Авенуа

      Тэхён кладёт в чашку несколько листков мяты, две дольки лимона, и заливает всё это кипятком. Пар легко вздымается вверх, облаком струится к потолку.       На улице середина января и крупные не тающие хлопья снега, оседающие на окнах, а в кухне мягкий свет золотых гирлянд, — и Тэхён чувствует, что это его золотое время. Микки доверчиво трётся об его ногу, выпрашивая еды, и шагает за ним до самой гостиной, где в центре стоит ель до потолка, украшенная гирляндами и общими фотографиями на цветных прищепках.       Тэхён на секунду застывает у зелёного растения, сжимая в руках чашку с мятным чаем, и легко погружается в свои золотые воспоминания. С фотографий на него смотрят улыбающиеся лица, которые значат для Тэхёна слишком много. Эти лица выгравированы у него в сердце, в душе, где-то ещё глубже — в самой сути, в его начале. Эти фотографии — его порталы для путешествий во времени.       Он пробегается взглядом по ярким глянцевым картинкам и застывает глазами на той, где он облеплен детьми с сияющими улыбками. Эта фотография была сделана в прошлом году в приюте, где когда-то он встретил Юнджи. Тэхён тогда долго думал, мог ли он сделать хоть что-то для этих осиротевших детей, в которых плескалась и бурлила жизнь, и которые светились как те самые маленькие лампочки в паутине гирлянды. Но в итоге, всё, что мог Тэхён — это рисовать и фотографировать, поэтому стал преподавать в приюте рисование. Не стандартное, которое под прописанные нормы пропорций и светотеней вклинивается, а то эмоциональное, что помогло бы детям выразить себя, свои чувства и надежды. Он и по сей день наблюдает за их становлением. Он близок с каждым, и с каждым сроднился, каждого полюбил. Уже тогда только, когда увидел их светящиеся глаза.       Тэхён решил не останавливаться на этом, поэтому стабильно раз в полгода проводит выставки детского творчества в Сеуле. Их работы порой удивляют не только критиков и искусствоведов, но и его самого. Они все наполнены глубинным смыслом, надломом, надрывом ярких цветов, смешением рваных линий и чем-то ещё таким, от чего невозможно оторвать глаз. После выставок картины одна за другой уходят на аукционе под молоток в частные коллекции и арт-пространства, а вырученные деньги идут на нужды приюта и детей. Тэхён находит в этом своё призвание, свою миссию, свою цель.       Тэхёну уже двадцать семь, но вокруг него всё ещё не стихает буря внимания со всех сторон — и это странно, потому что он даже не айдол. Тэхён оказывается в эпицентре каждый раз, как привозит новую детскую выставку. Одни говорят, что он хайпится за счёт детей, другие — что с него нужно брать пример. Тэхёна иногда бьют под дых особенно злобные хейтерские комментарии, но на один такой приходится десять поддерживающих, светлых и искренних. И Тэхёну, в целом, не на что жаловаться.       Он всё ещё старается ответить на каждое сообщение в своих соцсетях и не замечает, как число его подписчиков переваливает за миллион. На его странице много фотографий с выставок, много фото с друзьями и любимыми — но самое ценное всё равно в сердце, никому не показанное, существующее только между ними троими, на глубинном уровне.       Микки звонким лаем выдёргивает Тэхёна из воспоминаний. Он глубоко вдыхает аромат мятного чая и откладывает его на столик.       — Хочешь поиграть? — Тэхён приседает и берёт собаку на руки, начиная поглаживать за ушками. За окном уже сгущаются сумерки, из соседней комнаты доносится что-то из Мстителей, а Тэхён снова устремляет голову к пахучему дереву. Чуть выше фотографии с детьми, есть селфи Сокджина, что обнимает скривившегося от отвращения Юнги, а со спины к Сокджину прижимается Намджун — и они улыбаются во все тридцать два и даже через фотографию вызывают нежную улыбку у Тэхёна. Эта фотография сделана два года назад, когда традиция ездить вместе на рыбалку только устанавливалась. Намджун рыбалку не любил, но оставлять Сокджина наедине с Юнги никогда не решался, поэтому всегда маячил где-то на фоне. Тэхён тогда ещё не знал, что Юнги может быть мягким, понимающим, даже ранимым. Перед Сокджином тот будто снимал с себя все шкуры — и поэтому быстро влился в их небольшую компанию. Он на удивление очень быстро сдружился с Хосоком, с которым они были полными противоположностями — и Тэхён иногда завидовал тому, как хорошо они ладят. И пусть Юнги до сих пор не присылает в их общий чат ничего кроме блюющих смайликов — то, каким особенным он стал для всех них, иногда даже пугает.

***

      Юнги больно. Нестерпимо больно находиться рядом с Намджуном, собачиться с ним, огрызаться, находить в своём арсенале новые колкие слова. Но он неизбежно продолжает таскаться с Сокджином на рыбалку, потому что только так его ненадолго отпускает. Рядом с Сокджином не хочется думать о Намджуне, о себе, о своих противных чувствах.       Сокджин много говорит, но когда нужно — умеет молчать лучше всех. Сокджин молчит так, что Юнги ему сам всё рассказывает, от встречи к встрече раскрывается всё больше, сам не понимая, как. Сокджин молчит, кивает иногда, и по плечу хлопает так легко, что у Юнги лёгкие прошибает.       Юнги находит своё спасение в тихих летних утрах, когда они рыбачат пока рассвет рассекает небо полосами. Он находит своё спасение в ревнивых взглядах Намджуна, что таскается за ними и смотрит из-под бровей. Юнги нравится его злить, нравится быть третьим в их отношениях, забирать внимание Сокджина на себя, дразниться и чувствовать превосходство хотя бы так. Он знает, что никогда не станет третьим в этих отношениях по-настоящему, но когда Намджун, в один из вечеров выходит из палатки и подсаживается к нему у костра, у Юнги внутри всё будто дрожит.       — Я был не прав насчёт тебя, — говорит Намджун тихо, ковыряя палкой догорающий костёр. Потухшие было угли снова вспыхивают на несколько секунд. Искры вздымаются вверх, к тёмному звёздному небу.       Щёки Юнги отчего-то горят ярче огня.       — На счёт того, что я бесячий злобный коротышка? — усмехается Юнги, вспоминая слова Сокджина в их первую встречу в галереи.       — И насчёт этого тоже. Я просто не знал тебя тогда, — выдыхает Намджун и смотрит в глаза, заламывая брови.       Юнги думает, что никогда бы не смог так же. Просто признать, что он был неправ, что ошибался. Ему бы гордость не позволила. В конце концов, гордость — это всё, что у него есть.       — Я подумаю над твоими извинениями, но не думай, что я забуду об этом. Ты всё ещё мне должен, — Юнги вздёргивает подбородок и ему становится до жути неловко, когда Намджун отчего-то пристально заглядывает ему в глаза. И смотрит так, что Юнги вдруг хочет вывалить свои ненужные испепеляющие признания скопом. Обрушить на обезоруженного Намджуна, придавить его всем весом своих огромных необъятных чувств. Сжечь его вместе с собой в этой неправильной, запоздалой и настоявшейся любви, уже перекисшей, забродившей, покрытой плесенью.       И Юнги почти задыхается от осознания того, что именно собирается сделать прямо сейчас. Он открывает и закрывает рот, боясь выдавить хоть звук. Это ведь изменит всё между ними, поэтому лучше не нужно. Есть признания, которым лучше никогда не быть произнесёнными вслух, никогда не быть услышанными. Которым суждено не тревожить сердца, а унести в безмолвии с собой, в глубину.       — Намджун, я… — Юнги снова ловит проникновенный взгляд Намджуна и давится то ли дымом от догорающего костра, то ли собственной горечью.       — Но ты по-прежнему коротышка, — вдруг улыбается Намджун, пока не получает подзатыльник от ниоткуда взявшегося Сокджина. Юнги мог догадаться, что он где-то рядом. Всегда всё слышит, всё видит, знает. И каждый раз даёт Юнги шанс произнести эти ужасные слова вслух. И Юнги каждый раз отказывается. Потому что нет. Не в этой жизни.       У Юнги отлегает от сердца, когда он видит Сокджина. Отлегает от души, от всего нутра. Он не сказал. Не сказал. Никогда не скажет. Господи, никогда. Только не после всего, что Сокджин для него сделал. То, что сейчас есть у них — лучшее из всего, что может быть. Даже если ему больно, даже если порой сердце Юнги дрожит и рвётся в особо чувствительных местах — он знает, что это пройдёт. Когда-то. От обугленного сердца останется лишь пепел — и он возродится заново.       Юнги улыбается, когда видит, как Намджун смотрит на Сокджина, как тот кладёт свою руку на его затылок, зарываясь в волосы. Его сердце немного ноет после эмоциональной бури, но он справится.       Всегда справлялся.       Тем более, сейчас он не один. У него есть прилипчивый Чонгук, Хосок, с которым у них какое-то удивительное взаимопонимание и синергия космических масштабов. Он теперь есть в глупом чате, от количества сообщений в котором скоро взорвётся голова. У него есть внутри что-то тёплое.       Юнги всё ещё очень больно. Но больше не холодно.

***

      С того дня проходит ещё два года. И теперь они рыбачат зимой, далеко за пределами Сеула. И Юнги замёрз. Он кутается в три куртки и натягивает шарф до самых глаз, что с усилием остаются открытыми в семь часов утра. Шарф не особо спасает, и его щёки всё равно покалывает мороз. Сокджин сидит рядом, весь раскрасневшийся, весёлый, слишком активный для раннего утра, в распахнутой настежь куртке и горячим паром изо рта. За белым горизонтом занимается заря — и сокджиновы волосы блестят в белом свете. Позади, недалеко от самодельного бунгало сидит укутавшийся в тёплую одежду Намджун и бурчит что-то вопиюще недовольное. Мол, куда они в такой холод, промёрзнут же, заболеют, умрут, а в смерти нет ничего хорошего, и дальше уходит в свои любимые философские размышления, от которых только кошки скребутся от тоски.       — Любимый, я говорил, чтобы ты остался дома и отдохнул. У тебя была тяжёлая неделя. Зачем ты поехал с нами? — Сокджин ласково к нему обращается и встаёт, чтобы налить горячего чая из термоса и протянуть ему.       — И оставить тебя с ним наедине? Я что, дурак? — бурчит Намджун, подозрительно поглядывая на Юнги, на что тот даже отодвигает край шарфа, оголяя рот, чтобы показать ему язык.       Сокджин устало закатывает глаза и громко вздыхает, глотнув холодного зимнего воздуха. Кажется, эта игра между ними никогда не закончится. Его любимые взрослые дети.       Юнги, чтобы раздразнить Намджуна ещё больше, наваливается на Сокджина, так теплее. Старший любезно наливает чай и ему.       И так они сидят, кажется, целую маленькую жизнь, пока вёдра не станут доверху набитыми золотистыми карпами, а жёлтый солнечный диск не сменится прозрачно-белым. В животах к тому времени уже во всю завывают киты, несмотря на постоянные перекусы.       Телефон Юнги разражается стандартной мелодией и на экране высвечивается имя с фиолетовым сердечком в конце. Этого хватает, чтобы невольно улыбнуться и спрятать телефон подальше от любопытных глаз.       — У тебя… кто-то появился? — осторожно спрашивает Сокджин, выдавая себя за подглядыванием в чужой смартфон.       Намджун уже почти закончил загружать вещи в машину и сейчас сматывает удочки.       Юнги всматривается в лицо Сокджина. Ему спустя столько лет уже не составляет труда понимать, как сильно Сокджин о нём заботится, как много всего он понимает и без его слов, как много он читает между строк всего самого главного, о чём Юнги будет молчать до конца своих дней. Некоторой правде суждено никогда не быть произнесённой. Тогда она не будет иметь веса, не будет осязаемой, тяжёлой.       — Да, кхм, — Юнги прочищает горло, в волнении потирая ледяные ладони. — У меня кое-кто появился, но ещё слишком рано… об этом говорить.       Ему понадобилось два года, чтобы впустить в свою жизнь кого-то нового. Он сделал это ради Намджуна, сделал это ради Сокджина, сделал это ради самого себя.       — Всё в порядке. Просто знай, что ты можешь со мной поделиться, если захочешь. Когда будешь готов, — Сокджин чувственно похлопывает Юнги по спине.       — Но тебе лучше рассказать обо всём пораньше. Хочу поскорее посмотреть в глаза самоубийце, что решился завести с тобой отношения, — хмыкает чуть оживившийся Намджун, захлопывая багажник внедорожника. Вот и ещё один любитель подслушать нарисовался. Не то чтобы Юнги это сильно волновало. Правда в том, что у него уже есть ответ на этот вопрос.       Юнги загадочно и надменно улыбается, говоря:       — Это она, если что.       И садится в машину, оставляя Намджуна абсолютно ошеломлённым и поверженным.       — Намджун, ты дурак или да? — Сокджин скрещивает руки на груди, почти с гордостью глядя на Юнги через стекло автомобиля.       — Я думал, он… такой же как мы. В смысле, ему разве не ты нравился? — Намджун неловко чешет затылок. Выходит, зря он таскался всё время за ними? Чёрт, нужно было сразу его предупредить, он бы своими делами занимался, потому что рыбалка — это совсем не его.       Сокджин смеётся, и в этом смехе Намджун в который раз находит свою жизнь. Старший идёт к машине, продолжая смеяться, и открывает дверь, оборачиваясь.       — Как же хорошо, что ты ничего не понимаешь, любимый.       Сокджин посылает своему мужчине воздушный поцелуй и скрывается в салоне внедорожника, присоединяясь на заднее сидение к Юнги.       Намджун невольно улыбается и чувствует себя последним дураком на этой плане, но ему так нравится. Даже не так.       Он, мать его, абсолютно счастлив.

***

      Из мыслей Тэхёна вытягивает мягкое прикосновение рук к плечам. Эти руки Тэхён узнает из тысячи других даже в кромешной темноте. Он уже по привычке широко улыбается. Хосок обходит диван и садится рядом, сразу обнимая плечи и зарываясь носом в его шею, вдыхая приятный свежий аромат. Руки сами тянутся под подол его свитера, к горячей любимой коже — и Тэхён ловит мурашки от этих нетребовательных тёплых прикосновений.       — Ты почему так долго? Мы уже фильм выбрали, — шепчет Хосок. Микки дёргается в руках Тэхёна и спрыгивает на пол, кружась вокруг пушистой ели. Он срывает зубами фото у самого низа дерева и подбегает обратно, тыкая им Тэхёну в руки. Хосок поглядывает одним глазом на фотографию.       — Это со свадьбы Чонгука?       — Ага.       С фотографии на них смотрит раскрасневшийся Чонгук в чёрном смокинге, с уложенными назад волосами до затылка, и счастливая Давон в белом воздушном сарафане с прозрачными рукавами. Они расписались ещё четыре года назад, чтобы удочерить Юнджи, а свадьбу сыграли только в прошлом году, когда Чонгук окончил основной курс в университете. Ему уже двадцать пять. Тэхён не успевает уследить за тем, как быстро пролетает время — обрывками, кадрами цветного фотоаппарата, бликами, светом. Он тонет в этом времени, в том настоящем, что окружает его; он тонет в любимых людях, в мире, в жизни. И ему так прекрасно.       Хосок достаёт свою руку из-под тэхёнового свитера, чтобы повернуть его подбородок к себе, заглянуть в тёплые любимые глаза и чувственно коснуться губ в тягучем поцелуе, чувствуя, как кожа Тэхёна становится ещё горячей.       Тэхён чувствует руки Хосока на себе, тёплые, немного шершавые, такие родные, поднимающие изнутри что-то животрепещущее.       Господи, как же сильно Тэхён их…       Он принимает поцелуй со всей благодарностью и чувствует на своей щеке горячий металл.       Тэхён вспоминает, как на свадьбе Чонгука, отведя Хосока и Чимина в сторону, отдал им тонкие кольца из белого золота с гравировкой и, расчувствовавшись, предложил быть вместе всегда. Он долго выбирал кольца, долго ждал, преисполнившись смелостью. Тэхён знал, что они не смогут узаконить свои отношения. Не то чтобы это было хоть сколько нибудь важно, но он хотел подтверждения того, что они будут вместе. Что то, что между ними — это надолго. Это навсегда. И вот теперь их отношения скреплены обещаниями, клятвами, кольцами, самой судьбой, всеми высшими силами, что существуют.       Тэхён больше не отпустит их.       Хосок с усилием отрывается от Тэхёна, всё ещё даже спустя четыре года не веря по-настоящему, что он рядом, такой близкий, тёплый, родной. Кажется, Хосок вообще никогда не сможет к этому привыкнуть.       — Нас Чимин заждался, — говорит Тэхён, а у самого губы горят от одного только поцелуя.       — Он вышел на балкон подышать свежим воздухом.       — Пойдём заберём его, а то простудится же.       Когда они выходят из комнаты, Тэхён напоследок цепляет взглядом ещё одну фотографию. Ту, что на самом верху. На ней они втроём из беззаботного детства. У Тэхёна разбитые колени, у Чимина жёлтая плюшевая собака по имени Чими в маленьких ладошках и отсутствие двух передних зубов. А у Хосока пластырь с Сейлор Мун и сопли в сморщенном носу.       Тэхён улыбается, преисполнившись нежностью, потому что обожает всё, что связано с ними. Это два его самых важных человека.

***

      На веранде слишком холодно. Морозный воздух пощипывает кожу. Крыльцо усыпано снегом, белым и блестящим в жёлтом свете уличных фонарей.       Чимин стоит, укутавшись в плед, и выдыхает горячие клубы пара в вечерние сумерки. Его голова поднята вверх, к тёмному, испещрённому звёздами небу. Платиновые волосы переливаются светом из окна.       — Что делаешь? — спрашивает Хосок, обнимая его сзади.       Тэхён подходит ближе и отдаёт ему чашку подостывшего, но всё ещё пахучего мятного чая, что готовил специально для Чимина.       — Хочу сосчитать звёзды в созвездии Кита, — улыбается Чимин, переводя свой нежный взгляд на Тэхёна.        — Тебе помочь? — спрашивает Хосок.       Это происходит каждый раз, когда Тэхён на них смотрит.       Он наполняется невероятной нежностью и любовью на каком-то глубинном уровне. И, боже, он так благодарен им за это. Чимин вытягивает руку из пледа и переплетает пальцы с тэхёновыми, Хосок укутывает их троих пледом и они покачиваются в такт своих сердцебиений, смотря в небо, где одна за другой рушатся звёзды.       Тэхён всегда знал правду. Наверное, ещё с того момента, как впервые увидел Чимина в своём детском саду. Ещё с того момента, когда Хосок предложил ему своё мороженое.       Ту правду, в которой они не смогут быть по отдельности. Только вот так, плечом к плечу, рядом, близко-близко. Больше, чем просто вместе.       Гораздо больше.       Они молчат, когда сказаны уже все слова. В воздухе остаётся только пар их сбивчивого дыхания и следы от переплетённых пальцев рук.       Попробовав счастье на вкус — Тэхён больше не хочет его терять. И пусть за их спинами продолжают шептаться, пусть колкостями распыляются заголовки статей, и гнусные комментарии гуляют по сети, а косые взгляды порой ранят не хуже ножа — Тэхён никогда не собирается отказываться от этого счастья.       — Смотрите, звезда упала! — указывает пальцем Чимин, улыбаясь. — Нужно загадать желание.       Желание Тэхёна не меняется с пяти.       Он хочет быть с ними во всех десяти тысячах жизней.       И в этот раз — по нежным улыбкам, по трогательным влюблённым взглядам, по тёплым рукам и немым признаниям в любви через одно только дыхание — Тэхён знает, что Хосок с Чимином загадали то же самое.       Быть вместе, как сейчас.       Сегодня и всегда.