Тринадцатое октября две тысячи…
JM: Ненавижу тебя.Семнадцатое октября две тысячи…
JM: Нет, серьёзно, ты придурок.Двадцать пятое октября две тысячи…
JM: Я из-за тебя три недели пролежал с ангиной.Первое ноября две тысячи…
JM: Прости, я не имел ввиду, что ненавижу тебя. Просто… ты предатель.Двадцатое ноября две тысячи…
JM: Не знаю, если тебе это интересно, но Хосок-хён пришёл в себя. Он не спрашивал, где ты, будто бы и так всё знал, но я всё равно сказал. Он отвернулся к окну, и я видел, как он тихо плакал. Я всё-таки ненавижу тебя.Пятнадцатое января две тысячи…
JM: Дни в палате тянутся так долго. Мы пропустили Рождество. Я завалил пробные экзамены. Надеюсь, ты тоже.Тридцатое января две тысячи…
JM: Хосок сегодня накричал на меня. Он сказал, что я должен жить своей жизнью, а не сидеть сутками у его кровати. Он злился, что я отказываюсь поступать в сеульский, он сказал, что хочет стать мне чужим. А потом плакал и бил свои ноги, чтобы почувствовать их. Я обнял его сильно-сильно и понял, что никогда не смогу уйти. Не хочу. Ким Тэхён, я надеюсь, тебе так же больно, как ему.Восьмое февраля две тысячи…
JM: Чёрт, нет, прости. Я не хочу, чтобы тебе было больно. Ты хорошо питаешься? У тебя есть кто-то, с кем ты можешь разделить свою боль? Я бы хотел понять, что творится у тебя внутри, но ты не дал мне даже шанса. За это я тебя тоже ненавижу. Но всё же… я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо.Пятое марта две тысячи…
JM: Уже весна. Так быстро. Я не успеваю считать дни. Хосок всё так же отказывается бороться, лишь лежит целыми днями и подолгу залипает в одну точку. Он любит, когда я ему читаю. Не важно что. И мы даже устраиваем вечер кино по субботам. Чонгук покупает сырные чипсы и колу. Я с Хосоком сидим на диване, а Чонгук в ногах. Хён кладёт мне на плечо голову, и я знаю, что в этот самый момент он думает о тебе. Мы больше не говорим о тебе. Но я всё ещё строчу чёртовы сообщения, которые ты никогда не прочитаешь, а хён просто молча ждёт тебя.Двадцать восьмое мая две тысячи…
JM: Я не писал тебе два месяца, а кажется, что только вчера. Я слышал от мамы, что тебя приняли в университет искусств. Я рад слышать, что ты двигаешься дальше, даже если оставил нас позади. Я всё ещё ненавижу тебя за то, что ты сделал, но, боже, как я хочу, чтобы ты был счастлив. С нами или без. Потому что когда ты уезжал, то оставил ту картину, и я просто… я чувствовал, как тебе было больно. Я забрал её себе, ты ведь не против? Даже если против, ты всё равно не ответишь. До этого я не решался спросить, но те вороны… это ведь были мы?Десятое июля две тысячи…
JM: Такой жаркий июль. Мы с Чонгуком сегодня купались целый день. В нашей реке. Хосок лежал на нашей траве и смотрел. Он сегодня впервые за всё время улыбнулся и меня вдруг наполнило таким счастьем, что я чуть не расплакался. Мы с Хосоком часто гуляем. У него крутая коляска, так что мне не сложно вести её даже под гору. Мы всё ещё молчим о тебе, но теперь это приятное молчание. Мы стали больше говорить о каких-то мелочах. Оказывается, у нас столько общего помимо тебя. Хён поступил на преподавателя литературы, как его папа, а меня заставил поступить на танцы в тот колледж, что недалеко от дома твоей бабушки. Там, кстати, сейчас живёт милая семейная пара и их дочь положила глаз на Чонгука. Ему уже шестнадцать. Он такой милашка, ты бы видел. И помогает хёну со всем. Они и вправду как настоящие братья. Сегодня прекрасный день, я счастлив. Тэхён… я просто хочу, чтобы ты знал, что ты всегда можешь вернуться.Девятнадцатое октября две тысячи…
JM: Я зарекался себе не писать тебе больше. Я хотел, чтобы то сообщение стало последним. Мне кажется, я вру Хосоку, когда пишу тебе, но всё же… я не могу не писать. Хотя бы так, я хочу быть хоть немного ближе к тебе. Сегодня Хосок впервые попросил меня станцевать перед ним. Я так волновался. Я танцевал, а он смотрел, внимательно и почти осторожно. Я танцевал, как последний раз в жизни. Моё дыхание сбилось, а глаза Хосока снова загорелись, я клянусь, я видел это даже в полумраке комнаты. А потом он позвал меня в свои объятия. Это были первые объятия спустя год после того, что случилось. Он сказал, что я заставляю его держаться за эту жизнь. Я был счастлив и знал, что на самом деле это он заставляет меня за неё держаться.Десятое января две тысячи…
JM: С Рождеством! В этом году на удивление очень тёплая зима. Городскую ёлку украсили особенно хорошо. Мы сегодня целый день провели с моей семьёй, а вчера с Чонгуком ходили за подарками. Я показал хёну засушенные цветы, что он мне дарил когда-то и Хосок так долго смеялся, что я расплакался, и ему пришлось долго вытирать мои слёзы. Мне казалось, моё сердце разрывается от радости. А потом Хосок катал меня на своей коляске, я сидел на его коленях, и мы врезались во все углы. Это было смешно. Чонгук снимал видео, но не думаю, что будет уместно его скидывать. А ещё на веранде висела омела и… ну… ты понимаешь… мы поцеловались. Тэхён-а, кажется, мы научились жить без тебя. Но ты всё ещё можешь вернуться, только захоти. Надеюсь, что рядом с тобой есть кто-то и ты не празднуешь один. Я бы не хотел, чтобы ты грустил в такой день.Двенадцатое января две тысячи…
JM: И ещё, я не ненавижу тебя.Двадцать шестое апреля две тысячи…
JM: Я так долго не писал тебе. Четыре месяца? Уже апрель. Жизнь так кружится, мы уже совсем взрослые. Сегодня хён сделал первый шаг. Да, держась за станки, да, через боль и слёзы, но первый шаг всегда самый сложный. Я смотрел на него и так им гордился. А Чонгук-и расплакался ахаха, это надо было видеть. Доктор Ким сказал, что все показатели в норме и дальше всё зависит только от него. Он встанет. Он сможет, я просто знаю это. Я всё ещё делаю всё для этого. Хён… предложил мне встречаться. То есть быть с ним, по-настоящему. Ну, знаешь, как пара. Мы никогда не обсуждали это в открытую, но мы ведь всегда знали, что не такие, верно? Тогда… в ту ночь, когда мы ласкали друг друга, это же было не по фану, правда? Мы просто этого хотели, потому что… потому что чувствовали что-то друг к другу, но ещё толком не могли объяснить что. Мы всегда знали, что другие. Тэхён-а, я надеюсь, тебе не приходится скрывать свою сущность и быть кем-то другим… не собой. Хосок предложил мне быть с ним, когда он снова сможет ходить, и я согласился. Это стало для него такой сильной мотивацией, что он стремительно пошёл на поправку. Но что мне делать? Я хочу быть с ним как можно быстрее, не хочу и не могу ждать. Потому что, на самом деле, я правда очень сильно люблю его. Я люблю его почти так же, как когда-то любил тебя. Я не хочу терять драгоценные минуты на сожаления и ожидание. Я признаюсь ему сегодня, и мы будем вместе. Это то, что я хочу сделать для себя самого. Прости, что так много написал, мне нужно возвращаться. Скоро заканчиваются процедуры хёна и мы идём в кино. Тэхён-а… береги себя.Четвёртое сентября две тысячи…
JM: Я снова долго не писал тебе, прости. Учёба, соревнования по танцам, выгуливание Чонгука, реабилитация Хосока — всё так закрутилось, что и не угнаться за всем. Но я всё равно не перестаю думать о тебе. Не так часто, как раньше, но всё же. Ты в порядке? Как ты живёшь? Чем живёшь? Хранишь ли ты воспоминания о нас в своём сердце? Кто сейчас в твоём сердце? Улыбаешься ли ты как раньше? У меня ещё много вопросов, но я смирился с тем, что мы не всегда получаем ответы и это нормально. Мы с Хосоком вместе, по-настоящему. Он уже может полноценно прогуливаться, иногда с костылями, но всё же. Сокджин сказал, что хён к зиме уже должен полностью самостоятельно передвигаться. Ох, он такой классный доктор, и человек тоже ничего. А какие шутки шутит, ты бы слышал. Хотя, наверное, не оценил бы. У него довольно… специфический юмор, но мне нравится. Чонгука его шутки бесят, но это не мешает ему таскаться за хёном хвостиком. Может ему тоже медицинская тематика по душе? Мне снова нужно идти. Было бы здорово, если бы ты когда-то всё же прочитал эти сообщения. Думаю, ты был бы рад слышать, что у нас всё хорошо… если это, конечно, всё ещё имеет для тебя значение. Надеюсь, что да. Потому что, Ким Тэхён, ты всегда будешь иметь для нас значение.Десятое января две тысячи…
JM: Тэхёнаааааааа, с Рждестом! Жлаю лбви, счаст ярадости лблтеб я!!!!!!!!!!!!!!!!Одиннадцатое января две тысячи…
JM: Прости, я был пьян. Не стоило тебе писать. Я всё ещё после каждого сообщения обещаю себе, что это в последний раз. Но каждый раз срываюсь. Я всё ещё думаю о тебе. И я знаю, что Хосок тоже. Мы вместе, но что-то без тебя всё равно не так. Помнишь, когда-то ты нарисовал на наших руках солнце, луну и звезду? Так вот, звёздам без луны одиноко на небе. Солнцу тоже. Мы ходили вчера на нашу гору, катались на лыжах, Хосок сопливит страшно, как всегда, только успевай сопли подтирать ахаха. Мы лежали на снегу, делали ангелочков и смотрели на звёзды. Их было так много, но всё равно пусто. Там больше не было самой яркой звезды — тебя. Мы впервые говорили о тебе. Долго, почти до самого рассвета, пока не отнялись конечности от холода. Хосок рассказал, что вы целовались в тот же день, когда мы с тобой… занимались лёгким петтингом. Я рассказал, что было между нами и что… я пишу тебе время от времени. Он только сжал мою руку сильнее и продолжал смотреть в небо. Хосок сказал, что мы должны тебя отпустить, если любим. Потому что ты сделал свой выбор и мы не вправе тебя удерживать, но, боже, я знаю, как сильно он в тебя был… влюблён. Ему, наверное, сложно было произнести это вслух. Тэхён-а, если это действительно то, чего ты хочешь, мы отпустим.Третье июня две тысячи…
JM: Нет, чёрт, прости. Я всё ещё не могу этого сделать. Я пытался. Меня хватило на пять месяцев. Я просто ещё не готов, всё ещё не готов, дай мне ещё немного времени. Как ты там? На прошлой неделе я рассказал маме о том, что у меня с Хосоком отношения уже год как. Мы были на кухне только вдвоём и, знаешь, она застыла всего на секунду, а потом просто продолжила нарезать лук. Она сказала, что всегда догадывалась, ещё с детства. Это было понятно, когда она находила нас спящими втроём в обнимку, когда я ночевал у кровати Хосока в больнице… это было всегда. Она лишь сказала, что рада тому, что я доверился ей и что моё счастье — это самое для неё важное. Я был так ошеломлён и счастлив. Я просто хотел поделиться. Спасибо, что выслушал. Эти сообщения раньше были адресованы лишь тебе. Теперь же мне кажется, что я говорю сам с собой. Одно нажатие кнопки и они все с лёгкостью исчезнут, но я до сих пор не нажимаю на дэлит. Значит ли это, что я всё ещё надеюсь, что ты… прочитаешь это хоть когда-нибудь?Семнадцатое августа две тысячи…
JM: Тэхён, мне тут стало интересно, сколько у тебя было любовников. Или любовниц — не так важно. Просто я фантазирую иногда об этом. Думаю о том, как кто-то касается тебя, гладит, ублажает. Или как ты касаешься кого-то, совершенно мне незнакомого. Я возбуждаюсь иногда, думая об этом. Сегодня снова шёл дождь и я вспомнил ту ночь у меня в комнате. Могу ли я считать себя твоим первым? Ахаха, как глупо, мы ведь тогда продержались минут десять от силы. Я даже толком и не понимал, что происходит, это было подростковое. У меня с Хосоком всё было по-другому. Мы много говорили об этом, обсуждали, готовились, и всё равно мало что пошло по плану, на самом-то деле. Но было приятно. А сейчас мы уже ближе некуда. Но всё равно я иногда вспоминаю ту ночь и во мне что-то непонятное происходит. Я возбуждаюсь так быстро и удовлетворяю сам себя под одеялом, думая о тебе. Мне уже даже не стыдно. Интересно, это считается изменой? Ох, прости за это. Просто за окном дождь, во мне уже две бутылки вина, Хосок повёз Чонгука на соревнования в Пусан, а Джин ушёл ещё полчаса назад. Мы с Хосоком, кстати, живём вместе. Я преподаю в детской танцевальной студии, а хён помогает мне. Он даже танцует иногда со мной и разминается. Былая его гибкость утеряна, но он всё так же прекрасно чувствует музыку и каждый её бит. Я всё ещё так сильно восхищаюсь им, как будто мне снова шестнадцать. И я так сильно люблю его, за нас двоих. Я буду любить его всей своей сущностью так долго, как только смогу. Постараюсь до последнего вздоха. Поэтому не волнуйся и живи как хочешь, Ким Тэхён. Я отпускаю тебя. Живи так, словно бы весь мир в твоих руках и будь счастлив, как никогда до. Я перестану тебе писать. Я, наконец-то, готов это сделать. Спасибо, что познакомил меня с Хосоком, спасибо, что подарил нам свет и сделал нас достаточно сильными, чтобы жить дальше. Прости, что подарили тебе плохие воспоминания. Я надеюсь, ты стёр их из своей памяти. Когда-нибудь я надеюсь увидеть тебя снова. Если будешь в наших краях — обязательно зайди к нам. Мы поболтаем, посмотрим наши общие фотографии, поговорим о детстве и сможем снова улыбнуться друг другу. Я буду ждать этого дня. Потому что ты навсегда останешься нашей Луной, Ким Тэхён.Тринадцатое ноября две тысячи…
JH: Какого хрена? Ты, блять, издеваешься?! Ким Тэхён, ублюдок! Я не для этого рисковал своей жизнью. Не для того, чтобы спустя шесть лет увидеть твои кровоточащие картины. Ты несчастлив, боже, как же ты несчастлив. Это я обрёк тебя на такие страдания? Мне стоило поступить по-другому в тот день? Что мне нужно было сделать, чтобы ты остался жив и был счастлив? Мне стоило остаться на месте и смотреть, как тебя сбивает машина? Чёрт, я не знаю, я уже ничего не знаю. Мы с Чимином так радовались твоим успехам, когда видели в новостях. Ты что-то вроде гордости нашего города. Мы не должны были ехать в Сеул на эту грёбанную выставку. Мы просто хотели посмотреть на тебя хотя бы издалека и увидеть твои картины. Мы хотели подышать с тобой одним воздухом, но в итоге отравились. Мне было так больно оттого, что ты ушёл, я так сильно тебя ненавидел, потом ненавидел себя, потом жалел. Я в глубине души хотел, чтобы тебе было так же больно, но, когда я увидел это своими глазами — я почувствовал на секунду, что меня снова сбила машина. В этот раз насмерть. Рядом со мной был Чимини. Он латал мои раны, он спас меня, он подарил мне новую жизнь, новое дыхание. У тебя же рядом не было никого, ты был один на один со своей болью. И вместо того, чтобы бороться с ней, ты лишь сосредотачивался на ней сильней и сам себе делал больно. Я видел тебя в галерее, совсем недолго. Я видел твои чёрные глаза-угольки, я видел твою бледную исцарапанную шею под воротом полупрозрачной блузы. Я видел, как нервно ты мотал головой из стороны в сторону, как дёргал рукой в такт своим мыслям. Я видел, как тебе было скучно, как не было ничего, за что стоило бы зацепиться взглядом. Я не знаю, как это объяснить, но я каждой клеточкой своего тела чувствовал, как ты разбит. Являлся ли я этому причиной? Я уже жалею, что подтолкнул тебя рисовать, что оттолкнул от машины, что не пытался тебя удержать и искать после исчезновения из нашей жизни. Я хотел было подбежать к тебе, сам не знаю для чего. И что я только собирался сделать? Но какой-то парень увёл тебя к выходу. Он твой любовник? Чёрт, пусть лучше о тебе заботится. Прости, я не это хотел написать. Чимин тогда отошёл в туалет и не видел тебя, но и картин ему хватило, чтобы разрыдаться. Я еле его успокоил. Мы ехали домой в молчании. С того дня я думаю о том, что если бы я мог вернуться назад, изменил бы я хоть что-нибудь? Я бы поступил так же. Потому что это всё ещё лучше, чем только лишь подумать о том, что ты мог умереть. Тогда… я видел, как дёрнулся Чимин. Мне показалось, что он собирался побежать к тебе. И я вдвойне испугался. Я не хотел терять вас. Я лучше сам умру, так я тогда подумал, и моё тело само это сделало. Должен ли я сказать тебе, как сильно был в тебя влюблён в подростковом возрасте? Оправдает ли это меня хоть немного? Сейчас для меня Чимин — это моё всё. Он мой свет и мои крылья, он мой полностью. Я люблю его. Но ты навсегда останешься моей первой любовью. Я просто хотел защитить свою любовь, я вовсе не жалею. Я смотрю, как Чимин танцует и как он улыбается — и этого вполне достаточно. Я жил с мыслью, что ты тоже где-то там улыбаешься, пусть не мне и не Чимину. Я помню твою милую улыбку, помню твои глаза, твою милую родинку на кончике носа, твои светлые волосы. Жаль, что от этого детского образа ничего не осталось. Мне казалось, ты уехал в лучшую жизнь. Я боялся поехать за тобой, мне казалось, что бесполезно тебя удерживать тут, что ты способен летать гораздо выше. Но, боже, я так ошибся. Чимин показал мне ту картину с воронами. Если бы я только увидел её раньше. Смог бы я тогда решиться удержать тебя рядом с собой, рядом с нами? Я не знаю. Я даже сейчас всё ещё растерян. Я не знаю, что делать. Рядом с тобой тот парень, которому можно так сильно сжимать твои плечи. Ты всё ещё не хочешь нас видеть. Мне показалось, что если бы я попался тебе на глаза — ты бы раскрошился в пепел как те самые вороны из твоих картин. Что я должен сделать, чтобы тебе стало легче? Тэхён, что тебе нужно на самом деле? Скажи и я дам тебе это. Но, чёрт, это всё невозможно, потому что ты молчишь. Уже шесть лет молчишь. Мы проебали время.Четырнадцатое ноября две тысячи…
JH: Ах, да. Я хотел тебе кое в чём признаться. Я не говорил этого никому, даже самому себе, но я должен сказать. Я скучаю по тебе. Всё это время, все шесть лет, каждый день. Я скучал.***
Тэхён не в себе, когда яростно стирает слёзы со своих щёк, когда наугад набирает номер такси, когда едет на вокзал и берёт билеты на ближайший поезд. Он точно не в себе, когда пишет Намджуну скомканное: «Я возвращаюсь», ничего больше не объясняя. Сердце разрывается изнутри, импульсами, ударами, давлением. Лишь бы не умереть в дороге. Он всё ещё не знает, что им сказать, когда их увидит. Не уверен даже, что осмелится посмотреть им в глаза, но, боже, просто один только раз. Ещё один раз, даже если уже поздно. Это неважно. Он плетётся от станции почти с закрытыми глазами, потому что всё ещё знает каждую тропинку и переулок наизусть. Он дышит. Так много и часто, что можно умереть от передозировки кислородом. Ноги плывут по асфальту, утопают в нём, вязнут. И если есть минута более значимая и волнующая, чем эта — то только следующая, когда он останавливается у нужного дома. Ровные ёлочки вдоль каменной дорожки, припорошенные пылью пёстрые ковры на перилах, лай соседской собаки слева и шероховатая поверхность деревянной двери. Тэхён не знает, что его ждёт. Он боится и его трясёт. То, что сейчас происходит, изменит его жизнь. Мир сужается до двери впереди. Тэхён стучит. Он всё ещё не знает, что скажет им, когда увидит, но… Тэхён сам строил эти стены, поэтому знает, как их разрушать.