~
Уилл искоса наблюдает за мной. Я давно ловлю его взгляд, но стоит мне повернуться и, грубо говоря, начать пялиться, он уже, отвернувшись, играет в одну из своих дурацких игр, надевая глупый колпак и не менее глупый плащ. Глупые мальчики. Впервые слышу, как он обращается ко мне. А голос у него невероятно тихий, спокойный, и у меня создаётся ощущение, что рядом со мной какая-то девятилетняя девочка. — Говорят, если коснуться человека шесть раз, у него появится влечение к тебе. Сначала я не поняла, к чему это. Знала бы я, что эта фраза въестся в моё сознание надолго. — К чему ты это? — Не знаю, захотелось сказать. — Ты странный. — Не спорю. «Этот глупый мальчик не скажет ничего дельного. Не удивлюсь, если его подослал Майк» — говорила я про себя, но думала совершенно о другом. Что за бред? Но я ведь не Макс Мэйфилд, если не возьмусь проверять всякую хрень.~
Я обожаю это поле больше потому, что о нём не знает никто, кроме нас с Оди. Никто сюда больше не приходит, не рвёт душистые полевые цветы, любуясь невероятно слепящим солнышком. В этот день словно солнце светило ярче, словно цветы пахли сильнее, словно птицы пели громче. Она что-то напевает под нос, и эта песня больше походит на нечленораздельное бормотание. Её руки ловко переплетают одуванчики, ромашки в корявый венок по моим урокам, а я сижу рядом в нерешительности. «Давай». Один. Я медленно касаюсь ладони Джейн, и меня моментально обдаёт жаром, словно я дотронулась до язычка пламени. Мне даётся лишь миллисекунда, чтобы почувствовать, какая у Эл мягкая и нежная рука, пахнущая кокосовым кремом. — У тебя красиво получается. Я с трепетом замечаю, как мои рыжие косы задевают её за загорелое хрупкое плечо, как на её руках выступают мурашки. Два. Я провожу влажной ладонью по рукам Джейн, от запястья до локтя, и съеживаюсь от её мурашек, холодящих меня даже в эту жару. — Спасибо, — хихикает она, опуская голову пониже. Три. С запястья моя подрагивающая рука неловко перемещается на длинные, будто фарфоровые пальцы. Сжимаю их, но осторожно и нерешительно, словно хрустальную вазу матери, которая готова разбиться в любой момент. Во мне словно расцветает ароматное поле цветов, буквально доходя до горла, принося горьковатый привкус травы, заставляя меня задыхаться. Четыре. Эл даже не шарахается, хотя и нутром чувствует, как я прижимаюсь к ней сзади, касаясь носом её шеи. Этим ароматом духов пропахли мои ноздри. Я слышу горячее дыхание Хоппер, и это заставляет меня прижаться к ней сильнее, забыв обо всём. А что будет после этого? Что ты, Максин Мэйфилд, творишь? Пять. Уже осмелев, но не избавившись полностью от детской робости и страха перед Элевен, запускаю тыльную сторону ладони в её коричневые кудри. Пытаясь запечатлеть в этих пропитанных ею руках запах её волос, смесь шампуня и духов, цветочного поля и яркого летнего дня, глубоких карих глаз, будто горячий шоколад зимним вечером. — Я ненавижу Майка. Если честно. Не знаю, зачем я это сказала. Я никак не отвечаю на эти слова, но чувствую, как моё сердце бешено бьется в такт с Джейн. Шесть. Пересохшие от невероятной жары, неозвученных чувств, несказанных слов губы теми же неловкими движениями оказываются на губах Эл. Её язык врезается в меня, неуверенно и странно переплетаясь с моим. Мокрыми, обжигающими касаниями. На вкус её губы — как малиновый куст. Одновременно горький, но, тем не менее, не дающий угаснуть надежде, что среди этих ягод есть и сладкие единицы. Она, кажется, не волнуется, а я готова провалиться сквозь землю, боясь поднимать на неё глаза. Искоса смотрю на Эл, наблюдая за тем, как изменяется её выражение лица. Что? — За последние минуты я поменяла своё отношение к тебе. — А Майк? Вы же… — М-мы… Не встречаемся. Потому что я так решила. Она вдруг начинает заливисто смеяться, рухнув на горячую траву, и щурясь от солнечных лучей. Я приподнимаю уголки губ, устраиваясь рядом, и моё разочарование испаряется вместе с Хоукинскими лужами от недавнего дождя. Я, наверное, тогда была самым счастливым человеком в мире.