lovely

POV Шерил.

Я вхожу в двери больницы, осознавая, что это будет в последний раз. В лифте я нажимаю кнопку с цифрой три и наблюдаю, как она светится. В последний раз. На третьем этаже двери открываются, и я вижу дежурную медсестру, жалостливо улыбающуюся мне. В последний раз. Я прохожу мимо кабинета для сдачи анализов, мимо комнаты, обустроенной для молитвы и комнаты отдыха для персонала. В последний раз. Продолжаю свой путь по коридору, смотрю вперед, не глядя по сторонам, собираюсь духом и негромко стучу в дверь, ожидая услышать приглашение Джей-Джея. В последний раз. — Войдите. Его голос всё еще полон надежды, не знаю, как у него это получается. Он в постели, лежит на спине. Увидев меня, он улыбается, пытаясь меня подбодрить, и поднимает одеяло, приглашая присоединиться к нему. Поручни уже опущены, поэтому я укладываюсь рядом с ним, обхватываю его грудь рукой. В поисках тепла, я прячу лицо в его шею, но не могу найти. Он холодный сегодня. Джейсон ворочается, пока мы не принимаем наше обычное положение: его левая рука подо мной, а правая поверх меня, он притягивает меня к себе. Ему требуется чуть больше времени, чтобы улечься, чем это обычно бывает, и я замечаю, как учащается его дыхание с каждым, даже незначительным, движением. Я стараюсь не замечать всего этого, но это сложно. Я узнаю его повышенную слабость, его бледную кожу, слабый голос. Каждую субботу и воскресенье, во время отведенного мне времени, я смотрю, как он всё дальше ускользает от меня, и я ничего не могу с этим поделать. Никто не может, остается только лишь наблюдать, как всё проходит. Мы знали в течение шести месяцев, что это может закончиться таким образом. Конечно, мы все молились о чуде, но оказалось, это не то чудо, которое может случиться в реальной жизни. Мои глаза закрываются, когда холодные губы брата касаются моего лба. Я обещала себе, что не буду плакать сегодня. — Мне так грустно, — шепчет он. Эти слова сильно отличаются от его обычного положительного настроя, но меня это утешает. Я не хочу, чтобы Джей-Джей грустил, но мне нужна его грусть со мной прямо сейчас. — Мне тоже. В течение последних нескольких недель наши встречи были полны смеха и разговоров, без принуждения. Я не хочу, чтобы это моё посещение отличалось от предыдущих, но осознание, что это наш последний раз, делает невозможным найти причину для смеха. Или тему для разговора. Я просто хочу плакать вместе с ним и кричать о том, как всё это несправедливо, но это омрачит воспоминания. Когда врачи Ривердэйла сказали, что они больше ничем не смогут помочь Джей-Джею, родители решили перевести его в больницу в другом городе. Не потому, что они надеялись на чудо, а потому что мать с отцом решили, что Джейсону будет лучше, если он будет находиться во время рецидива вдали от меня. Джей-Джей согласился на это при условии, что хотя бы в конце каждой недели мне будет позволено приезжать к нему. Это была целая битва, пока, наконец, родители не дали своё согласие. Хотя мой близнец утверждал, что он единственный среди нас, кто умирает, и именно ему позволено диктовать с кем он будет и как произойдет то, чему придет время. — Сколько тебе разрешили побыть со мной? — спрашивает Джей-Джей, медленно очерчивая пальцами узоры моих вен. В последний раз. — Родители вместе с доктором ждут внизу. Мне дали десять минут. — Десять минут, — повторяет он тихо. — Конечно, этого не достаточно, чтобы поделиться с тобой всей мудростью, которую я постиг, лежа на смертном одре. Мне понадобится, по крайней мере, пятнадцать. Может, двадцать. Я смеюсь, и это, вероятно, самый жалкий, грустный смех, из всех, который когда-либо вырывался из моего рта. Мы оба слышим в нём отчаяние, и Джей-Джей сжимает меня крепче, но ненамного. У него очень мало сил, даже по сравнению со вчерашним днем. — Я хочу поблагодарить тебя, Шерил Марджори Блоссом, — говорит он тихо. — За многое. Но прежде всего, я хочу поблагодарить Господа за то, что он послал этой семье такого же красивого и обозлённого близнеца, как я. Я снова смеюсь. У Джейсона всегда найдется шутка, даже когда он знает, что она может быть последней. — Ты должен быть более конкретным, Джей-Джей, потому что прямо сейчас я бешусь от чертовски многого. Он ослабляет свои объятия и прилагает огромное усилие, перекатившись ко мне так, чтобы мы оказались лицом друг к другу. Кто-то может сказать, что у него карие глаза, но это не так. Они одновременно и зеленые, и коричневые, цвета соприкасаются, но никогда не смешиваются, представляя собой самую ясную и четко очерченную пару глаз, которые когда-либо смотрели в мою сторону. Глаза, которые когда-то были его яркой частью, теперь побеждены гребанной болезнью, медленно вытягивающей цвет прямо из него. — Я имею в виду, что мы оба злимся на смерть, поэтому стали такими жадными ублюдками. И то, что родители не захотели нас понять, тоже сыграло не последнюю роль. Всё это не позволило мне побыть с тобой каждое мгновение. Это единственное, в чем я нуждаюсь. Джей-Джей прав. Я определенно злюсь и на родителей, и на смерть. Но в течение нескольких дней мы так часто это обсуждали, что знаем: мы проиграли, а болезнь победила. Сейчас, я просто хочу сосредоточиться на своём близнеце, насладиться каждой последней секундой его близости, пока у меня есть возможность. — Ты сказал, есть много вещей, за которые хочешь меня поблагодарить. Какая следующая? Джей-Джей улыбается и трогает рукой моё лицо. Его большой палец гладит мои губы, и кажется, будто моё сердце бросается к нему в отчаянной попытке остаться здесь. — Я хочу поблагодарить тебя за разрешение быть твоим первым, — шепчет он. — И что ты стала таковой для меня. То, как мгновенно Джей-Джей изменился, его слова, вызвали у меня смущенную улыбку на лице. Я тоже вспомнила ту ночь. Это было прежде, чем мы узнали, что он смертельно болен. Мы знали, что скорее всего так и случится, но всё еще пытались справиться с этим. Мы провели в ТорнХилле целый вечер, обсуждая всё, что могло бы быть в жизни, если бы только мы могли иметь возможность остаться вместе навсегда. Переезд в другой город, а может, даже штат, где никто никогда не узнает, что Джейсон и Шерил Блоссом родные брат и сестра, во сколько бы мы поженились, или места, в которых мы бы жили, и, конечно же, физическая близость. Мы пророчили себе феноменальную сексуальную жизнь, если бы всё было бы по-другому. Мы смеялись над этим, но разговор вскоре сошел на нет так, как мы оба поняли, что это было единственной стороной наших отношений, которую мы можем контролировать. Во всем остальном, что нас ждет впереди, мы не имели никого права, но у нас есть возможность на то личное, что смерть никогда не сможет отнять у нас. Мы не обсуждали это. Нам не понадобилось. Как только Джей-Джей посмотрел на меня, и я увидела свои собственные мысли, отраженные в его глазах, мы начали целоваться и не могли остановиться. Мы целовались, пока раздевались, мы целовались, пока касались друг друга, мы целовались, пока плакали. Мы целовались, пока всё не закончилось, и даже потом мы продолжали целоваться, празднуя наш выигрыш в этой небольшой битве против обстоятельств, смерти и времени. Его холодная рука снова касается моей бледной кожи, а его губы разделяют с моими то мрачное чувство, когда открываешь прощальное письмо. — Шерил, — шепчет Джей-Джей мне в губы. — Я так тебя люблю. Я чувствую вкус своих слез на нашем поцелуе, и я ненавижу, что своей несвойственней слабостью порчу наше прощание. Джейсон отстраняется от моих губ и прижимается лбом к моему. Я вдыхаю воздуха больше, чем нужно, но мной овладевает паника, осев глубоко в душе и затрудняя мысли. — Скажи мне что-нибудь. Он смотрит на меня, а его голос пропитан слезами. Я закрываю глаза и думаю, пока руки Джей-Джея касаются моей кожи везде, куда он может достать. — Я никогда никому не говорила, какие мысли проносятся в моей голове, когда я засыпаю ночью. Его рука останавливается на моём плече. — И какие мысли проносятся в твоей голове? Я смотрю прямо в его глаза. — Я думаю о всех тех, чьей смерти желаю, вместо твоей. Сначала Джейсон не отвечает, но в конечном итоге его рука возобновляет свои движения по моей руке, пока он не касается моих пальцев. Мой близнец берет меня за руку. — Даже страшно представить, насколько ты далеко зашла. Я прискорбно улыбаюсь и качаю головой. — Ты прав. Я заходила слишком далеко. Джей-Джей знает, что я не имею в виду то, что говорю, но ему лучше от сказанного. Он стирает большим пальцем слезы с моей припудренной щеки, а я сержусь на себя за то, что сейчас похожа на чертова Пьеро и не могу даже десять минут продержаться без слез. — Прости меня, Джей-Джей. Я очень старалась не плакать. Его глаза смягчаются, когда он отвечает: — Если бы ты сегодня покинула эту комнату без слез, это опустошило бы меня. От этих слов, я перестала сдерживаться. Я сжала в кулак его пациентскую рубашку и разрыдалась на его груди, пока он нежно обнимал меня. Сквозь слезы, я стараюсь услышать стук его сердца, мечтая проклясть всё на этом свете за то, что это последний раз. — Я так сильно тебя люблю, Шер, — голос Джейсона бездыханный, и полон страха. — Просто знай, что я буду любить тебя даже когда не смогу. От этого мои слезы текут еще сильнее. — И я буду любить тебя, Джей-Джей. Даже когда не должна буду этого делать. Мы цепляемся друг за друга, поскольку испытываем печаль, настолько мучительную, что становится трудно хотеть жить за её чертовыми пределами. Я говорю ему, как сильно люблю его, потому что хочу, чтобы мой брат знал об этом. Я сказала о своей любви еще раз. Я повторяю снова и снова, и это гораздо большее количество раз, чем я произнесла вслух когда-либо прежде. Каждый раз, когда я признаюсь ему, он отвечает мне тем же. Мы так много раз произносим это, что я уже не уверена, кто за кем повторяет, но мы продолжаем говорить снова и снова, до тех пор, пока медсестра, не трогает меня за руку и не говорит, что пора уйти. Мы всё еще говорим это. В последний раз. Мы всё еще говорим, обнимая друг друга. В последний раз. Я до сих пор говорю это…