Твой

– Ты плачешь? – Адам опускается рядом, заглядывая Биллу в глаза. – Я тебя ненавижу, – шепчет он в ответ. – Почему же? – Кто ты такой? – вместо ответа спрашивает Билл, не поднимая глаз, лишь поворачивая голову. – Адам Скарсгард. – Нет! – Билл вскидывает подбородок, со злостью смотря в глаза напротив. – Ты врешь мне! Ты врешь! Адам недоуменно рассматривает Билла и не может сдержать легкой, но совершенно безумной улыбки: – Почему? Билл вдыхает глубже и на одном дыхании буквально кричит: – Потому что это все не правда! Ты живешь один, у тебя по-почти пустой дом, фотографий даже толком нет. Ты говорил, что твои родители уехали, но их просто нет! – Ты ошибаешься, Билл. – Нет! Это ты! – Билл вскакивает со ступеней библиотеки, на которых он сидел в этот поздний час, размышляя, и со злостью продолжает: – Ты говорил, что перевелся к нам из Касл-Рока, но я позво-вонил туда и мне сказали, что у них никогда не было ученика по имени Адам Скарсгард! – Ты перепутал школу, малыш, – Адам встает и подходит к Биллу ближе, но тот пятится от него. – Нет! Я обзвонил все школы! И никто из твоих соседей не смог мне ничего рассказать о тебе или твоей семье – дом, в котором ты живешь, был заброшен! Он и сейчас заброшен! Это все иллюзия, обман, потому что ты, ты… ты… Билл смаргивает злые слезы, растирает мокрые дорожки на щеках ладонями, и не успевает понять, когда Адам мягко обнимает его, не позволяя вырваться. – Билл, – он поднимает его лицо за подбородок, и слышит тихое: – Ты убил моего брата, Пеннивайз. Билл тяжело дышит, будто пробежал марафон, зло упирается в грудь Адама руками, на лице только ненависть и ярость, но Адам видит и кое-что еще. Ему не надо залезать в голову Денбро и читать его мысли, он видит это в его глазах: смятение, боль и почти похороненную надежду. – Даже если, – он выделяет интонацией «если», – ты прав, то что с того? Билл удивленно моргает, и обмякает в уже ставших родными объятиях. Стать главным человеком в жизни Билла Денбро было не так и сложно, и Пеннивайз был бесконечно рад этому. Он влюбился в этого мальчишку так глупо и банально, что сам не мог долгое время понять, что тревожит его днями напролет. А когда понял, решение было принято мгновенно. Придумать имя, чуть преобразиться, залезть в головы директора школы, немногочисленных соседей, все еще живущих рядом со старым домом, и – спасти Билла от Генри с его стайкой. Предварительно натравив их на него, конечно. Натравить сильно, жестоко, заставить довести мальчишку до полной обреченности, и, словно в старых фильмах, появится в самый последний момент. И просто наслаждаться возможностью быть рядом, смотреть, слушать, касаться… Звать гулять по ночам, романтично поднимаясь по трубе к его окну, провожать после школы, помогать с уроками, или, наоборот, просить помощи. Пеннивайз даже подружился с «неудачниками», хотя все еще считал их глупыми детьми, но их любит его Билли-бой, а значит, он должен быть хотя бы дружелюбным с ними. И Пеннивайз был. Но Билл умный мальчик, и он догадался. – Что с того, Билл? Это все еще я, я не трону тебя, – произносит Адам, смотря в глаза Биллу, и чувствует его дрожь. Денбро дрожит в его руках. И шепчет: – Я тебя ненавижу. Ты втерся в доверие, ты был таким добрым, ты за-защищал меня, и нас всех. – Дети больше не пропадают, – успевает вставить Адам, на что Билл хмурится еще сильнее, между бровями залегает глубокая складка. Адаму хочется расправить её пальцем, а лучше губами. – Ты хотел убить нас. – Больше нет, – шепчет Адам и легко целует лоб Денбро. Тот отшатывается, отталкивает его от себя, и отступает на несколько шагов. На лице испуг, в мыслях хаос, а на темные волосы падают первые капли дождя. – У-у-уходи, Пе-пенивайз, – с трудом выговаривает, сжимает руки в кулаки, вгоняет короткие ногти в ладони. – Я бо-больше не хо-хочу тебя… ви-ви… – спотыкается, нервно облизывает губы, злится, но не может больше и звука из себя выдавить. Нет сил сказать эти слова, потому что что-то в душе упорно кричит «нет!». – Билл, – произносит Адам, а Билл дергается, словно от удара. Мотает головой, крепко зажмурившись, и не чувствует ливня, что обрушивается на них, словно стена. Вода затекает под воротник тонкой куртки, холодными пальцами сжимает тело, не позволяя вдохнуть. Шепчет одними губами «уходи», и, развернувшись, уносится прочь, поскальзываясь на вмиг промокшей траве. Убегает и чувствует, как разбивается что-то внутри, осколками раня душу. Больше никогда не будет вечеров у телевизора, когда можно расслабленно обсуждать очередное глупое шоу и наслаждаться невесомыми поглаживаниями по волосам. Не будет забавных игр с друзьями, когда Адам (зачеркнуто) Пеннивайз легко усаживал Билла на плечи и бегал за Ричи, так же удерживающем истошно орущего Эдди. Они больше не будут вместе делать математику и физику, помогая друг другу, хотя Пеннивайз и учился в последнем классе старшей школы, и Биллу было сложно понять его материал. Никаких ночных прогулок, встреч, касаний. Объятий на прощание, лихорадочного румянца на щеках, игривой улыбки. Этого всепоглощающего взгляда, знающего каждую тайную мысль Билла. Каждую его постыдную тайну. Каждое чертово желание. Билл спотыкается о камень, и растягивается на траве, больно ударяясь локтями и коленями, раздирая ладони о землю. Слезы застилают глаза, или это просто дождь?, а вставать сил просто не остается – он выжат. Выжат словно лимон, эмоционально и физически. Моральный компас сместился, он совершенно не понимает что чувствует, что думает, что следует думать, а о чем думать просто нельзя. Но он не может выкинуть из головы улыбающегося Адама, не Пеннивайза, ласково щелкающего его по носу, когда тот говорит что не голоден, и вообще он не маленький, что бы Адам носил для него обед в школу. – Ненавижу, – шепчет, поднимаясь, садясь на колени на мокрую землю, промокая еще больше. Штаны бесповоротно испорчены, мама будет ругать, если, конечно, найдет время поинтересоваться сыном. После смерти Джорджи они с папой совсем перестали спрашивать Билла о том, как он. Но Билл давно не держит на них зла, ведь у него есть (зачеркнуто) был Адам. Он опять один. Не хочется идти домой, не хочется ничего, хочется забыть обо всем и жить как раньше – ходить в школу, писать в стол, любить Беверли… Беверли. При мысли о ней Билл с ужасом понимает, что того трепета, что он испытывал раньше, нет. Теперь трепет вызывают мысли о другом человеке. – Ненавижу, – иступлено рычит, падая на спину, подставляя лицо тяжелым каплям дождя, зная наперед, что сляжет завтра если не с воспалением легких, то с сильной простудой точно. Но ему все равно. Слишком больно, там, в груди. – Билли?! Поднимайся скорее, – сильные руки поднимают с земли, прижимают к груди, и Билл буквально выплевывает: «отстань», но цепляется за куртку Адама, устало закрывая глаза. Он больше не хочет думать об этом, он просто хочет спать. Он очень устал. Пеннивайз боялся этого дня, боялся, как ничего другого – Билл узнает. Догадается. Поймет. И тогда ничего нельзя будет сделать, только надеяться, что успел. Успел привязать к себе мальчишку так же, как уже давно привязался сам. Пусть не влюбить, но хотя бы понравиться ему достаточно, что бы был шанс, была хоть малейшая возможность, продолжить отношения не скрывая своей сущности. Получилось? Казалось, Билл отключился – дышал редко и поверхностно, рука, которой он сжал его куртку, сейчас безвольно свисала вниз. А Пеннивайз почти бежал к своему дому. Почти заброшенный до этого, он смог привести его в относительный порядок, и ни у кого не возникало вопросов. Не без помощи Пеннивайза, конечно. Билл очнулся от того, что Адам осторожно усадил его на диван. – Давай, малыш, нужно снять мокрые вещи, – он аккуратно снимает с него куртку, стягивает кофту вместе с футболкой через голову, заставляя Билла поежиться от неприятных ощущений – одежда была мокрой буквально насквозь. Адам опускается на колени, развязывает шнурки на кроссовках, мягко стягивает их с ног, и отставляет в сторону. Смотрит в глаза, а Билл не чувствует новых слез, лишь тупую боль внутри. Адам привстает, расстегивает джинсы Билла, и безжалостно снимает их, оставляя подростка в одном белье, смущенного, растерянного. Открытого. Он боится, страх заполняет комнату, но Пеннивайз знает, что это не тот страх, не тот, который сладостью разливался внутри него. Этот страх оседает горечью на языке, сжимается комком под ребрами. Адам смотрит в глаза, пытаясь одним взглядом объяснить, донести до Билла, что ничего не изменилось, то есть изменилось… Черт, почему это все так сложно и запутано?! Почему просто нельзя быть вместе? Почему нельзя просто наслаждаться компанией друг друга, разделять болтливое веселье и молчаливую грусть? Пеннивайз изменился ради него! Он изменил свою диету. Знал бы Билл, каких трудов ему это стоило, но вот уже почти год, с конца прошлого лета, он ест обычную людскую еду, и не похищает детей и взрослых, только охотится на зверей в окрестных лесах, съедает их целиком, еще теплых, но об этом Биллу знать не обязательно. Это не самая хорошая альтернатива любимому лакомству, но ради Билла, ради своего маленького солнышка, который улыбается (зачеркнуто) улыбался ему так открыто, он потерпит. Будет терпеть до конца. – Надо вытереть волосы, – произносит хрипло, голос не слушается, во рту пересохло, и он тянется за полотенцем, оставленным на подлокотнике дивана. Подхватывает кончиками пальцев, и, медленно встав, наклоняется, укрывая темные волосы Билла пушистым полотенцем. Осторожно взъерошивает их, собирая большую часть влаги, отчего полотенце вмиг темнеет и тяжелеет в руках. И он откидывает его, уже бесполезное, к мокрой одежде, комом лежащей на полу. Билл сглатывает, отводит взгляд, опускает голову и что-то шепчет. Но Пеннивайз не позволяет ему даже начать говорить – ласково оглаживает щеку, и поднимает его лицо, заставляя посмотреть на себя. – Билл, все хорошо, – слабо улыбается, вытирает подсохшие дорожки слез на щеках, – я тебя не трону. «Буду с тобой», почти срывается с губ, но он боится напугать его еще сильнее. И лишь прижимается своим лбом к его, мягко берет его за руку. Боже, какая холодная рука. Подносит её к своим губам, невесомо целует чуть посиневшие костяшки, и согревает своим дыханием. – Все хорошо, Билл, ты не одинок, – шепчет и поворачивает кисть, целует запястье, – я рядом, только позови. – Нет, – выдыхает Билл слабо выдергивая руку, – не н-надо. Пожалуйста. Отчаяние, именно оно обрушивается на голову Пеннивайза в этот момент. И он не может понять чьё оно – его или чужое? Заполняет комнату, легкие, путает мысли, и только тихое «пожалуйста» заставляет мыслить чуть более трезво, потому что это последний и единственный шанс. Другого не будет. Ни у Адама, ни у Пеннивайза. И Адам осторожно обхватывает щеки Билла руками и мягко целует, без напора, давая возможность что-то сделать, что угодно: ударить, оттолкнуть, прижать ближе… Билл протестующее стонет, но не поднимает рук, они безвольно лежат на коленях, а он чувствует, что проваливается в бездну. Нет, этого не может быть! Это не может происходить на самом деле! Пеннив… Адам…? – Тише, малыш, тише, – шепчет Адам, покрывая щеки и скулы Билла короткими поцелуями. – Это я, все хорошо. – Шепчет как заклинание, и чувствует хватку его рук на своих запястьях, но Билл не отталкивает, просто сжимает пальцы, до боли. Но эта боль ничто, по сравнению с той, что в душе. – Это не ты, тебя н-нет, и никогда н-н-не существовало, – говорит в ответ, срываясь на глухой шепот, отворачивая голову, неосознанно открывая шею, которую Адам тут же целует. – Я был всегда, просто ждал. Ждал тебя, Билли-бой, – горячо шепчет в плечо, и резко подхватывает за талию, – иди ко мне. Встает, наслаждаясь руками, что порывисто обхватили плечи, лишь бы не упасть. Билл потерян, запутан, и так невероятно желанен. Адам опускается на диван, усаживая Билла на свои колени, лицом к себе, и ласково целует в кончик носа: – Я люблю тебя, Билл. – Нет! – Билл иступлено бьет кулаками по груди Адама, не желая открывать свои взаимные (зачеркнуто) чувства. – Нет! Ты не можешь! Ты монстр, это неправильно! Этого не должно было слу-слу-слу… – Но случилось, малыш. Я люблю тебя. И целует, целует по-настоящему. Накрывает губы своими, проталкивает язык в его рот, прижимает к себе за талию, кончиками пальцев пробегается по ямочкам на пояснице. Билл замирает на долгие мгновения, но отвечает. Отвечает на поцелуй, заливаясь слезами. У Пеннивайза кружится голова от столь противоречивых эмоций, окутывающих его, словно навязчивые духи, но он не обращает на это внимание, крепко целуя Билла, боясь ослабить хватку на его талии, боясь, что он сбежит… Билл отстраняется первым, он тяжело дышит, облизывает припухшие губы, опускает взгляд: – Я тебя ненавижу. Тебе было ма-мало моих страданий. Ты захотел еще? З-зачем ты заставил меня по-по… – он зло вглядывается в глаза напротив, – по-полюбить тебя? И Пеннивайз не знает смеяться ему или плакать: – Я люблю тебя, – повторяет он, и целует вновь, крепче, сильнее, зарываясь пальцами во все еще влажные волосы. Прижимает ближе, теснее, оглаживает тонкое тело, наслаждаясь мягкостью кожи. – Мальчик мой… На секунду его охватывает тошнота, но она проходит, как только Билл сворачивается на его груди, прижимаясь щекой к ключицам, и тихий шепот разрезает мир Пеннивайза на «до» и «после»: – Твой.