Однажды в Нью-Йорке

Леви внимательно осмотрел свое отражение. Вроде все нормально. И тёмно-синий смокинг ему к лицу, и вообще… Проклятый галстук никак не давался, и он ругался так, что будь галстук живым, уполз бы. В углу на полу тихо ворчал Сид, не то переживая за хозяина, не то думая о чем-то своем. За год с лишним Сид из комка палевой шерсти вырос до таких размеров, что Эрвин как-то пошутил: «Теперь можешь кататься на нем верхом». Леви хмыкнул и ответил: «Был период в моей жизни, когда я мечтал покататься на Сиде верхом, только не на этом». — «Отличная шутка за месяц до свадьбы». Эрвин явно обиделся, и Леви пожалел о глупой шутке. Чем меньше времени оставалось до часа икс, тем больше они оба нервничали. Сама по себе свадьба мало что меняла. Они давно жили вместе; в том, как они общались, сразу было видно, что они пара, у них появились общие друзья; Кушель относилась к Эрвину, как к члену семьи… Леви даже не думал, что простое решение «нажраться в красивом месте» окажется таким сложным. Не считая собственно организации, которую они с удовольствием спихнули на очень приятную женщину, мешали мысли в голове и целый ворох новых чувств. У Эрвина это проявлялось в какой-то глупой, почти детской ревности. Он сам видел, как это глупо, старался сдерживаться, но то и дело сквозь его обычное спокойствие прорывалась шекспировская ревнивость. До сцен не доходило, но… Леви терзали другие мысли. Он боялся, что Эрвин в последний момент передумает. Это, конечно, было глупостью. Но его мучил один и тот же кошмар. Ему снилось, что они произносят свои клятвы. Леви с какой-то неестественной для него горячностью говорил о том, как он счастлив, что Эрвин есть в его жизни. И все это было правдой. И вот, наступает очередь Эрвина, и… Он заявляет, что шутка затянулась, что ему смешно видеть, что Леви думает, будто он правда хочет выйти за него. Это было так грубо и обидно, что Леви готов был разрыдаться. Он просыпался. Смотрел на спящего Эрвина, чья тяжёлая рука лежала поперек его груди. Прислушивался к его дыханию. Он ворочался, стараясь улечься поближе к нему. Эрвин просыпался и ворчал, что Леви мешает ему спать. Леви извинялся. Обнимал его и негромко спрашивал: «Ты правда хочешь этой свадьбы?» — «Да, — отвечал Эрвин. — А ещё хочу, чтобы ты дал мне поспать. Мне вставать рано». Утром Леви просыпался вместе с ним, варил ему кофе и готовил завтрак. Потом Эрвин шел на работу, а Леви — гулять с Сидом. Завтракал сам и отправлялся на репетицию или репетировал дома. Иногда днём он приезжал к Эрвину в издательство, и они шли обедать вместе. Из-за Сида пришлось переехать. Теперь они жили в большой квартире с двумя спальнями; рядом был парк, где Сид с большим удовольствием бегал за белками. Жилье обходилось довольно дорого, до театра приходилось ездить на метро. Ещё ему не нравилось, что путь из ванной в спальню пролегал через большую комнату, а кухня представляла собой отгороженный столом угол. Но все это были мелочи, которые они с Эрвином вполне могли вынести. Их жизнь сейчас больше всего походила на то, к чему Леви стремился. Хорошая квартира, муж, собака, карьера — не головокружительная, а в самый раз. Леви даже не знал, мечтает ли он о чем-нибудь еще. Проклятый галстук никак не давался. Леви снова выругался. В соседней комнате тем же самым был занят Эрвин, и вот у него-то… Если он ещё не сбежал через окно, конечно. Организатор свадьбы сумела добыть им «Касл Хилл Инн», спасибо ей за это. И даже смогла убедить владельцев, что Сид — самая воспитанная собака в мире, так что он тоже приехал. На время свадебного путешествия за ним согласилась присмотреть Кушель. А Леви и Эрвина ждал Париж. Не тот, который в Техасе, а тот, который во Франции. Это была идея Эрвина. Когда Леви ухватился за «Фархэмптон», простите, «Касл Хилл Инн», Эрвин сказал, что тогда он выберет место для медового месяца. Хорошо, что он оказался довольно банальным. А то пришлось бы тащиться в какие-нибудь Гималаи и проводить ночи в компании шерпа и яка. Хорошо, что Эрвин — это Эрвин. С ним было… Спокойно. Надёжно. С ним, наверное, можно было бы и в Гималаи. Только хотелось в Париж. В дверь постучали, и Леви пришлось вынырнуть из потока мыслей. В комнату скользнула Кушель. «Как ты, дорогой?» Леви страдальчески скривил лицо и показал на злосчастный галстук. Она засмеялась и подошла к нему. «Надо было сразу меня позвать». Он улыбнулся. С собранными волосами, в длинном струящемся платье, она была похожа на кинозвезду сороковых. «Ты очень красивая, мам». Она победила его галстук и улыбнулась. Поцеловала его в лоб. «Спасибо, дорогой. Ты что, на каблуках?» — «Не хочу на фотографиях со своей свадьбы выглядеть коротышкой». — «А я тебе говорила в тринадцать лет: не кури». — «Ну, не занудствуй, а!» Она кивнула и как-то странно улыбнулась. Ему вдруг показалось, что она вот-вот заплачет. «Мам, ты чего? Все же хорошо?» Кушель тряхнула головой. «Все хорошо, дорогой. Просто я очень рада за тебя. Я надеюсь, Эрвин понимает, как ему повезло. Потому что если нет, я ему глаза выцарапаю». — «Я ему передам. Мам, дай сигарету… Мне надо покурить, а то я с ума сойду». — «Нет у меня…» — «Не пизди. Я знаю, что ты куришь!» — «Эрвин сказал?» — «Женщина, от тебя табаком пахнет, я же чувствую!» Кушель притворно закатила глаза, но полезла в сумочку за пачкой сигарет. Они вышли на веранду. Леви бросил курить незадолго до знакомства с Эрвином, и ему давно так не хотелось затянуться. Он с удовольствием вдохнул дым «Лаки Страйк» и улыбнулся, подставляя лицо морскому ветру. «Волнуешься?» — спросила Кушель, положив руку ему на плечо. «Мне в жизни не было так страшно, — признался он. — Мне уже месяц где-то снится один и тот же сон. Будто мы женимся, все дела, и вдруг Эрвин говорит, что это все просто шутка! И ржёт надо мной! Глупо, конечно…» — «Это нормально. Кенни все три раза так психовал, что у него зубы стучали». — «Трижды разведенный алкаш — отличный пример, конечно, мам. — Он помолчал, взял у нее ещё одну сигарету и заговорил снова: — Ты видела сестру Эрвина?» — «Да! Слушай, они так похожи… Я даже подумала, что это Эрвин в платье». — «Скажи? Я знал, что они близнецы, но видел ее только на фото… И охренел, конечно». Кушель осторожно взяла его за руку. «Знаешь, я сразу поняла, что у вас с ним все сложится. Так что, если тебе нужно мое родительское благословение, оно у тебя есть». — «Спасибо, мам. — Он осторожно поцеловал ее в щеку, вдохнув привычный с детства запах. — Может, тебе тоже мужа найти?» — «Нет, спасибо, если приспичит, у меня хороший вибратор». — «Блядь, мам!» — «Что?» — «Не ляпни что-нибудь такое, когда будешь тост говорить, ладно? И не смущай больше Эрвина. Он после того утра чуть не поседел». До начала церемонии оставалось минут десять. Кушель крепко обняла его, пообещала, что Кенни ничего не выкинет, и вышла. Церемонию вызвался провести актер из театра, Фарлан, которому вечно доставались роли священников и монахов, так что ему было не привыкать. Леви и Эрвин стояли перед ним, взявшись за руки. За спиной Фарлана открывался вид на Атлантику. От воды и яркого летнего солнца слепило глаза. Пахло морем, женскими духами, цветами и почему-то коньяком (Эрвин тоже успокаивал нервы). И Леви вдруг понял, что больше не волнуется. Эрвин смотрел на него своими голубыми глазами так спокойно, так тепло, что все мысли и сомнения уходили прочь. От пафосных клятв они решили воздержаться. Леви и так бы сказал Эрвину все, что чувствует, и не видел необходимости делать это перед всеми. И Эрвин был с ним согласен. Когда Фарлан закончил свою речь о ценности брака («Без религии только, прошу тебя, я атеист, а он агностик!»), и Эрвин наклонился поцеловать своего теперь-уже-мужа, среди гостей раздался странный звук. Леви не сразу понял, что кто-то рыдает. Оглянувшись, он увидел, что это Кенни. Он сидел в первом ряду и рыдал, уткнувшись в платок. Кушель осторожно гладила его по плечу и виновато глядела на сына. На мгновение Леви растерялся. Рыдающим он дядю никогда не видел. Эрвин сжал его руку, и Леви повернулся к нему. Они поцеловались. Вот и все. Они женаты. Официально. Бесповоротно. Леви казалось, что он грохнется в обморок от счастья. Эрвин, будто почувствовав, осторожно поддерживал его за плечи. К ним подходили с поздравлениями. Мать сначала крепко обняла Леви, потом Эрвина, потом — обоих. Кенни, вытирая кулаком слезы, тоже поздравил их и даже похлопал Эрвина по плечу. Ханжи налетела на них, как ураган. Леви впервые в жизни видел ее в платье и не сразу узнал. Эрвин в своем светло-сером смокинге выглядел, как диснеевский принц, и от этой мысли Леви вдруг рассмеялся и притянул его к себе, чтобы поцеловать. «Я люблю тебя, — шепнул ему на ухо Леви, — я так люблю тебя, что умру сейчас». Эрвин в ответ порывисто обнял его и поцеловал в макушку. «Ты что, на каблуках?» — спросил он. «А тебя только это волнует?» — «Нет. Я тоже люблю тебя. Поверить не могу, что мы это сделали…» Он вдруг заливисто, по-детски, рассмеялся и снова поцеловал Леви в губы, не думая о том, что на них смотрят. У Леви кружилась голова. Это все походило на сон. Не на те кошмары, от которых он то и дело просыпался последний месяц, а на чудесный волшебный сон. Он отвечал на поздравления, на какие-то вопросы, а сам старался не выпускать руки Эрвина из своей и думал только о том, что ночью они наконец останутся одни. На банкете много пили. Много танцевали. Эрвин вел его, осторожно поддерживая под лопатки. Леви сжимал его руку и улыбался во весь рот. Чувствовал он себя при этом идиотом. Но зато таким счастливым! Их пару разбила Кушель: она хотела потанцевать с Эрвином. Леви не слышал, о чем они говорили, но он видел, как у Эрвина краснели уши. Мать опять смущала его мужа. Бедный Эрвин. Ничего, он потом его утешит. К нему подошла Ханжи, и он охотно подхватил ее. «Ты отлично выглядишь, — сказал он, — почему я раньше никогда не видел тебя в платье?» — «Я редко их ношу. Я даже на своей свадьбе была в брюках, — рассмеялась она. — Я очень за вас рада. Надо было вас раньше познакомить… Привези мне из Парижа самый тупой сувенир, какой только найдешь?» — «Думаешь, мы будем выходить из отеля?» — «Зная Эрвина, он потащит тебя в Лувр или Помпиду. Зуб даю!» Леви рассмеялся. «Не сомневаюсь». Они много смеялись, много пили, много танцевали, много говорили. Леви не вслушивался в тосты, скорее угадывая, что именно им с Эрвином хотят сказать. Говорили то же, что и на всех свадьбах: что они красивая пара («Как два туза!» — пьяно прокомментировал кого-то Кенни), что они будут счастливы, что все их любят… В номер Эрвин затаскивал теперь-уже-мужа на себе. Леви держался на ногах только невероятным усилием воли. Эрвин тоже опасно пошатывался, но держался вполне уверенно. «Ой, блядь», — прохрипел Леви, как только Эрвин отпустил его. Он едва успел добежать до ванной. «Никогда не видел тебя таким пьяным», — усмехнулся Эрвин, стаскивая с него пиджак. Леви сидел на полу, держась за унитаз, и мог только стонать в ответ. Эрвин намочил холодной водой полотенце и вытер Леви лоб. Леви хотел поблагодарить его, но изо рта вырвалось только «блядь». Эрвин засмеялся. «Прекрати ржать, — еле ворочая языком проговорил Леви, — а то я с тобой разведусь». — «Прости». Он снова вытер его лицо, осторожно поцеловал в лоб. «Я, конечно, собирался сегодня ночью стоять на коленях, — заговорил Леви, немного оправившись, — но не перед белым другом. Помоги мне встать». Эрвин поднял его, и Леви повис на его руках, крепко держась за его плечи. Ему с бурных школьных лет не было так плохо. Все романтические планы летели коту под хвост. Ему было противно и стыдно; меньше всего он хотел испортить им с Эрвином праздник. «Ты как? Полегчало?» — спросил Эрвин. «Вроде да… Фу, не целуй меня! В душ…» Эрвин помог ему раздеться и разделся сам. Стоя под тугими струями воды, Леви немного пришел в себя. Эрвин осторожно поцеловал его в висок, скользнул губами по щеке. «Не надо, Эрвин… — Леви, однако, прижался к нему, с удовольствием чувствуя, как сильные руки скользят по его телу. — Если меня вырвет в самый неподходящий момент… Будет пиздец». — «Я бы это пережил…» — «А я нет. Мне и так стыдно… Прости, я все испортил». — «Ничего, у нас вся жизнь впереди». Утром Леви проснулся с дикой головной болью. Он даже не сразу вспомнил, где находится и что случилось накануне. Когда же осознал все, довольно улыбнулся. Сел. Тут же застонал от головной боли. Эрвина не было: увел гулять Сида. Зато на тумбочке у кровати стоял стакан и лежала пачка аспирина. Он проглотил таблетку, выпил воду и повалился на подушки, не зная, чего в нем сейчас больше: счастья от нового статуса или головной боли. Когда Эрвин вернулся, Леви уже нашел в себе силы не только встать, но даже привести себя в приличный вид. «Как ты?» — спросил Эрвин, целуя его. «Неоднозначно». — Леви поймал его руку и прижал к губам. Губы непривычно обдало холодом обручального кольца. «У нас есть примерно полчаса до завтрака», — негромко сказал Эрвин. Леви понял намек и притянул его к себе. Они рухнули на кровать. «Ну что, муж мой? — спросил Эрвин, стаскивая с него футболку. — Как ты хочешь?» Леви притянул его к себе за затылок. «Как я на самом деле хочу, нам времени не хватит. — Он облизал пересохшие губы. — Скажи это ещё раз». — «Что?» — «Про мужа». Эрвин наклонился к его уху и прошептал: «Муж мой». Леви аж вздрогнул. Он никогда не думал, что это может так возбуждать. «Трахни меня», — выдохнул он. Эрвин стянул с него джинсы. Развернул спиной к себе. Леви слышал, как он возится с ремнем на брюках, с презервативом, и нетерпеливо ерзал. Эрвин приподнял его за бедра и резко вошёл в него. «Не больно?» — «Нет…» Эрвин дерганно задвигался, явно с трудом удерживаясь, чтобы не кончить слишком быстро. Он наклонился, опираясь одной рукой о кровать, второй подхватив Леви под живот. Его рваное дыхание обдавало лицо, и от этого Леви довольно жмурился, и сам с трудом дышал. Он схватил Эрвина за руку, невольно впиваясь в нее ногтями. Подался немного назад, сильнее насаживаясь на член внутри себя. Эрвин застонал в голос, задвигался быстрее. Скользнул рукой по животу мужа вниз, обхватил широкой ладонью его член. Леви выгнулся, глухо застонал. Эрвин на мгновение отпустил его. Лег на спину. Леви, оказавшись сверху, опустился на его член. С непривычки он то и дело сбивался с ритма, но это только возбуждало ещё сильнее. Эрвин видел, как он закидывает голову при каждом движении, как кусает губы, как все его тело дрожит. Одной рукой он крепко сжимал его бедро, другой гладил и сжимал его член. Перед оргазмом он притянул Леви к себе и с силой поцеловал. Они кончили почти одновременно. Долго потом целовались. К завтраку они, конечно, опоздали. Аккерманы и Смиты впервые собрались за столом в полном составе. Молодоженов за опоздание никто не осудил. Кенни хотел что-то сказать, но Кушель цыкнула на него, и он умолк. Леви чувствовал себя немного неловко. Ему казалось, что от него все ещё пахнет Эрвином, несмотря на душ и парфюм, и все это чувствуют, а если и нет, все равно догадаться не трудно. Он покосился на мужа. Тот выглядел безмятежным. Леви то и дело крутил кольцо на пальце. Ему почему-то казалось, что все это вот-вот рассыпется, окажется сном, закончится… «У тебя что, похмелье?» — спросила вдруг мать, и Леви уверился, что все происходящее реально. Он нашел под столом руку Эрвина и сжал ее. «Немного», — сказал он вслух. Он попытался улыбнуться и оглядел компанию. Зрелище было странное. Эрвин и Эдвина («Эдвина? Эрвин и Эдвина? Ваши родители вас так назвали?» — не удержался он, когда Эрвин их знакомил.) выглядели, как истинные арийцы с агитплакатов Третьего рейха. Кенни, видимо, подумал о том же, потому что вдруг ни с того ни с сего спросил, где были предки Смитов в сентябре тридцать девятого. «Кенни, блядь», — зашипел Леви, но Эдвина спокойно ответила, что оба их деда участвовали в освобождении Польши и что немцев в их роду не было. «Ты другой темы не можешь найти?» — спросила Кушель у брата. «Могу, но не буду», — огрызнулся Кенни. «Я тебе врежу когда-нибудь», — пробормотал Леви. «А что я такого сказал?» — «Да ты в жизни ничего умного не сказал…» — «Успокойтесь оба!» Кушель грозно взглянула на сына и брата. Эрвин перевел разговор на местные красоты, и беседа за столом потекла мирно. Эдвина рассказывала про жизнь в Англии. Новоиспеченные мужья делились парижскими планами. После завтрака все разъехались. Эрвин предложил задержаться ещё на сутки, и Леви согласился. До отъезда в Париж оставалось несколько дней, так что можно было немного расслабиться. Леви с самого начала говорил, что не хочется улетать сразу после свадьбы. Хотелось спокойно собраться. Теперь он убедился, что поступил правильно. Он все не мог собраться с мыслями, осознать до конца реальность происходящего. Эрвин, когда они остались одни, признался, что у него тоже голова кругом от вчерашнего дня. Они долго гуляли по окрестностям. Сид радостно носился, лаял на морской ветер и выглядел счастливее обоих мужей вместе взятых. «Прости, что ночью так получилось», — сказал Леви, положив голову Эрвину на плечо. Они стояли на берегу, любуясь океаном. «Все в порядке. — Эрвин погладил его по волосам. — Я же говорил: впереди вся жизнь». Он поцеловал мужа в макушку. Леви поднял голову и притянул его к себе. Улыбнулся сквозь поцелуй. «Люблю тебя», — прошептал он. Эрвин крепче обнял его. «Я знаю, — ответил он. — Я тебя тоже».