Баргест

Ни одна капля света не прорывается сквозь бесконечную темноту, густую, словно дым, словно чернила. Это то же, что и быть слепым, без чувства направления. Беспомощным, как лист на ветру. Ищущим повсюду что-то, за что можно зацепиться, что-то, что поможет вырваться из пустоты. Какой-то шум доходит до ушей, и Кобелиный Князь оборачивается, крутится, не в силах определить, откуда доносится клацанье когтей по булыжнику. Всё ещё темнота вокруг. И опять тишина, только его собственное неровное дыхание слышится теперь. Что-то касается его ног мехом на кончиках пальцев. Он хочет отойти, но ноги его не слушаются. Собака стоит напротив него. Она черна так же, как самая тёмная ночь, и всё же он как-то умудряется её видеть. Белые глаза светятся в её черепе, сфокусированные на нём. Яркие зубы и дёсны мелькают, когда она беззвучно лает. Зовёт его с собой. С собой, ещё глубже в темноту. Он следует за собакой будто во сне. Тихие шаги на камне - они идут в унисон. Она идёт, когда идёт он. Останавливается, когда останавливается он. Откуда она знает, куда идти? Ходьба затягивается до бесконечности. Прошли, наверное, уже часы с тех пор, как он идёт, не видя ничего, кроме белков собачьих глаз, когда она поворачивается, чтобы посмотреть на него. Наконец, появляется что-то, похожее на рассвет вдалеке. Словно огни, горящие в пасмурной ночи. Силуэт собаки становится видимым на фоне света. Длинная, рваная, всклоченная шерсть. Эти пронзительные белые глаза всё ещё глядят на него время от времени. Только беззвучный лай и цоканье когтей по булыжнику. Свет от огня становится ближе, он видит искры, парящие в чернильно-чёрном воздухе. Крохотные светлячки разрушения. Чем ближе он подходит, тем больше их становится. Он поворачивается к огню, стоящей на его фоне в тёмном контрасте собаке. Она выросла? Выглядит больше, чем прежде. Опять беззвучный лай, и она входит в пламя. Гаскон не может удержаться и следует за ней. Свет на мгновение ослепляет его, и он чувствует, будто из его лёгких высосали воздух. Он протягивает руку, опирается о каменную стену. На ощупь она влажная и липкая. Когда он открывает глаза, то видит кончик хвоста собаки, заворачивающей за угол, ведущей его к лестничному пролёту. Он знает, что должен за ней следовать. Он устремляется вверх по кажущейся бесконечной лестнице, камни которой становятся скользкими от крови. Нильфгаардцы появляются из ниоткуда, как призраки в сумерках. Он рвётся вперёд, прорезает себе путь сквозь их ряды. Их кровь заливает ступеньки ещё больше, брызгает на его лицо и одежду. Металлический запах остаётся в его носу, и воздух в лёгких жжёт с каждым вдохом, так, словно в Гаскона понатыкали стрел. Он смотрит вниз и видит их древки, торчащие из его груди, словно тени, пропадающие через мгновение после, но оставляющие после себя такую ужасную боль, от которой невозможно совершить даже малейшее движение. Болезненный крик достигает его ушей. Это заставляет его бежать, быстрее, быстрее, чтобы добраться до источника, игнорируя боль во всём теле. Он знает этот голос, знает того, кому он принадлежит. Никогда он не слышал его в такой агонии. Лестница всё ещё бесконечна. Он поскальзывается на крови, стекающей по камню, соскальзывает вниз. Снова заставляет себя подняться. Ещё один рывок, ещё одно падение. Он видит, как собака ждёт его, чувствует, что она смеётся над его отчаянием. Наконец, Гаскон достигает двери в конце лестницы, открывает её ударом ноги. В комнате темно, в воздухе стоит острый запах крови. Из тёмного угла раздаётся хрип. Металл блестит в рассеянном свете факела. Тени дрожат за спиной мужчины, в грудь которого воткнуто копьё, также, как и стрелы в его собственную. Теперь они вернулись. Видимые, приносящие старую боль. Превращающие любое движение, любой вдох в ещё большую пытку, чем прежде. Он видит, как мужчина двигается, и кидается к нему, игнорируя ужасную боль в груди. Должен быть там. Должен быть там. Рухнув рядом с ним, он пытается остановить всё ещё льющийся тёмно-красный поток. Ещё одно движение, рука поднимается, держит его за запястье. Никаких слов - только взгляд. Всё конечно. Испуганный вдох, и с трудом сдержанные слёзы находят путь наружу. Они держатся друг за друга. Держатся за жизнь. Но безуспешно. Пальцы переплетены, кровь на их губах. Последняя улыбка, мягкое прикосновение. Затем темнота. - Гаскон вздрогнул, выпустил отчаянный выдох. Его руки схватили ткань туники, нащупывая стрелы в груди, и, к счастью, не нашли ни одной. И всё же, ему до сих пор казалось, будто он захлёбывается кровью. - Что случилось? - раздался беспокойный голос, и он почувствовал, как на его спину опустилась рука. - Ничего, - пробормотал Гаскон, пытаясь скрыть свой ужас - безуспешно. Его трясло, словно тонкую берёзку во время урагана, и он знал, что Рейнард, должно быть, тоже это заметил. Он услышал шуршание одежды сзади и через мгновение почувствовал, как его втянули в объятия. - Худшей лжи от тебя ещё не слышал, - сказал Рейнард. - Ничего не случилось, правда. - Слишком сильно тебя трясёт, чтобы это было ничего. Гаскон испустил дрожащий выдох, наконец позволяя себе ответить на объятие. Всё равно не было никакого смысла отрицать. И всё же, вместо ответа, он повернулся, чтобы втянуть мужчину в поцелуй. - ...Мне приснилось, что мы умерли, - тут же прошептал он, чувствуя себя неуверенно в этот момент. Обычно кошмары не волновали его так сильно, но этот казался до ужаса реальным. Рейнард ответил ему, обнимая крепче. Это было молчаливым утешением, о нужности которого Гаскон не подозревал. - Мы будем в порядке, - сказал он, проводя по волосам и спине бывшего разбойника. - Мы будем в порядке. Воцарилась тишина, пока Гаскон не отпрянул так, будто его укусила пчела. Что-то не давало ему покоя. Осознание, которое он пытался подавить. Словно он спускался в овраг, полный голодных чудовищ, ожидающих свою добычу. И он знал, что этой судьбы ему не избежать. - Нет... Нет, не будем, - прохрипел он, повернулся и посмотрел на Рейнарда. В животе зашевелился страх, он почувствовал, что его тошнит. Всё было неправильно. Так ужасающе, кошмарно неправильно. Чёрная собака смотрела на них с другой стороны палатки. Ещё одно вздрагивание, откуда-то раздался болезненный всхлип. До какого-то момента Гаскон не осознавал, что всхлипнул он сам, не видя ничего во мраке. Он протёр глаза, заметив, что его лицо было мокрым от слёз. Неудивительно, что он ничего не видел. Он чувствовал себя потерянным, переживания от кошмара присосались к нему, словно пиявки. Он покашлял, сел в темноте, неосознанно ища руками что-то, кого-то рядом с собой, только для того, чтобы нащупать пустоту. Ничего, кроме призрака прошлого. Тоски по человеку, который был рядом так долго, и не будет уже никогда. Копьё в груди Рейнарда. Стрелы в его собственной. И только одно из этого было сном.