. Она твоя погибель. Он же и слышать не желал все предостережения наставника. Муасынкх его, кстати, тоже предупреждал: Дамир не послушал и упал в бездну вместе с Улиссой, так и сгинул понапрасну, пожалуйста, не повторяй его ошибок. Только что теперь толку от всех предупреждений да предостережений? Кирилл с Агапой навеки судьбой повязан в единое целое и ничто этого не изменит, если он сам не захочет оставить демоницу в прошлом. — Любишь ты её, — причитает тёть Маша, заваривая чай с малиной, и усаживает Андреева за стол, когда он, не зная куда податься, приезжает в деревню, где всё и началось, — уж я-то вижу, можешь не спорить. Только что тебе, Кирилл, любовь эта даст? — А ничего не даст, тёть Маш, — отвечает (бывший) Посвящённый на слова Некрасовой и от бессилия роняет голову на руки, — но любить её перестать не могу. Видно, у всех Посвящённых такая судьба — с ведьмами шашни водить. — А нужен ли ты ей, Кирюша? — пытается образумить его женщина, но даже в чужом голосе Кирилл слышит зловещий шёпот алтайской ведьмы. Кирилл вертит в руках волшебные ножницы, которые, по словам знахарки, могут отделить соулмейтов друг от друга, а позже, когда вся Карагаиха погружается в сон, стискивая зубы от боли, обрезает эту самую судьбоносную нить. Лучше от этого, к слову, не становится никому. Агапа взвывает от непереносимой агонии где-то в Умбре, а ещё думает, что этот мальчишка заплатит за каждую минуту её унизительной слабости, подцепляя с земли оборванную ниточку. Кирилл ведь ещё не знает, что от неё, — чёртовой ведьмы-соулмейта, — не избавиться просто так.