И великий дракон падёт

«Тебя сразит копьё. И великий дракон падёт. Твоё пламя погаснет, Чёрный Ужас. Холод заполнит твои лёгкие вместе со смертью. Ты падёшь, чтобы пробудиться снова и подчиниться чужой воле» — Тианна Пентошийская

Пальцы скребут по льду, пока холод сковывает каждый сустав. Он пытается встать, но с неизменно падает, будто бы пришпиленная иглой бабочка. За спиной волочится крыло, не до конца трансформированное — оголённые кости, словно бы вытащенный наружу скелет. Под грудью жарко, до мерзкого тепло и липко. С распахнутых губ вырывается надсадный рёв — будто бы он, а на выходе только скулёж. Когти безуспешно царапают плотный лёд в попытке ухватиться, опору найти. Собственное тело ломается, не слушается, пока Балерион немыслимым чудом переворачивается на спину. Удар спиной выбивает судорожный выдох, хрустят трубчатые кости искорёженного крыла, пока холод всё больше от груди расползается тонкими трещинами — паутиной, что его всего оплетает, будто бы огромная паучиха заматывает его в кокон. В ушах шумит собственная кровь — склизкая и хлюпающая, растекающаяся под ним целым чёрным морем, растёкшимися чернилами. Горячими и растапливающими лёд, поднимающийся паром — тем же, что вырывается облаками с губ. Балерион взывает к древней силе, что течёт в собственных жилах, но искры — слишком крохотные и слабые. Этого мало, чтобы обратиться драконом. Он вдыхает глубже, ощупывает грудь, и вот она — дыра, пробитая грудная клетка, что можно ощутить биение сердца под пальцами, и оно колотится слишком быстро, в отчаянном прыжке всё исправить, залатать. Дорожки артерий и вен не загораются на его теле огненным рисунком, лишь чернеют. Балерион уверен, что губы у него синие, потому что никогда в жизни ему не было так холодно — до не попадающих друг на друга зубов. Небо над ним равнодушно-серое, такого не должно быть, когда беда накидывает на шею петлю. Балерион уверен, что если наступит ночь, то она никогда не закончится. Будет самой длинной и самой холодной, пока оживший из сказок ужас не сотрёт всё живое, не обратит в умертвие, клацающее зубами и рычащее где-то совсем рядом. Он лежит посреди замёрзшего озера, на алтаре собственного жертвоприношения, и вопрос времени, когда поганые мертвецы до него доберутся. Вопрос времени, когда его сердце остановится, чтобы забиться в обратном ритме, искажая огонь в противоположность. Ослепительное небо в глазах темнеет, пока Балерион старается дышать медленнее, будто бы это могло схватить утекающие минуты за юркий хвост. Ему нужно продержаться немного. Совсем малость по сравнению с прожитыми годами. Искра в вечности дракона, которую он вот-вот потеряет. Но Балериону не жаль. Стоит смежить веки, как до него доносится гул, а может — и размах чужих крыльев да знакомый рёв. Разум бьётся в агонии, ищет выход и утешение. Рисует ему несуществующее — грань, за которой будет что-то. Возможно, там он встретит Эйегона. Это вызывает почти улыбку. Балерион знает, что после смерти нет ничего. И ему нужно продержаться совсем немного, не дать холоду сковать его пламя. Пусть они подойдут ближе, клацая своими сгнившими челюстями и подтаскивая конечности. Пусть тот, что сразил его, попробует забрать этот дар. Балерион одарит их огнём Валирии. Он сожжёт их всех.