Чашка чая

      Поле для квиддича засыпает пушистыми снежными хлопьями, и даже самые старательные игроки в такую погоду предпочитают спрятаться под замковой крышей. Греть руки о кружку с горячим чаем, что исходит паром и чуть обжигает губы; вытянуться в кресле перед камином. И чтобы жар пламени чувствовался на коже, чтобы хотелось снять колючий форменный свитер, и напрочь позабыть о холоде зимнего вечера.       Драко прогоняет мешающие сконцентрироваться мысли, перехватывая поудобнее древко метлы. Рукоятка скользкая от налипающего снега, благо игровые перчатки предусматривают подобные неприятности. В лицо ударяют порывы морозного ветра, кажется, решившего то ли сбить парня с метлы, то ли скинуть с него тёплую мантию, в наказание за то, что позволил себе соперничать с непогодой. Однако Малфой не намерен так просто сдаваться. Позже будут болеть скованные холодом пальцы, и губы потрескаются, возможно до крови, но боль – небольшая плата за переполняющее, хоть и кратковременное, чувство свободы. Пока метла разрезает воздух на огромной скорости, пока адреналин плещется в крови, заставляя подскакивать пульс, а сердце колотиться в бешеном восторге, кажется, что абсолютно всё возможно.       Драко закладывает очередной крутой вираж, и в этот самый момент что-то идёт не так. Что служит тому причиной не ясно до конца: очередной порыв ветра, взявший наконец своё, или же мешающий обзору снегопад? А может всё дело в рыжей вспышке, мелькающей где-то на краю видимости? Малфой не хочет отвечать на этот вопрос. В сугробе оказывается неожиданно тепло, но так происходит лишь поначалу. Тепло уходит вместе с азартом, выходит вместе с дыханием, теряясь в облачках пара, вынуждает остынуть кровь, а сердце успокоить свой ритм. И парень безуспешно пытается перестать вспоминать о том, как он снова и снова проигрывает Поттеру, как чужие пальцы выхватывают снитч прямо из-под носа. Выхватывают вместе с желанной победой. А радостные крики победителей разбивают и без того треснувшую гордость. В хаотично-причудливом танце снежинок чудится злобная насмешка.       Встать не получается ни с первой, ни со второй попытки: промокшая насквозь одежда тянет вниз, и уставшее тело не хочет сопротивляться. Каждый поворот головы отзывается кричаще-яркой вспышкой боли. Будто кто-то поместил внутрь черепа гонг, и теперь долбит по нему остервенело, в каждый удар вкладывая невероятную силу. Морозные прикосновения снега – спасение, пусть и слабое. Хочется злиться на собственную горячность, на чёртову самоуверенность, что убедила оставить в спальне волшебную палочку. Однако даже злость, то единственное, что могло бы придать ненадолго сил, остывает в ледяном воздухе. Холодом сводит мышцы, но Драко не находит в себе сил оторваться от земли. На душе впервые спокойно за долгое время, потому и менять ничего не хочется. Подняться с холодного поля – вернуться к теплу, а также вернуться к шуму и суете, привычной для школьной жизни, навязчиво-раздражающей для Драко. Иногда же, как сейчас, бесконечно сильно не достаёт этой умиротворяющей тишины.       В молочно-белой дымке обрисовывается лицо, выплывает из темноты размыто-бледным образом, чтобы зависнуть в следующую секунду прямо над парнем.       – Малфой, ты живой? – сквозь головную боль пробивается несмело голос Джинни Уизли.       Заплетённые рыжие волосы спадают на плечо, и кончик длинной косы легонько задевает щёку парня, щекочет кожу. Приятный контраст, после колюче-ледяных укусов снежинок.       – Я в норме, Уизли, – отмахивается Драко лениво.       Вставать по-прежнему нет никакого желания, но продолжить лежать – вызвать ненужные вопросы и подозрения. Да и не хочется больше валяться в снегу глядя на небо. Ушло одиночество, а вместе с ним пропало и волшебство момента, и уютная тишина стала тошнотворно обычной.       Карие глаза смотрят пристально-пристально, и в них, как ни странно, не читается привычной неприязни. Возможно, именно по этой причине, а возможно из-за мешающей соображать головной боли, Малфой выдаёт раньше, чем сам успевает заметить:       – Просто помоги мне подняться.       Драко не понимает, что удивляет его сильнее: беспрекословная помощь от девушки, которой он, честно признаться, совершенно не ожидал, или же теплота которой светятся её глаза. Джинни Уизли – единственное, что осталось тёплого в этот промозглый вечер. От прикосновений чужих пальцев к своему лбу парень вздрагивает, и совсем не потому, что касание было чересчур неожиданным. Ладони девушки подобны разожжённому угольку, раскалённому железу, и в этот момент начинает казаться, что на лице сейчас останется ожог. И хочется вернуть холодные поцелуи снежных хлопьев, потому что жар так неистов, что терпеть его абсолютно нереально.       – О, Мерлин. Малфой, да ты же весь ледяной, – выдыхает Джинни чуть испуганно. Её голос обрушивается на Драко вместе с новым всплеском головной боли, вызванной слишком резким подъёмом на ноги. – Тебе надо не в сугробах лежать, а срочно идти к мадам Помфри. Как голова, кстати? Не болит?       – Болит, но в больничное крыло я не собираюсь, – парень отворачивается без капли сожаления, будто девушка не более чем летающая над головой назойливая муха, одна из навязчиво кружащихся вокруг снежинок, не стоящих внимания.       Сделать первый шаг в сторону замка получается, пусть и с большим трудом. Получается даже держаться более менее ровно, не шатаясь от накатывающих то и дело волн тошноты и усиливающейся мигрени. Второй шаг, вопреки распространённому мнению, оказывается куда более трудным. Вместо третьего шага, Малфой готов лечь обратно на землю и ждать в таком положении своего превращения в сугроб, но падения в снег так и не происходит. Левый бок внезапно обдаёт жаром, и тонкая девичья рука обвивается вокруг талии Драко. И тот не может сдержать улыбки. Уизли такая тёплая, такая чудесная и настоящая в своём желании помочь, что хочется глаза закрыть и зарыться носом в её волосы. Естественно, лишь для того, чтобы погреться.       – Ты прямо как ребёнок, Малфой, – шепчет Джинни куда-то в пустоту, вырвавшееся из её рта облачко густого пара оседает где-то на его мантии.       – Тяжело же, глупая, – бросает едва слышно Драко.       Джинни Уизли ниже его на целую голову, но выглядит сейчас так, будто опирающийся на неё парень не тяжелее картона. Идеально прямая спина, что осанке позавидовали бы многие называющие себя аристократками, дыхание лёгкое и плавное, скорый шаг. Только щёки совсем немного покрасневшие, но тут, очевидно, виноват холод, нежели усталость. Снежинки бледнеют мушками в огненных волосах, разбавляют белыми крапинками яркую, красную с золотом спортивную форму Гриффиндора. Цвета факультета, что так идут девушке, впервые за пять лет учёбы вызывают в душе Малфоя чувства отличные от ненависти. И к этому надо привыкнуть.       – Точно не хочешь пойти в больничное крыло? – Джинни смотрит прищурившись, с осуждением, как обычно матери глядят на проказничающих детей.       – Точно, – бурчит недовольно Драко. Взрывающаяся от боли голова отчаянно умоляет изменить решение, но парень непреклонен в своём упрямстве. – Перспектива провести ночь на больничной койке не кажется мне приятной.       За стенами замка воздух кажется спёртым и душным, и хочется вернуться на улицу. За стенами замка тишина, нарушаемая редкими отзвуками голосов; тишина, говорящая о скором отбое, зовущая учеников разойтись по факультетским гостиным. Малфой и сам не заметил, что со своей внеплановой квиддичной тренировкой пропустил ужин, однако есть сейчас не хочется совершенно. Единственное желание – оказаться в кровати как можно быстрее и попытаться уснуть. И надеяться, что боль и тошнота пройдут вместе с наступлением утра.       – Пошли со мной, – Джинни не торопится выпускать парня, держит его за рукав мантии крепкой хваткой, не давая и шанса вырваться.       – Куда? – из-за головной боли совсем не хочется пререкаться с девчонкой. Оправдание почти идеальное.       Уизли смотрит взглядом издевательски-хитрым, оставляя вопрос без ответа, только губы её растягивает едва заметная усмешка. Как они оказываются на кухне, Драко не понимает, да и не бывал он никогда в этой части Хогвартса, не представлял даже, что ученикам сюда заходить разрешается. Взгляд девчонки красноречиво показывает, что на самом деле не разрешается, но Малфой уже сидит у разожжённого камина и подниматься в ближайшие полчаса не собирается.       – Вот, выпей, – Уизли призраком возникает за спиной, протягивает кружку с чем-то дымящимся, приятно пахнущим пряными специями. – Чёрный чай с апельсином и корицей, – поясняет она, читая недоверие на лице парня.       Чёрный чай. Откуда-то знает ведь, что Драко пьёт только чёрный. Или же, всего-навсего догадалась случайно? Интересно… Мысль обрывается не придя к своему завершению, потому что пальцы Джинни зарываются в пепельно-серые волосы. И от этого по телу проходят разряды тока, а чашка с горячим напитком только чудом остаётся в руках.       – Я постараюсь снять головную боль, раз уж ты не хочешь в больничное крыло, – объясняет девушка остолбеневшему от подобного Малфою. – Посиди пару минут спокойно.       Голова будто бы опускается в воды озера, едва палочка Уизли прикасается к макушке. На пару кратких мгновений тишина становится оглушающей, и все звуки, кроме назойливо-мерзкого звона в ушах, исчезают. А затем, также стремительно, мир приходит в норму, переставая восприниматься через призму боли и тошноты. Будто бы никакого унижающе-дурацкого падения с метлы и не было. Уставшая Джинни садится рядом, подтягивая к груди колени, кладёт на них голову, в огонь задумчиво уставившись. Пытается держать максимально возможную дистанцию, насколько это возможно на небольшом пятачке перед камином. Словно только сейчас вспоминает, что находится в компании злейшего врага. Словно после исцеления шестеренки в мозгах Малфоя должны встать на место, прекратив несвойственное парню поведение, сведя на нет последние проведённые вместе минуты.       – Надо бы вернуться и убрать мётлы с поля, – выдвигает идею Драко. Хорошее самочувствие заставляет спохватиться о забытом напрочь инвентаре, бессовестно брошенном на заснеженной площадке. – Если, конечно, от моей хоть что-то осталось.       – Я попросила одного из домовиков убрать их в чулан, – сообщает девушка голосом совершенно бесцветным.       Поведение Джинни Уизли – неразрешимая головоломка, но парень полностью уверен, что не прочь её разгадать. Девчонка то рвётся к нему на помощь, навязывается практически со своей заботой, то глядит запуганным зверем, будто сбежать собирается как можно дальше. На щеках её розовый румянец и отсветы красного пламени, на щеках – выцветшие, бледные веснушки, искрящиеся брызги летнего солнца. Драко вдруг становится интересно, рассыпаны ли веснушки по всему телу девушки, или же их нет нигде кроме лица? Вопрос кажется сущим бредом, и рассмеяться хочется от собственной дурости. Всё что угодно, лишь бы не думать о веснушках на коже Джинни, лишь бы не засматриваться на неё, сидящую так близко – только руку протяни. Малфой и протягивает, только в ладони зажата на треть опустевшая чашка чая:       – Держи, Уизли, тебе тоже нужно согреться.       Возможно, пальцы не выдерживают долгого контакта с нагретой кружкой. Возможно, пальцы реагируют на мимолётное прикосновение к девушке, когда та забирает кружку, только вот руку до локтя сводит лёгкая судорога. Правда, нельзя сказать, будто это ощущение из неприятных.       – Спасибо, Малфой.       Драко наблюдает внимательно, как приоткрываются коралловые губы, чтобы сделать один небольшой глоток тёплой жидкости, как проскальзывает между ними юркий язычок, собирая последние капли. Наблюдает, кажется чересчур пристально, почти не дыша, потому что, возвращая ему чашку, девушка снова улыбается лукаво. И незаметно ближе придвигается, сокращая и без того небольшое расстояние до минимума. Маленькая лисица с пламенными волосами и хитрющими глазами, притягивающая к себе взгляд. Парень боится признаться самому себе, что считает Джинни Уизли очень красивой.       – Скоро отбой, так что нам пора идти, – но пальцы по-прежнему стискивают кружку, уже опустевшую, без какого-либо намерения отставить её в сторону.       И Джинни по-прежнему неподвижно застывшая в считанных сантиметрах сбоку. Очень близко, потому и возможно разобрать еле-слышимое:       – Если честно, я пока не хочу уходить.       Драко согласен с ней на всю сотню процентов, и мысленно повторяет прозвучавшее тихим шёпотом: "Не хочу". И ответить самому себе вопрос: "А чего же ты хочешь, Малфой?" – становится невозможно. В сознании – трещащие по швам убеждения и ворох сомнений, поднявшееся откуда-то из самых глубин презрение к Гриффиндору, к предателям крови, к Уизли. К себе самому, и к значку инспекционной дружины, забытому в спальне вместе со школьной формой и чёртовой волшебной палочкой. Но жар потрескивающего в камине огня вынуждает вернуться в настоящее, переплетая, перемешивая между собой всяческие размышления. Вынуждает расслабиться, поддаться создавшейся уютной обстановке. И парень поддаётся.       – Если тебя поймает после отбоя кто-то из дружины Амбридж, отделаться лёгким испугом не получится, – предупреждает Драко полушутливо.       – Но ведь меня уже поймал ты, Малфой, – девчонка почти смеётся, и хочется безудержно захохотать вместе с ней. – Разве нет?       Когда Уизли поворачивается в его сторону, её дыхание задевает щёку, проскальзывает по шее ласково-тёплым ветерком. От близости девушки становится как-то чрезмерно просто забыть о вечной абсурдной вражде их факультетов, о собственных взаимных антипатиях. И происходящее сейчас кажется в высшей степени правильным. Судя по всему, именно этого не хватало парню все эти годы в Хогвартсе. Чего конкретно – он пока и сам не разобрал до конца.       – Действительно, поймал, – практически неразличимый полушёпот-полувыдох.       Ладонь Драко скользит неспешно по плечу девушки, по её шее, заставив вздрогнуть на мгновение, мурашками покрыться. Прикосновения к Джинни отдаются разрядами молний по всему телу. От этого кружится голова, от этого кровь бьёт по вискам, разрисовывая скулы румянцем. Малфой застывает в нерешительном мгновении, и словно отыскивает согласие в лучистых карих глазах. Его тонкие пальцы путаются в длинных рыжих волосах, уже распущенных. Когда только успела расплести косу? Уизли улыбается. Улыбается так, что весь мир рушится за одну секунду, и приобретённые за короткую жизнь идеалы отныне перестают иметь какое-либо значение.       Поцелуй Джинни Уизли подобен глотку свежего воздуха, спасителен, как та самая чашка горячего чая после суровой метели на улице. От её губ тёплых волны дрожи по всему телу, а в животе, похоже, порхают те самые пресловутые бабочки. От её губ, так жадно, так страстно впивающихся в его губы, на один миг темнеет в глазах. И когда Малфой находит в себе силы отстраниться, с трудом дыхание восстанавливая, девушка прячет лицо у него на груди. Но внимательный взгляд подмечает покрасневшие щёки и ставшие немного более яркими веснушки. Драко слышит такое же тяжёлое, сбившееся дыхание, и чувствует, как сминается на спине его мантия, сжимаемая крепко в девичьих ладонях. И улыбается сам себе как последний идиот, перебирая пальцами рыжие волосы, наблюдая чуть отстранённо, как сверкают в них алые переливы.       Следующий поцелуй выходит куда более спокойным, и поэтому намного более долгим. Невероятная, граничащая с абсурдом и горячечным бредом картина, в которую сам Драко Малфой не поверил бы всего каких-то несколько часов назад. А сейчас он целует Джинни Уизли, признаваясь сам себе в мыслях, что ещё никогда не был настолько счастлив. Признаваясь тихо-тихо, будто бы боясь спугнуть что-то мимолётное и невесомое, полупрозрачное и едва ли реальное.       А за окнами по-прежнему кружатся в лихорадочно-бешеном танце снежинки, скрывая секрет туманной пеленой.