Kalter Blick

Хайн уже который раз замечает, что штандартенфюрер смотрит на него не мигая. Смотрит искоса, слегка опустив голову, но так, что по телу дрожь бежит, и парень стоит неподвижно, впиваясь взглядом в движущиеся танки на полигоне. Даже желание глядеть на неопытное вождение танков курсантами, что распространяет по мыслям лёгкую дымку раздражения, больше, чем глядеть на Ягера, зная, что тот моментально захватит в свои льдисто-голубые омуты взгляд. Такая уж была у него особенность — моментально подчинять глазами. Это вообще казалось чем-то жутким и необъяснимым, но за время работы с мужчиной Тилике к этому уже привык, поэтому выработал что-то наподобие слабого иммунитета к этому приёму. — Они оскорбляют танки, — хмыкает он, желая хоть как-то нарушить молчание и перевести внимания Клауса со своего лица, в котором по ощущениям он скоро прожжёт дыру, на полигон. Удаётся, и гаупштурмфюрер тихо выдыхает, расслабляя напряжённое тело. С губ мужчины вылетает тихий смешок, когда он видит, как двигаются танки курсантов. Почему-то Тилике нравятся его тихие смешки, да и вообще нравятся его улыбки, когда они не граничат с ледяным хищным оскалом, но, увы, ситуации, когда адъютант видел настоящие улыбки Ягера, можно посчитать по пальцам одной руки, но шатен отгоняет от себя странные мысли о начальнике, вновь переключая внимание на курсантов, кои явно привыкают к «железным коням» и двигаются лучше. — Ты таким же был, — усмехается вдруг стоящий рядом мужчина, снова переводя взгляд на своего помощника. Тому же остаётся только мысленно шипеть нецензурную брань, вцепляясь длинными аристократичными пальцами в густую шевелюру, однако внешне держится спокойно. Вот что Клаусу неймётся? У Хайна на лице что, подробная карта Советского Союза? — Да глупости, — хмуро бросает он, слегка прикрывая глаза. — Я с танком обращался аккуратно. — Да ну? Помнится, когда я первый раз увидел «мастерство» вашей команды на полигоне в сороковом, я думал, что вы в танк сели после ночной пьянки. Гаупштурмфюрер резко поворачивается к мужчине с возмущением в тёмном взгляде, дабы холодно попросить не тыкать в ошибки, когда не просили, как застывает, натыкаясь на его взгляд. В обычно холодных голубых глазах виднеется искорка, что делает взор значительно теплее, а по-мальчишески искренняя усмешка трогает тонкие губы штандартенфюрера, и Тилике, мало того, что теряется, впервые увидев его таким, так ещё и запутывается в цепком взгляде, как мотылёк в смертельно прекрасной паутине коварного паука. Стук сердца набатом отдаётся в голове. Что-то не так, что-то определённо не так, какое-то странное ощущение пустоты в теле, но Ягер делает шаг к нему, и органы совершают кульбит, а парень пятится назад, натыкаясь бедром на подоконник. Что происходит? Что ему нужно? — Герр Ягер? — настороженно спрашивает адъютант, с ещё большей тревогой видя, как в ярко-голубых глазах вспыхивает хищный огонёк. Цепкие длинные пальцы впиваются в плечо, большой палец слегка отодвигает ворот рубашки, ложась на бьющуюся жилку, чем заставляет Хайна ошарашенно замереть. Наклоняется близко-близко, от чего вдох в горле застревает, и, дыханием на ухо посылая по телу мурашки, тихо шипит:

Проиграли.

И Тилике удивлённо распахивает глаза, выныривая из странного тумана мыслей. С пугающей безысходностью и смирением слушая окончание фразы английской речи, которую он и так знал: — …на основе этих пунктов и жестоких деяний, а также посмертной верности идеям Третьего Рейха гаупштурмфюрер Хайн Тилике приговаривается к смертной казни. Щелчок предохранителя. Немец смотрит на пистолет с холодом, пропитанным злостью и отчаянием. Смотрит и понимает, что его через пару секунд ждёт такая же участь, как Ягера и других высших чинов СС. Когда парень, слыша душераздирающий выстрел из камеры, падал на колени и зажимал рот руками лишь бы не завыть от разрывающей боли внутри, когда перед взором, будто наяву, представлялось мёртвое тело мужчины, голубые глаза которого стеклянным взглядом смотрели в пустоту, забирая с собой в бездну манящую смертельную красоту. И сейчас фашист поджимает губы, хмуро глядя на оружие в руках палача. Смерть Клауса чёрным пламенем прошлась по душе, оставив только выжженный пустырь. На секунду пролетает мысль, что Хайн слишком сильно привязался к штандартенфюреру, и возможно привязанность перешла границы морали. Но какая разница, когда над Рейхстагом развевается алый флаг СССР, будто впитавший в себя кровь войны. Надежда на спасение и вера в государство растаяли, словно иней по утру. Да, Клаус. Проиграли. Выстрел.