Чистилище

День начинается с тьмы. Наверное, он и вправду должен был так начаться с Апокалипсиса от бога нового мира. Небо бы затянул незримый пыльный туман, без цвета и запаха. Страх ему имя. Лайто пыталась вспомнить молитву, любую, чтобы хотя бы ненадолго забыть сколько полос она высекла острым ногтем у себя над головой. Десять - говорит ей ее же извилистый подчерк, капризно пытающийся выскрести хоть что-то свое на обезличенной белой известке потолка. Но ей кажется, что прошло десять лет. За последние десять дней она пережила десятилетие. Вот ее награждают на юниорском теннисном турнире, она на пьедестале первая, и никто не знает, что за минуту до восхождения тренер сказал ей, что это ее последнее состязание. Лучше уйти в зените славы, на пике формы. А далее, ее миниатюрность станет ей врагом во взрослых соревнованиях. Но ее наставник не знает главного. Что этот пьедестал отвоеван подсыпанным транквилизатором в бутылку воды соперника. Лайто кажется, что ей шестнадцать. Она - самая красивая девочка класса, а еще - неприкасаемая, как римский патриций. Она лучшая ученица Японии и никто с нее не спросит лишнего, ведь она - гордость своей школы. И лишь Богу одному известно да сестре ее, Саю, что взлом кабинета директора во имя кражи правильных экзаменационных ответов - дело подсудное, зато благодарное. Ей почти восемнадцать, когда она встречает Эл. У него слабые руки, он вообще мало похож на традиционное женское представление о мужском идеале. Глаза его зоркие, неспящие, и она ловит себя на мысли, что он лучше бы сыграл Бога, чем она. Одинокого, не имеющего предподчтений и симпатий, идеального в своем уродстве, а значит, красивого. Но Лоулиет первый видит ее вранье, кожей чувствуя, что она - подделка и ему не ровня. - Тебе нужно перевязать рану. - Лайто слышит спокойное, бесстрастное. Как будто она на воле, а он ее врач, а не тюремщик и действительно хочет помочь. Бронированные двери за его спиной захлопываются, и он не скажет код даже под пытками. Лайто поворачивает голову, откидывая назад спутанные волосы, устало ловит губами воздух. Воспитание не изменяет ей даже сейчас. В этом ночном кошмаре. - Здравствуй, Тэру. Сегодня солнечно? Знакомая, напряженная в уголках, будто готовая разорвать лицо, безумная улыбка. Глаза загорелись неистовым пламенем. Уже тогда на складе, Лайто поняла, что в любом случае проиграет. Себе же. Своему выбору. Глупому математическому просчету. Мужчина выше ее, и одет так будто не в подвал спускается, а поднимается на митинг богов в небесах. Он бережно берет ее руку и бегло развязывает влажные бинты. Его пальцы холодны и дрожат, словно он с невыносимым ожиданием развязывает ленты подарка. - Сегодня Киру объявили богом и в Японии. Наконец. Ты бы хотела это увидеть. Лайто отводит взгляд, осматривает свою комнату, идеально убраную, чистую, без единой пылинки. Без окна. С белоснежными стенами больничной палаты. Вторая ее рука прикована наручником с секретом (дернется - столкнется с лезвием, а то и вовсе останется без своей красивой фарфоровой ладони). - Но сперва тебе надо очиститься... *** Анализировать - дело пустое. Дело неблагодарное. В голове суетиться мысль, подобно навязчивой мухе, что ее будут искать. У нее остались мать и сестра. Бесполезные женщины, которым судьба уготовила жизнь жен и домохозяек. У нее остался гражданский муж. Мисато. Известный шоумен и популярный актер. Зная его глупость и темперамент, Лайто знает, что именно он будет обращаться даже в самые нелепые организации, волонтерские службы спасения, и не успокоится, пока не найдут ее живую или мертвую. Она заставила его отказаться от тетради за неделю до этой злополучной встречи с Нэйтом Ривером на складе. Пускай воспоминания Мисато частично и стерты, но разве Лайто не охватывает сознание Аманэ Мисато больше, чем его пленила тетрадь? Глаза Ягами завязаны. Лайто лежит в ванной, ее кожу окутывает теплая вода, пена и прекрасный запах чистоты. Неспешное движение воды заглушает невыносимо громкий шум вентиляции. Пара мужских рук скользит по ее телу. Но Лайто не чувствует кожу. Несомненно, Миками Тэру в перчатках. Мыльная пена растекается по спине Лайто. А еще у нее есть подруга, Киеми Такада, известный токийский журналист. Рука Тэру едва надавливает на хрупкие шейные позвонки Лайто. Она должна откинуть голову назад, чтобы он вымыл ее длинные каштановые волосы. Миками бьет привычная дрожь. Он не насильник, он вершит правосудие каждую секунду своей жизни. По неаккуратности его движений Лайто предполагает, что прокурор совсем не смотрит на нее. Возможно, он снял очки, чтоб не развидеть ее четко. А то и вовсе сам повязку надел. Лайто вспоминает, как Мисато хватал ее за волосы, также как и Миками сейчас, но намного сильнее, и требовально целовал, заставляя ее выгнуться навстречу ему. Аманэ впивался в ее глаза влажным, лихорадочным взгядом, полным ужаса, угрожал, выпрашивал и, наконец, молил. Лайто смотела на него в ответ, отыгрывая страсть, обещание, клялась в том, чего бы никогда не сделала. Ведь у Мисато были глаза бога смерти. Это константа и это не изменить. Люди - ступени ее лестницы. Она шагает лакированной маленькой туфелькой по черепам, позвонкам, ребрам, слыша, как трепещущие органы лопаются под ними как переспелые овощи. Наконец, она приглашает к ним Такаду третьей. Мисато все же мужчина, красивый и публичный, и природа берет свое. У Лайто заняты губы губами Киеми. Такада уже совсем раздета, как и сама Лайто, а Мисато нетерпеливо входит в Ягами сзади. Его дыхание учащается. А вот Миками сейчас дышит ровно. И, действительно, его движения скорее медицинские, чем живые, мужские. Лайто выгибается, предаваясь воспоминаниям, медленно втягивая воздух, и она готова поклясться, что Тэру отвернулся. - У меня есть новость для тебя. - его голос все же дрожит, сбивается дыхание, - Аманэ Мисато женился на твоей сестре. Меня пригласили на свадьбу, как друга покойной сестры невесты. Но я не люблю большие собрания людей. Лайто едва находит в себе силы ответить: - О, времена, о, нравы! - и понимает, что ее успели похоронить заживо. *** Все верно. Ее семья слишком устала от смертей и потерь, а Мисато жаждет разглядеть Лайто хоть в ком-то. А лучше, что бы помоложе и привлекательней. Лайто не читает газет, не видит новостей. Ее мир - это белые своды стен над головой, и три намытых до блеска комнаты. - Что ты будешь сегодня читать? - Миками вновь заходит к ней без стука, как всегда, перед работой. Маккиавелли, "Государь", надо бы сказать, или что-то еще циничнее, злее, политичнее, чтобы держать марку. - У тебя такой книги нет. - дает ему такой ответ Лайто впервые за этот месяц. - Я всегда хотела прочитать что-то о любви. Он кладет ей Библию на белые простыни. Впервые за все это время Лайто набирается смелости, и смотрит прокурору в глаза. Стекла очков слегка отзеркаливают яркий белый свет лампы, и Ягами так и не может разглядеть, чего же он от нее хочет. - Почему ты просто не убьешь меня? Почему тогда не убил? - В тебе живет бог. - кратко отвечает он, не шелохнувшись. Он как всегда безукоризненно, по-деловому одет. На нем черный костюм и такой же тренч. Возможно, у него сегодня суд, и он должен выглядеть почти архангелом. Спустя секунду тишины Лайто заливается смехом. Таким, надрывным, почти криком, почти кашлем, как тогда на складе. Кира победил без нее. Кира ее саму победил. Ее творение зашагало по миру без нее эпидемией справедливости, ее семья впервые за долгие годы счастливы, вероломно, за ее спиной. Ее подчиненные-полицейские отправились на тот свет, к ее отцу, в лучший мир. В мир без Киры. - Во мне уже давно ничего не живет. Я - обман. То, что вообразил твой воспаленный мозг , ко мне не имеет никакого отношения. Лайто хотела поведать ему обо всех своих грехах. Она - не победитель, не бог, не королева школы, и не ударник-стахановец токийской полиции. Все это шито ложью, как белыми нитями. Кира не - человек, сшитый из лоскутов чужих качеств Франкенштейн, мозаика человеческой добродетели, от которой разит трупным ядом. Он впервые к ней прикасается, жестко, по-настоящему. Голой рукой закрывает Ягами рот, так сильно, что чуть не ломает ей зубы. - Молчи. - шепчет он ей, пока она не успела открыть ящик Пандоры. Таким же голосом он произносил "Уничтожить" тогда на складе, за закрытой дверью, в спины их врагам. Он пропускает работу, чтобы остаться с Лайто и Тетрадью наедине. График буднего дня вылетает из ежедневника прокурора скомканым клочком бумаги. А, возможно, это не дописанное до конца имя Лайто на листе, вырванном из тетради смерти. *** Тогда, на складе, Нэйту Риверу почти удалось победить Киру. Лайто была готова от отца родного отказаться, лишь бы выгадать время. Лишняя минута, две, и мозг ее, в лихорадочном потоке мыслей, нашел бы ответ даже на невозможное. - Я и есть Кира. - Лайто зачитывает, сковно доклад на школьной конференции, словно сдачу отчета на плановом собрании полиции. Она сотни раз репетировала как скажет нечто подобное. Перед отцом, семьей, миром. Эл. С ее уст слетают данные стасистики, кого Кира погубил, а кого уберег. - Тогда как ты объяснишь наличие тетради у твоего приспешника? Неужели бутафория? - Нэйт глумливо опровергает ее объективность своей. И правда на его стороне, ведь руках его правды пистолет. Другого мерила не существует. - Я не знаю этого человека... - руки Лайто действительно похолодели, когда она увидела Миками вживую. Он перешагнул порог человеческого своим безумием. Это было выше сектанства. Выше простой веры. То, во что Кира превратил этого человека высокого ума и ранга. И какого демона божество нового мира высвободило из его нутра. Глаза прокурора видели только Лайто. Явление справедливости и чистоты на земле. Все недостижимое, светлое, невозможное оказалось воплощено в едиственном женском теле, в паре метрах от Миками. - Этого человека я не знаю. - повторила она с ужасом присутствующим и самой себе, открещиваясь, отводя взгляд. Такого Миками Лайто и вправду не знала. Она готова была поклясться, что записывая имена врагов, он содрогнулся не в религиозном, а совсем более реальном физическом, мужском, экстазе. - Он лжет. Нэйт Ривер смеется. Матсуда стреляет. Вот так и должны заканчиваться плохие пьесы, посягнувшие на великое. Две сквозных раны в руке, но нерв не задет, и Ягами пятится назад, пытаясь вытащить из наручных часов свернутый лист тетради смерти. Безуспешно. Ей страшно настолько, что хочется спрятаться хоть за чью-то спину и любой ценой. Пусть изрешетят кого угодно, но не ее. Боль разъедала от кости, из середины, до потери рассудка. Лайто упала после очередного выстрела. Она закрыла лицо руками, пытаясь угомонить бешенный стук в висках, заглушаюший все звуки вокруг. Несколько минут тишины показались ей вечностью. Первой реальностью перед глазами стала пара дорогой, начищенной мужской обуви, прямо перед ее глазами, устремленными в пыльный пол склада. - Постарайся все же вспомнить, кто я. - Лайто слышит голос над собой. Спокойный, но подобный натянутой струне, что может разорваться в любой момент. Она видит, что рукав ее багровеет от темной крови, по-деловому уложенные, густые янтарные волосы растрепались, юбка поднялась и обнажила ее ноги чуть ли не до бедра. - Стреляй, - выдавливает из себя Лайто. - Прямо в голову. Ей холодно, она ощущает смерть кожей. Ягами боится поднять глаза, но уверена, что прокурор снова ничего не видит кроме нее. Испытывал ли он ее божественное начало этими запоздалыми убийствами? Было ли это случайностью? Ответы на эти вопросы теряли смысл. Он и вправду приставляет к ее голове пистолет. С его руки стекает что-то влажное и теплое. Лайто осмеливается открыть глаза. Она видит, что к его запястью все-еще прикреплен наручник. С другой же стороны свисает отстреленная рука агента Лестера, истекающая кровью. Лайто кричит, но только для того, чтобы не заплакать. *** - Я хочу исповедоваться. Миками приходит ночью, но Лайто не спит. - Сколько времени прошло, как я... - она прижимает одеало к подбородку, закрывая тело. Вероятно, душные летние ночи уже на подходе, если она спешит сбросить с себя все перед сном. - Вечность. - он устало закрывает лицо рукой и садится на край ее кровати. - Четыре месяца. За них Кира одержал победу. Во всем мире славят лишь одного бога, который по-прежнему остается в тени... Здесь. Лайто знает, что надо врать. Надо говорить о том, во что он верит. Простой смертью тут не обойтись. - Мне не нужна слава. Нужна ли она тебе? Он снова отводит глаза. Он пришел без очков, отворачивается, догадывается, что в жаркие ночи она спит голая. - Мне нужно приходить сюда до работы и после. Бог будет опорочен, растерзан, попади он к людям. Это они осквернили тебя. Это не должно повториться. Она не покинет это место. Ей становится ясно как божий день. Или? Лайто сбрасывает покрывало и обнимает Миками со спины. - А ты, значит, чист? Он ложится к ней в кровать, в одежде, не поворачиваясь, и больше не заговаривая с Лайто. Это их первая ночь вместе. *** - Они продолжают совершать преступления. Чего же они будут бояться, если даже смерть, внезапная и ужасная, их не страшит? - говорит он ей как-то за на очередной исповеди в воскресный день, снова сидя на краю ее кровати. Ему предстоит вести крупный процесс над бандой организованных преступников. Люди готовы сорваться с пропасти. Успеть совершить ужасное, пускай и до смерти. Как последнее желание. Агония бытия. Лайто забыла, как выглядит солнце, но она знает, что это справедливо. Они все чаща обедают они вместе в его выходные. Он не закрывает дверь, ведущую наверх, но Ягами так ни разу не изъявила желание подняться. - А чего боишься ты? - она приближается к нему со спины. Расстегивает пуговицы на его рубашке, вдыхает запах теплой шеи. - Бояться неизбежности перестало быть уделом смертных. Сейчас каждый хочет побывать богом хоть на секунду. Он вздрагивает от каждого ее прикосновения, сжимая кулаки, сдерживая себя. Она сама перебирается к нему на колени, помогая расстегнуть брюки, и шепчет на ухо, едва подавив насмешку: - Тебе стоило выстрелить. Так было бы справедливо. - Справедливо? - он переворачивает ее на спину, грубо вдавливая в матрас. - Что ты знаешь об этом? А затем снова закрывает рот Лайто рукой. Она уже знает, что отвечать не нужно и вместо этого целует его пальцы. Притягивает Миками сильнее к себе, до боли, до дикого желания вновь освободиться. Еще бы немного и он поломал бы ее под собой, так жестко, не щадя, он двигается в ней. Лайто кричит уже почти от боли, но не дает ему ни на миг остраниться, пытаясь принять его в себя еще сильнее. За каждый солнечный луч, который она не получила, за пулю в голову, которой он побрезговал ее одарить. После каждого его касания останутся ссадины, несомненно, но и она не остается в долгу, до кровавых полос царапая его спину, плечи, за все непрожитые в миру дни, за это чертово чистилище, на которое она обрекает себя сама. На которое обрек ее он. Кончая, она закрывает себе рот, едва не выкрикивая чужое имя. На языке вертится Мисато, а перед глазами - заковавший ее в наручники Лоулиет. Ее белоснежная шея едва не хрустит под давлением руки Тэру. Так ведь будет справедливо. Но он отпускаяет хватку. И ныряет в ее объятия к ее губам. Лежа, обессиленный, на ней, он говорит ей ужасную, леденящую кровь правду. - Ты никогда не уйдешь отсюда. - Никогда. - повторяет Лайто, целуя его во взмокшие волосы, устало улыбаясь.