Чем взрослее, тем сложнее

      Хитока со скоростью лани мчится на остановку, ловя уже уходящий автобус. Нервно поглядывая на телефон, она внутренне отсчитывает десять и начинает усиленно пялиться в окно, смотря на уже знакомые, высеченные в памяти пейзажи города. Пятнадцать минут, если без сильных пробок – и она будет у сендайского общежития.       Ехать к Ушиджиме ей, по правде говоря, ужасно неудобно. Но она не жалуется, из раза в раз приезжая к нему то просто перед парами повидаться, то на тренировку, то, вытаскивая из общежития, погулять, осторожно обхватывая предложенный локоть и треща про курсовую по античной архитектуре или про Тамико-сан, доблестно отстаивающую удобную для их группы дату проведения практики. Иногда, с молчаливого разрешения коменданта, Хитока забегает прямо к нему в комнату, чтобы почти с порога завалить Вакатоши на кровать и долго обниматься, целуя его в каждый уголок лица – он остается в общежитии только тогда, когда ему очень плохо, и Хитока, стоило только почуять, что это самое плохое случилось, бежала к нему. Это всегда начинается с простого, но резкого: "скучаю по тебе". И только на последующем "со мной все хорошо" Хитока поняла, что ни черта не хорошо. Он бы сказал что-то еще, он бы пояснил, что подразумевал, он бы задал вопрос, если бы все было в порядке. Хотя разумеется есть вероятность, что все и правда в порядке и Ячи зря переживает до состояния несостояния (вдох-выдох, вдох-выдох, Хитока), такое тоже случалось и не раз. Но вот сейчас что-то противно крутило в груди и голове, заставляя сомневаться и волноваться, да, очень вероятно, что Хитока зря разводит панику, но       Хитока почти задушно смотрит на пробку впереди, и все-таки разблокирует телефон. Вакатоши Тебе не нужно приезжать. 16:48       Ну что за горе луковое?       Хитока лишь отвечает коротким и упертым "еду", вновь блокируя телефон и сосредотачиваясь на музыке в наушниках. Как она может не приехать, если все-таки что-то произошло? Вакатоши прямолинеен как бульдозер, он не станет ничего скрывать, если уже открылся человеку. Но он будет изо всех сил стараться не показать насколько ему плохо. Он так боиться навязываться, так не хочет показаться слабым или юнцом, что будет продолжать писать ей что нет, все действительно под контролем, тебе нет нужды опять ехать ко мне с другого конца Токио, Хитока.       Волнение потихоньку сходило на нет, давая простор для рассуждений. Наиболее вероятная причина плохого настроения Вакатоши – его недавнее растяжение коленного сустава. Ничего серьезного, но пришлось воздержаться от интенсивных тренировок. Из-за такой мелочи клубы, предложившие ему контракт, не станут отзывать предложения, сессия еще не скоро, да справляется он на редкость хорошо для такого занятого человека; все остальное слишком важное, чтобы Вакатоши этим не поделился и решил до последнего молчать. Хотя…       Появившаяся догадка резко озарила голову Хитоки. И, честно, лучше бы это оставалось только ее предположением, потому что если снова это…       Едва подавив желание злобно цокнуть, Хитока судорожно начала думать о свечении красного, о водителе черного лексуса, что решил проехать через крупный перекресток на красный свет, о долбящем звуке барабана из наушников. Никакой злобы, раздражения и желания убивать. Не сейчас.       Карты показывают, что с учетом пробок она приедет через двадцать минут.

***

      Хитока прыгала через две ступеньки, поднимаясь этаж за этажом. Жалостливо посмотрев на коменданта, с его усталого кивка она резво подорвалась к нужной ей комнате. Сосед Вакатоши сейчас точно на парах, а значит ближайшие часа два им точно никто не помешает. Обжиматься, зная, что за дверью стоит уставший как черт сосед, не особо хочется – они за руки-то не держатся на свиданиях, если только они не в каком-нибудь дальнем сквере. Наверно, именно поэтому комендант до сих пор пускает её: большинство парочек не то что стесняются за руки держаться, однажды Хитока почти что не смогла пройти из-за девицы, что, по словам дедули, "устроила тут брачные танцы", – благо позже, когда девушка ушла, дед осторожно подозвал её и сказал, чтоб была потише. Она тогда еще умиленно подумала, в какой же она милости оказалась, не будет она пользоваться этим так часто. И вот, вы только посмотрите, третий раз за месяц здесь, как же неловко…       Остановившись у самой двери, Ячи перевела дыхание. Вдох-выдох, Хитока, вдох-выдох, да, внештатная ситуация, но и не с такими проблемами сталкивались, прорвемся.       Но глядя на очень, очень уставший взгляд Вакатоши, который он тут же прячет в пол, Хитока понимает, что… будет сложно, да. В этот раз ей придется и впрямь сложно. Вакатоши был полностью подавлен.       – Вакатоши-кун? – закинув пробную удочку, Хитока сразу поняла две вещи: он её ждал, раз крутил в руках телефон, и нога его подозрительно напряжена. – Вакатоши-кун, ты… как?       Он ничего не ответил, только снова поднял голову и как-то жалостливо, что ли, посмотрел на неё, что сердце опять сжалось. Родители.       – Родители опять поссорились, да? Из-за ноги?       – Из-за ноги, – сказал Ушиджима на выдохе.       Несколько лет назад родители Вакатоши развелись. И все бы ничего, разошлись они вполне мирно, как он сам говорил, но с поступлением Вакатоши в университет они оба как с цепи сорвались. Его мать настаивала на высшем образовании, беспрестанно твердя: спорт слишком рано закончится, и что делать потом? Отец же, напротив, и слышать ничего не хотел о том, чтобы его сын бросил большой спорт, настаивал на второстепенном высшем и первостепенным тренировкам в команде сборной. Однако теперь он предлагал бросить университет. И стоило его бывшей жене узнать об этом…       Вакатоши был прямолинеен как бульдозер, и был заботлив настолько, насколько вообще понимал слово забота. А ещё рационален и прагматичен иногда до ужаса, чем порой напоминал Хитоке мать. Он уже три года как терпит эти бессмысленные склоки, выслушивать гневные тирады обоих родителей, которые очевидно просто использовали Вакатоши как грушу для битья, повод и причину для очередных ссор. И с каждым годом это словно снежный ком – росло, не прекращая давить.       – Они кричали друг на друга все утро, – сказал он своим глубоким, но неимоверно тоскливым голосом, смотря прямо в глаза Хитоке. Та тоже вздыхает и идет прямо к кровати, бросая рюкзак где-то рядом. Вся её тревожность скручивается узлом в желудке, отдавая неприятным давлением.       Вакатоши понимал, что лучше будет просто абстрагироваться от этого, и у него даже получалось! Но хотя бы раз, хотя бы один чертов раз он попробует влезть и помирить их. Потому что любит же их.       Такие его порывы ничем хорошим не заканчивались: их взаимное желание докопаться друг к другу просто находило подпитку в потугах сына их хотя бы успокоить. Заводясь снова и снова, они высасывали друг из друга все, параллельно высасывая все силы из Вакатоши. И вот он сидит перед Хитокой, абсолютно никакой и уставший так, словно пахал без сна и продыху дней четыре минимум.       Ячи садится рядышком и, осторожно потянув Вакатоши за руку, наклолняет его к себе, вынуждая прижаться; он охотно обнимает, перетаскивая девушку себе на колени, и откидывается назад. И рассказывает всё.       Хитоке только и остается, что молча слушать, гладя одними ноготками круговыми движениями мускулистое предплечье, опасливо косясь на больное колено и ерзая так, чтобы в итоге сидеть между ног парня. Вакатоши замечает манерв, и шумно выдохнул, позволяет ей сползти и сесть в полоборота.       – Ты бросишь университет? – спросила Хитока, уместив голову где-то на груди и прижавшись к ней щекой – не шибко удобно, но сносно.       – Нет, точно нет. Я не отступлюсь, – на удивление твердо отвечает Ушиджима.       – Тогда скажи мне, на кой черт ты опять полез к ним, а, – не удержавшись, Хитока все же задрала голову, больше из желания сменить позицию: за пятнадцать минут шея успевает немного затечь, а голова болезненно чесаться, – все-таки грудь у Вакатоши твердая. – ты ведь понимаешь сам все, и снова пытаешься… м-м, совершить чудо? Вакатоши, я понимаю тебя, но нельзя себя так подставлять. Это сложно, но не лучше ли закончить все фразой "Да, я понял", и уйти?       – Я… не знаю. Не думаю, что могу так, – он довольно быстро отводит глаза, тоже запрокидывая голову. – Я обязан им. Они же мои родители.       Его интонации звучат больше вопрошающе, и Хитока лишь вздыхает: её честный и такой уверенный мальчик сейчас был слишком расстроен. Обычно сосредоточенное и серьезное лицо было расслабленным, совершенно грустным, губы плотно сжатые, изредко уголки их подозрительно подергивались.       – И что теперь? Какой смысл лишний раз переживать, раз ты все равно не сделаешь так, как хотят они? Вакатоши, ну милый, хороший мой, неужели ты не понимаешь, что это бесполезно – ты просто зря тратишь нервы. Не ты ли мне это каждый раз говоришь?       Вакатоши не ответил, прижавшись щекой к светлой макушке, после чего очень смело и целомудренно поцеловав Хитоку в лоб. Дескать, да, понимаю, спасибо, что переживаешь за меня. Спасибо, что думаешь обо мне, но мне нужно время. Хитока опять грустно вздохнула, и, опять откинув голову назад, подумала, что жаль, что нужно вести себя тише. А так можно было бы снять с себя кофту и поцеловать Вакатоши нормально, глубоко и мокро, как им нравится. Можно нежно погладить плечи и резко переместить руки к застежке джинс. Можно было бы закончить этот разговор медленным сексом, без проникновения, просто лаская друг друга, позволяя выкинуть все противные и гложущие мысли. Но, увы, стены общежития слишком тонки, слышно будет даже их слишком частое дыхание – так, по крайней мере, считала Хитока. Да и бедного дедулю-коменданта не хотелось расстраивать…       Хитока давно призналась себе, что стоило её панике отступить, она становилась очень смелой. Отголоски её прошлой тревожности, выражающейся в извечном заикании, смущении и постоянным скачущих мыслям и, соответственно, словам, преследовали её до сих пор, проявляясь в треморе перед защитой курсовой, которая абсолютно точно готова и одобрена её научруком, речь выучена и материалом она владеет на уровне бога, но вдруг она забыла титульный лист отредактировать, а что, если она что-то забудет… о, чёрт, она уже забыла седьмой абзац, о чем он вообще был?! Словом, не было покоя её попе, на которую она сама находила приключения. Да, она многое смогла исправить в себе благодаря волейбольному клубу и была благодарна каждому её другу, что вытащили её из ямы социальной неловкости. Но одним из конечных стадий её лечения стал Ушиджима.       Хитока не считала его тем, кто вытащил её из ада, такой драматизм излишен. Он был тем, кто сказал ей не волноваться из-за внешности – она прекрасна, просто прекрасна сама по себе, и ей совершенно не нужно пытаться за счет косметики или чего-то еще сделать себя лучше. Она уже совершенство.       Он не оценивал её, ни о чем не просил и принимал абсолютно все её решения касательно прически, одежды и прочего. "Я в этом не разбираюсь, это не мое дело. То что тебе нравится – то и делай". Вот так просто, уверенно и твердо. Хитока много раз читала посты на тамблере такого формата, но услышать это вживую было… потрясающе.       Однако вместе с тем Ушиджима долгое время действовал решительно, но незначительно. Когда у Хитоки из головы исчезла формулировка "он мне нравится", а на ее место твердо встало "я люблю его", Вакатоши не спешил делиться чем-то похожим, все также приглашая её к себе домой, на прогулки или даже в те места, в которые очень хотелось Ячи, типа комиккона. В смысле, Хитока сама это долгое время не говорила и старалась избегать этой темы, но тот факт, что Вакатоши, видимо, тоже, её как-то расстроил. Кажется, именно тогда Ячи впервые проявила характер, ехидно сказав что-то вроде: "ох, ну раз я тебе так нравлюсь, то пойду-ка я домой" на очередное честное, но скупое признание в симпатии. И кто бы мог подумать, что после этого (помимо того, что он понял сарказм) из Вакатоши можно было прямо таки веревки вить. Она запомнила это, и понемногу стала приучать его к ласке, к открытой заботе. Чтобы сейчас он мог сказать:       – Я устал. Очень устал. Не хочу им отвечать ближайший месяц, – и снова потеревшись щекой о чужую макушку, уставиться в стенку, по-новому кладя руки на бедрах и талии девушки.       Ирония жизни – такой сильный и целеустремленный юноша был бесконечно слаб перед домашними проблемами. Он мог пробежать кросс в десять километров, но не понимал, почему Хитока злилась, когда он упорно представлял её как "подругу"; он мог играть все пять сетов как один единственный, но не мог додумать как ему жить с разведенными родителями. Такой глупый и такой хороший.       Хитока так и не нашлась с ответом, просто поцеловав его сначала в куда-то в скулу, а потом в губы – глубоко и мокро, простите, дедушка…       Прорвутся, как обычно.