Остановись хотя бы на минуту, Не отворачивайся молча, брат, Позволь теплом своим тебя укутать, И посмотри со мною на закат.
***
Рафаэль смотрел сквозь каким-то чудом уцелевшие, ненадежные на вид, стеклянные двери на догорающий над невысокими домами алый закат, долго-долго всматривался, как остывающее солнце пропадает за плоскими крышами, окрашивая их прозрачно-алой туманной дымкой. Он бросил быстрый взгляд через плечо на своего лидера, спешно проверяющего помещение на наличие опасности. Лео не остался рядом с ним встретить ночь, а унесся осматривать маленький магазинчик. Где-то гулко и монотонно капала вода, будто отсчитывая минуты, а люминесцентные лампы на потолке периодически помаргивали, издавая противный треск короткого замыкания — совершенно безрадостная картина основательно разграбленного торгового зала. Мародеры постарались на совесть — вынесли почти все, а то, что не смогли забрать, просто разломали. Возможно, конечно, среди всего этого хлама осталось что-то и для двух уставших черепашек. Хотя бы немного пригодной пищи, чистой воды и какое-нибудь тряпье, чтобы согреться ночью. Раф вздохнул, продолжая следить глазами за неслышно крадущимся среди поломанных полок братом, невольно отмечая, как быстро и беззвучно тот перемещается по замусоренному полу, периодически мелькая в пустых проемах. Бунтарь не злился на старшего, нет — день и так выдался тяжелым для них обоих, а вопрос безопасности был важнее какого-то заурядного заката, может быть, последнего в этой никчемной жизни. Он никогда не был романтичным или сентиментальным в отличие от того же Лео, но за последние дни произошло слишком много шокирующих событий, воспоминания о которых на фоне обманчиво умиротворенной картины за стеклом погрузили в несвойственное ему меланхоличное настроение. И Рафаэль хотел бы разделить этот небольшой мирный момент со своим лидером, но Лео будто замкнулся и заблудился где-то в собственных мыслях и чувствах, отгородился толстыми непроницаемыми стенами не только от всего мира, но и от брата тоже. Сейчас старший делал все будто на автомате, не видя ничего вокруг, и лишь чутко прислушивался к тишине с совершенно пустым взглядом потухших глаз. Смотреть на такого брата было больно и невероятно тяжко, поэтому младший с очередным вздохом отвернулся, вернувшись к созерцанию пустой улицы и домов, тонущих в закате. Против его воли накатили воспоминания о том, как сегодня днем они вдвоем вышли на берег Гудзона… Лео только на минуту задержался у реки и, кинув быстрый взгляд на другой берег, зашагал к ближайшему мосту, даже не оглянувшись на брата. Раф же, провожая его взглядом, присел на корточки и опустил пальцы в холодную воду, зарылся ими в мягкий прибрежный ил и медленно сжал в кулак, перетирая песчинки. Вздрогнул всем телом, но все же насладился пробежавшими по коже крупными мурашками — по крайней мере, это означало, что он все еще жив и хоть что-то, да чувствует. Он с грустью отметил, что еще вчера Лео остановился бы у самой кромки, вдохнул полной грудью соленый морской воздух и неуловимо улыбнулся краешком губ то ли небу, то ли своим мыслям. Как быстро все поменялось… И что сейчас происходило в голове у брата, Раф даже представить не мог, но знал абсолютно точно — то было явно что-то нехорошее. Он поднялся, растер по лицу прохладную влагу и быстрым шагом отправился догонять старшего. Мост на другой берег оказался закрыт и взят под контроль полиции и военных, перегорожен автобусами, вокруг которых шныряли вооруженные люди в бронежилетах. Пробраться мимо них было равно самоубийству. Все остальные дороги в Джерси также оказались перекрыты. Удивительно, как быстро мобилизовалась армия, когда местное происшествие переросло в угрозу государственного масштаба. Похвально. Только вот для братьев путь к спасению оказался отрезан, и, если совсем недавно Джерси казался неплохим вариантом, то теперь был практически недостижим. Перебираться вплавь еще опаснее: неизвестно, что могут скрывать под своим плотным покровом темные воды холодного Гудзона. Поэтому, к вечеру, перебрав все возможные варианты, парням пришлось искать место, где можно более-менее спокойно переночевать, пополнить запасы и придумать новый план на завтрашний день. Дождавшись, когда последний солнечный луч погаснет и проверив все замки на прочность, Раф нашел на стене пульт управления жалюзи, мельком удивившись тому, что тот еще работает, опустил решетки, защищающие стеклянные витрины от вандалов и тоже отправился вглубь магазина. В продуктовом отделе он перебрал уцелевшие жестяные банки, раскатившиеся кафельной плитке, осторожно разгреб мусор и выбрал пригодные консервы, стараясь не издавать никаких звуков, слишком остро отдающихся в мертвой тишине, которую нарушала только где-то мерно капающая вода. Сложив все в вещевой мешок, наскоро сделанный из какой-то дерюги, и затянув его веревкой, Раф вновь нашел глазами брата: Лео, бросив на пол первую попавшуюся замусоленную тряпку, устроился в тени у дальней стены, словно специально нашел самый темный угол. Мигающая на потолке лампа изредка освещала его бледное осунувшееся лицо. Лидер, внимательно уставившись на свои клинки, старательно счищал с них засохшую кровь, так как раньше времени позаботиться об оружии просто не было. И выглядел он бесконечно усталым, каким-то потерянным, а без своей синей маски и вовсе неузнаваемым… даже чужим. Бандану Леонардо сорвал со своей головы, как только они остановились перевести дух после долгой изнуряющей погони. Не разбирая дороги, они неслись так, будто пытались обогнать дышащее в спину прошлое. Побег из логова Раф запомнил очень хорошо: услужливая память исправно подбрасывала жуткие картинки, которые нестерпимо хотелось забыть. Темперамент практически насильно выволок из дома брата — орущего на него, брыкающегося, готового рвануть обратно — и только каким-то чудом ему все же удалось выбраться, таща упрямого лидера за собой. И бунтарь, прислонившись к сырой стене туннеля для передышки, с ужасом наблюдал, как старший, судорожно хватая ртом воздух, с отвращением вглядывался в синюю ткани, а потом, зло отбросив повязку в сторону, молча зашагал вперед, не оглядываясь и ничего не говоря. Рафаэль тоже молчал. Просто следовал за лидером в полушаге, готовый прикрыть спину и совершенно уверенный, что домой они больше никогда не вернутся. Он, конечно, надеялся, что брата все же отпустит, но Лео так и не произнес ни одного слова. И теперь брат не говорил с ним без особой надобности. За последний день Раф слышал только короткие приказы и не более. Старший так же старался не смотреть на брата, его взгляд либо упирался в землю, либо обшаривал окрестности, но ни разу не пересекся с травяной зеленью глаз Рафаэля. Младший понимал, что лидер не горит желанием говорить о случившемся, не хочет воскрешать страшные образы и будоражить сознание, тем более зажигать крохотный огонек надежды, что все закончится хотя бы сносно. Раф и сам не желал ворошить все это — уж больно свежи были на сердце раны; и теперь ему наверняка будут сниться жуткие кошмары, хотя раньше бунтарь никогда не страдал от плохих снов. В отличие от старшего брата. Этому достаточно собственных терзаний, чтобы почувствовать себя больным, беспомощным и облажавшимся. Нет, Раф не собирался добавлять в эту ядовитую смесь еще и свои невеселые мысли. Конечно, раньше он бы просто встряхнул брата, высказал все что думает и позволил Лео так же вылить все накопившееся дерьмо из души, но в сложившихся обстоятельствах драка между ними могла не просто перерасти в ссору, а оказаться смертельной, в самом прямом смысле. А темперамент никогда не был дураком и понимал, что все его претензии могли подождать до лучших времен, лишь бы эти «лучшие времена» вообще наступили, хоть когда-нибудь. Поэтому он тоже молчал и просто шел следом по опустевшим и слишком тихим для Нью-Йорка улицам, присматривая за братом. Обыскав остальную часть магазина, Раф даже обрадовался своей черепашьей удаче, будь она неладна. В маленькой подсобке нашелся старый потертый пиджак, вполне подходящий для его панциря, и длинное черное пальто, которое он отложил для вечно мерзнущего брата. Не бог весть что, но эти вещи возможно хоть немного согрели бы их в холодную сентябрьскую ночь и защитили от пронизывающего ветра днем. А на одной из полок в торговом зале, среди битого стекла и липких подтеков, обнаружилась целехонькая бутылка марочного коньяка. Это была такая роскошь в их прошлой жизни, а сейчас и подавно, поэтому Раф воспринял находку как подарок судьбы. Он прихватил с кассы несколько пачек солёных орешков и отправился к старшему. Бросив лидеру пальто и приняв его легкий кивок в знак благодарности, Рафаэль плюхнулся на пол рядом с ним, поудобнее устроившись на тонкой импровизированной подстилке, откинулся на оштукатуренную стену и сунул пузатую, слегка припыленную бутылку старшему под нос. — Эй, Лео, смотри, что я нашел, — преувеличенно веселым тоном похвастался Раф, покачивая своим трофеем перед глазами брата. — Не думаю, что это хорошая идея, — тихо проворчал лидер и это были первые слова, которые бунтарь услышал от него за последние несколько часов. — Да ладно тебе, нам не помешает немного расслабиться, а, Бесстрашный? — слегка игриво поддразнил он, несильно толкнув брата плечом и уже откручивая пробку. — Не называй меня так… — вдруг вспылил Лео и глаза его сверкнули каким-то незнакомым огнем, но эта вспышка была настолько короткой, что Раф не смог уловить ее смысл. — После всего того… Брат умолк, так и не договорив, а синие глаза снова потухли, потемнели и застыли во времени. Раф на мгновение замер, уставившись в совершенную пустоту обычно такой яркой радужки, с ужасом наблюдая, как к чистому лазурному цвету примешивается серый туман, подрагивая прозрачной влагой. Ему не надо было спрашивать, он и так знал, о чем думает брат. Беда подкралась такими тихими шагами, легонько подтолкнув к скользкому обрыву, что никто и не понял, как всё случилось. А потом стало слишком поздно. Сначала появились короткие заметки в газетах, а дальше новостные телеканалы наперебой сообщали об эпидемии крысиного бешенства. Десятки, сотни и, наконец, тысячи покусанных людей, подхвативших неизвестную болезнь. Бесконечные выступления ветеринаров, врачей-эпидемиологов и инфекционистов по телевидению. Теории, теории, теории… И ничего дельного. Лучшие умы человечества не могли понять, что происходит и как лечить непонятное заболевание, сводящее людей с ума и погружающее их в странное агрессивное состояние со склонностью к каннибализму. В Нью-Йорке объявили карантин и комендантский час, перекрыли все дороги ведущие из города и старались сгладить панику, но ситуация полностью вышла из-под контроля. Полиция и военные покинули город, оставив оцепление по периметру и никого не выпуская. Поначалу черепахи наблюдали за постепенно ухудшающимся положением в городе и никак не могли решиться покинуть родной дом. Но в канализации стало опасно оставаться, а на поверхности всё было гораздо хуже. Они быстро поняли, что родные крыши тоже перестали быть их территорией: даже пугливые птицы теперь стали грозными хищниками. Вороны нападали большими стаями, пытаясь безжалостно выклевать глаза. Черепахам остались темные переулки, где ошивались бешеные коты и собаки. Еды становилось все меньше, их и так скудные запасы, которые не удавалось пополнить, таяли на глазах. Эйприл теперь тоже не могла им помочь. Она связалась с ними один единственный раз, сообщив по телефону, что уезжает из Нью-Йорка вместе с Кейси. После этого от человеческих друзей не было ни одной весточки. Связь оборвалась. Оставалось только надеяться, что ребятам все же удалось выбраться за периметр оцепления благодаря ее журналистскому удостоверению. И вот, когда их маленькая семья уже планировала наконец убраться из города, бешеная крыса укусила Майки. По сути, самый младший виноват был сам, но легче от этого не становилось. Они давно не поднимались на поверхность, только периодически обшаривали туннели в надежде, что среди никчемного хлама, попавшего в канализацию, найдется что-нибудь стоящее. Майк увидел какую-то блестящую упаковку в куче намытого сточными водами мусора и, видимо решив, что это конфеты или чипсы, бросился ее доставать, не обратив внимания на оклик старших братьев. Когда младший протянул руку, из темного угла прямо на него вылетел ощетинившийся серый комок. Злобно шипя и сверкая маленькими красными глазами, крыса вцепилась беспечной черепашке в предплечье, вгрызаясь острыми зубами в мягкую плоть. Майки, широко распахнув глаза, орал на всю канализацию от ужаса и боли. На долю секунды старшие остолбенели, а потом Лео, очнувшись, бросился вперед, оторвал мерзкую тварь от перепуганного брата и перерубил ее пополам, отбросив в ту же мусорную кучу. Младший, не переставая подвывать, рассматривал свою в клочья разодранную кожу. Струйки темной крови бежали вниз по ладони и капали с кончиков пальцев на бетонный пол, а потом вдруг яркие голубые глаза закатились, и Майки рухнул без сознания в вовремя подставленные руки лидера. Донни не понимал что делать: весь его мир рушился на глазах, буквально всё рассыпалось на части и он не мог собрать это обратно, удержать в руках. Как и всегда, вся семья верила в него. Верила и надеялась, что гений найдет решение. Но его не было. Самая умная черепашка не знала, что происходит и как это исправить. Донателло слышал ссоры старших, которые иногда перерастали в драку; отец не выходил из своей комнаты уже несколько дней — он слабел буквально на глазах; Майки бредил на лабораторном столе под капельницей, а у него самого дрожали пальцы, дробно стучащие по клавиатуре и так же бешено колотилось сердце, находящееся в немом ужасе от творящегося вокруг кошмара. И когда отчаяние достигло максимальной точки, Дон, наплевав на всякую осторожность, полез в сеть. Он взламывал правительственные каналы один за другим, ни капли не заботясь об обратной трассировке и вполне реальной возможности быть пойманным. О какой, к черту, безопасности может идти речь, когда вся его семья стоит на краю пропасти? Если он не выяснит, что происходит, все остальное станет неважно и бессмысленно. И когда гений наконец накопал достаточно информации и сложил все кусочки пазла в цельную картинку, то просто онемел от совершенно нереальной ситуации, в которой оказался весь Нью-Йорк. Это было невозможно, такое не могло произойти, не имело права быть правдой! Но оно было, и Дон очень остро осознал, что впервые в жизни ничего не сумеет сделать. Международная фармацевтическая корпорация Амбрелла втайне разрабатывала какое-то биологическое оружие и даже культивировала несколько опасных вирусов. Но один из ученых предал компанию. При попытке бегства он инфицировал сам себя, в результате чего Т-вирус, попав в канализацию, заразил крыс. Ну, и дальше события было уже не остановить, они посыпались друг за другом, как кости домино. Эпидемия набирала силу, словно цунами, сметая со своего пути все живое. Теперь речь шла о выживании не только населения Нью-Йорка, но и всей планеты. Дону удалось откопать слухи о существовании противоядия, но информации о том, кто им владеет — никакой. Совет директоров Амбрелла все отрицал. А правительство США развернуло тайную операцию, чтобы не допустить распространения заразы. Они собирались стереть город с лица земли, чтобы спасти остальной мир от катастрофы, если не удастся достать лекарство. Надо было уходить, но Майки… Алкоголь не брал. Братья уже целый час в полной тишине глушили благородный напиток как заправские алкоголики паленую сивуху прямо из горлышка. Рафаэль опустошил уже половину бутылки, а лидер сделал всего несколько небольших глотков, но, казалось, будто пьют они простую воду. Бунтарь в очередной раз отпил янтарную жидкость и устало опустил голову на плечо брата, шумно втянув воздух. От Лео больше не пахло сладким родным сандалом, от него несло кровью, потом и тоской. Раф сморщился от чуждого отвратного запаха и медленно прикрыл веки. Младший прекрасно осознавал, что он тоже не розами сейчас благоухает, но не чувствовать привычный, успокаивающий запах брата было невыносимо и как-то неправильно. Лидер шевельнулся, но плечо не убрал и не отстранился. — Прости, — тихо пробормотал он, и Раф, от неожиданности распахнув глаза, выпрямился и в недоумении уставился на брата. — За что?.. — Это я виноват. Если бы мы ушли раньше… если бы я не сомневался… — старший запнулся и замолчал, уткнувшись лицом в ладони. — Не говори глупостей, — Раф потянулся к брату, медленно убрав его руки, нежно обхватил подбородок дрогнувшими пальцами и осторожно приподнял голову, заставив посмотреть себе в глаза. — Не ты начал весь этот ужас. Ты пытался спасти их, но, ты же знаешь, все было бесполезно, Лео, — он вздохнул и уперся лбом в лоб Лео. — Надежды не было. Только мы могли спастись… — А Майки? — еле слышно прошептал лидер, затаив дыхание. — Это был уже не Майки… — с болью в голосе и чуть резко ответил бунтарь. — Ты не виноват, что он поперся прямо к той чертовой крысе, забыв об этих монстрах. Ты ни в чем не виноват, слышишь, ни в чем… Старший всхлипнул, и Раф подумал, что вот сейчас брата наконец прорвет и он, обхватив его за шею, притянул ближе, крепко прижимая в своему пластрону. Немного подумал, и тихо выдохнул прямо в ухо лидеру: — Это ты меня прости, я знаю — ты хотел остаться с ними, но я просто не мог бросить тебя там… Свет мигнул, а половицы у противоположной стены скрипнули. Черепахи, мгновенно оторвавшись друг от друга и не сговариваясь, вскочили на ноги, схватившись за оружия. Тишина снова опустилась на полутемный зал. Лишь где-то капающая вода все так же отсчитывала минуты. Казалось, воздух будто загустел, а время замедлилось и растянулось, как в дурном фильме. Мышцы свело от напряжения, а пальцы впились в обтянутую кожей рукоять так, что побелели костяшки. По стеклу, а заодно и по натянутым звенящей струной нервам, проехалось что-то острое, издав протяжный-протяжный скрежет, заставивший поежиться, и показалось, что в неровном тусклом свете среди стеллажей мелькает темная тень. Братья быстро переглянулись и, понимая друг друга без слов, встали спиной к спине, готовые вместе встретить все, что приготовила для них судьба.