***
— Текст дурацкий, — Арсений отбрасывает прочь распечатанный лист с текстом песни. — У меня к Лазареву претензий нет: поёт он клёво, но это… Арсений прерывается, покачав головой: «Ну что это за песня? Безынтересное повторение одной и той же строчки». — И чё ты возникаешь? — Антон подходит к другу и поднимает отброшенный лист. — «Залечивать ими раны»… «Шум океана»… ага, ага. «Моя любовь»… Моя любовь то, моя любовь сё. Угу-угу… — Шастун спешно пробегается глазами по тексту. — Знаешь… Он выдерживает задумчивую паузу и тоже кивает: — Согласен. Так себе. Арсений вяло пожимает плечами — «мол: я же говорил» и осматривается. Они сидят в комнате ожидания, где собрались все желающие принять участие в съёмках. Сам процесс проходит в соседнем павильоне. Народу много. Арсению повезло, и он сумел сесть, а вот Антону пришлось стоять, от чего высокий парень казался совсем огромным. — Ты заметил?.. — обращается к нему Попов. — Чего? — переспрашивает Антон. Арсений хмурится: «на такой высоте не слышно?», но проглатывает едкий комментарий. — Заметил, что тут все парами? Антон склоняется к нему, но правильнее было бы сказать — складывается. Потом выпрямляется и оглядывается, склонив голову на бок, и что-то считает про себя. Потом, посмотрев на Попова, недолго думая, усаживается прямо на пол, прислонившись спиной к стене. Арсений закатывает глаза, выражая своё отношение к такому пренебрежению чистотой брюк, но решает промолчать. — Вижу. Но не пойму почему. Тут не только парочками. Вон там просто две девчонки, вон ещё и там. — Да я не говорил, что они вместе, — запротивился Арсений. — Просто обратил внимание. Тут рядом с ним освободилось место, и его торопливо заняли девушки, которые до этого стояли рядом. Одна из них села на стул, а вторая — ей на колени. Арсений, склонив голову, внимательно посмотрел на них. Не такие уж и юные — лет двадцать восемь, может даже больше. Обе темноволосые, крепкие. И держат друг друга также крепко. Та, что сидит на коленях, совершенно спокойна и даже не смущается, когда подруга зарывается носом в её распущенные волосы. Арс переводит взгляд на Антона: то выглядит удивлённым и, кажется, думает о том же, что и он сам: — Ты читал то, что Пашка скинул? — Не всё, — пожимает плечами Антон. — Только место проведения. А что там могло быть интересного? Они молчат, поглядывая на пожилую супружескую пару, выходящую из павильона. — Как считаешь, — свистящим шёпотом спрашивает Антон. — Паша нам что-то не рассказал? Арсений, не сдержавшись, прыснул и тут же принял невозмутимый вид — уж слишком по-детски это вышло: — Думаю, да. — Пиздец, блять. Укоризненный взгляд Арсения заставляет его смутиться, и Шастун прячется, кладя голову на скрещенные на коленях руки. — Не спи, — просит Арсений, легонько потрепав его по волосам. — Почему нет? — бурчит из кольца рук Антон. — Потому что веселье только начинается, — так и не убрав руку с его головы, поясняет Попов. — Это вряд ли, — продолжает спорить парень, так и не высунувшись из своей «норы». — Ну-у, хочешь, садись и ты ко мне на колени. Это предложение звучит легкомысленно и совсем не серьёзно. По крайней мере, на это очень надеется Арсений. Но что там думает Антон для него загадка, потому что парень поднимает голову и смотрит прямо ему в глаза. — Что? В эту минуту раздаётся приказ: следующие!», и девушки-соседки поднимаются с места и идут в соседний павильон. — Хорошо, что не долго ждать, да? — Да, они там довольно быстро, — парни ведут меж собой этот пустой диалог, пока Антон садится на освободившееся место, и старательно делают вид, что не было ни этого полушутливого предложения, ни следующей за ним неловкой паузы. Антон барабанит пальцами по бедру, а потом, не выдержав, достаёт телефон и погружается в него. Арсений его примеру не следует, решая потратить его на то, чтобы немного понаблюдать за своим другом. В последнее время они виделись только на съёмках, и побыть с Антоном в нерабочей обстановке было интересно. Сейчас он напоминал ему того Шастуна, с которым они ездили на гастроли. Тогда они были моложе, раскрепощённее, веселее… Они не боялись отыгрываться самыми крайним шутками, балансирующими на уровне фарса. Они могли подкалывать друг друга на самые гейские темы. Могли притворяться и запарывать дубли, могли вести себя как дураки. Это было весёлое, беззаботное время. Воля был только рад: «пикантность» их отношений добавляла процент просмотров, пусть даже и за счёт школьниц. Потом всё изменилось. Арс понял, что отмыться от прилепившегося «геюга» не получается. Шипперы начали переходить все границы, а школьницы наседали так, что личного пространства практически не оставалось. — Следующие! — раздаётся призыв и Шастун толкает его в бок, прогоняя старые воспоминания яркой и живой картинкой. — Поторопись, — бросает он и направляется к входу, на ходу засовывая телефон в карман джинс.***
— Что вы готовы показать? Парни обмениваются непонимающими взглядами, молча выражая недоумение заданным вопросом. Девушка с планшетом в руках выглядит серьезной и неторопливой: — Ну? — Не наезжай на них, — раздается сбоку голос Лазарева, и к парням выходит сам певец. — Ты же знаешь, как их легко спугнуть. Привет, — обращается он уже к ним. — Вы же из того смешного шоу на «ТНТ»? Я был у вас пару раз. Пришли вдвоём? Правильно. Вы… — он мешкается, — вы… — Мы?.. — вопросительно переспрашивает Арсений. — Вы же знаете концепцию клипа? — Не-а, — отвечает за обоих Антон, кивнув Арсению: «мол, сейчас всё узнаем». — Мы снимаем клип на песню о любви. И хотим показать её проявления. Самые разные. Для этого и пригласили реально влюблённые пары для съёмок. Юль, покажи. Ассистентка поворачивает ним планшет и открывает PDF-ку с рисунками, выглядящими как комикс. — Светлый, нежный фон. И пары. Лаконичность и простота без эмоциональной окраски. Держащиеся за руку пары, взаимные прикосновения, поцелуи. — Сергей тычет пальцем в экран, указывая на наброски будущего клипа. — Так вот, что вы готовы из этого показать? Какое проявление любви? — А… вопрос. — Арсений поднимает указательный палец. — Ты сейчас говоришь о любви… какой? Кого к кому? Сергей поворачивается к нему и смотрит долгим, пронизывающим взглядом. Антону не нравится этот взгляд, и он встаёт ближе к другу, чтобы тот мог почувствовать его поддержку. — О любви в общем смысле слова. Ты имеешь в виду, снимаем ли мы здесь любовь между гомо и гетеро? Нет. Мы снимаем любовь между людьми. Здесь нет привычных ролей: мать-дочь, жена-муж, супруг-супруга. Только любовь, а между кем — это дело самих людей и мы их выбор не оцениваем. Повисает молчание. Антон сипло дышит, Сергей выглядит серьёзным. Планшет от бездействия гаснет. — Готовы в таком участвовать? — прерывает тишину девушка-ассистент. — Арс, — зовёт Антон. В голубых глазах Арсения сомнение и страх. И пусть другим это не видно, но Антон чутко улавливает настрой друга. Ему это не нравится, но как избавить его от этих чувств Шастун не знает. — Мы отойдём ненадолго, посовещаемся, ладно? — Антон берёт друга за плечи и отводит в сторону. Юля кивает и пока что вызывает других кандидатов на съёмки. Убедившись, что они ушли, Антон разворачивает Арсения к себе, по-прежнему крепко держа его за плечи. Сейчас он рад, что гораздо выше друга — это позволяет ему чувствовать себя старше, а голосу — звучать уверенно и взросло. — Уходим? Арсений не поднимает голову, но и не даёт однозначного согласия. — Зачем нам это? Мы не пара, не «возлюбленные» — как ругательство выплёвывает Антон последнее слово. — Ты представляешь, что начнётся, если об этом кто-то узнает? Засветиться в клипе про ЛГБТ-шников, учитывая, что мы сами к ним не относимся! Пошли отсюда. Шастун тянет друга за рукав, но сдвинуть Арса с места не так-то просто. — Пашка с нас три шкуры спустит за такие незаконтрактованные съёмки. Или штаны — в нашем-то случае. Но Арсений не улыбается его остроте, наоборот — он очень серьёзен. — Что?.. Попов медленно качает головой: — Почему бы нам… не остаться? Шастун удивлённо замирает, не верящий, что напарник мог предложить такое. Арсений — ярый противник псов-шипперов, ненавистник любых домыслов и догадок — предлагает им остаться и сняться в этом сраном клипе? — Но почему? — спрашивает он вслух. — А почему ты сам не против? — Не переводи стрелки, — хмурится Шастун. — Я первый спросил. — Ты хочешь остаться? — в лоб спрашивает Арсений. Спрашивает так, что соврать нет возможности, да Антон и не смог бы. Арсений Попов — его слабость, его уязвимое место. Его тайная и ненормальная мечта. Его болезненная привычка, хуже сигаретной зависимости. И если Бог или кто-то там наверху дал ему возможность сняться с ним вместе, поиграть во влюбленных хотя бы на камеру, то Шастун никогда от такого не откажется. — Да, хочу. В глазах Арсения тёмный лес: понять о чём он думает невозможно, также как и проникнуть за его образ графа. Он всегда скрытный, всегда настороже. Никаких лишних слов, никаких раскрытых чувств, неосторожных признаний. Анализ и собранность даже в мелочах. Его не раскрутить на интервью, не поймать на слове. Арсений — человек-загадка. Лишь изредка в минуты смеха можно увидеть, как спадает суровость и строгость, и видно Арсения с его доброй и широкой улыбкой, острыми скулами и искрящимися глазами. «И всё же — почему? Для чего? Назло фанатам? Всего лишь посмеяться?» Антон хватает его за плечо и сжимает. Не до боли, но цепко и жёстко. — А теперь ответь ты: ты тоже хочешь здесь сняться? Арсений выпрямляет и без того ровную спину и откидывает чёлку со лба нервным заезженным движением. — Я не против. Любой опыт — это опыт, — и усмехается так, что двойной подтекст невозможно не услышать. — А если кто-то узнает? — всё ещё беспокоится Антон. Он не понимает, почему именно он переживает за то, что они могут быть узнанными. Разве не Арсений, ненавидящий шипперов, должен думать о них? — Не узнают, — понизив голос до свистящего шёпота, говорит Арсений. — Я кое-что придумал.***
Твоя любовь подавала руки, чтобы залечивать ими раны
На указательном пальце Антона два кольца. На среднем одно, но толще первых двух. На безымянном ничего. На мизинце — перстень. Арсений и с закрытыми глазами мог назвать каждое, но сейчас он не просто видит их — он их ощущает. Первое — гладкое, ровное. Второе — с ажурной гравировкой. Третье толстое с холодным камнем, который успел нагреться под его пальцами. Четвертое — немного колючее из-за декоративных элементов.Твоя любовь — это так красиво
Арсений держит его руку в своих руках, переплетает их пальцы, мягко поглаживает белую кожу. Проводит самыми кончиками пальцев по выступающим венам, ощущает шероховатость рисунка и понимает что это — самое интимное, что он когда-либо делал в своей жизни. Все ночные перепихоны, полные жаркого желания, пропитанные потом и алкоголем, не сравнятся с этим кратким ощущением чужой ладони в его руке.Твоя любовь возвращала в детство. Дарила всё, чего не хватало
Странная нежность, больше похожая на детскую влюблённость, наполняет его, когда он прикасается к этим длинным — нереально длинным — пальцам Антона. Косточки фаланг выпирают, как и вены, и это выглядит несуразно. Весь Антон такой: высокий, постоянно горбящийся малый. Ещё ребёнок, слишком рано повзрослевший. Закинутый к ним в коллектив волей случая. Или просто Волей.Твоя любовь подпускала близко. Прощала крики, по нервам била
Они и раньше с Антоном были близки. Их квартет быстро разбился на две пары. На две устоявшиеся пары. Ему достался Антон. Вечно смеющийся, совсем не вспыльчивый и абсолютно безобидный. Он не умел зло шутить, а вот хамил направо и налево. И с ним невозможно было поругаться или поссориться. Он был милым щенком, терпеливо сносящим все сказанные в порыве злости слова. Он был очень добрым.Твоя любовь, прикасаясь к телу, меняла время на запах кожи
Арсений переводит взгляд с их переплетенных рук на лицо Антона. Он помнит его наизусть. Сколько они уже вместе снимаются? Он знал неизменный запах Антона, знал, как он любит менять чехлы на смартфоне. Знал его излюбленную футболку и носки, которые тот ненавидел. Сколько ночей они провели в туре по городам, засыпая в поездах, самолетах, автобусах. Сколько совместных завтраков, ночных попоек — и не упомнить. Сколько раз они стискивали друг друга в объятьях, радуясь победе Спартака, окончанию съёмок, или же их началу. Сколько раз он ощущал тонкий позвоночник Шастуна, который казался ребёнком, не смотря на свой огромный рост. Сколько раз Шастун говорил что-то важное…***
— Стоп. Снято! Кажется, что прошла целая жизнь прежде, чем оператор дал команду об окончании съёмки. Хотя снимать-то было нечего: в камере были лишь их руки. Антон и Арсений отпускают ладони, пальцы ещё инстинктивно сжимаются, силясь уловить тепло другого, но парни расходятся в стороны. От чего-то внутри становится пусто, а вслед за этим — тошно и муторно. Антон смотрит Арсению вслед, потом бегло благодарит всех, кто был на площадке, и идёт следом за ним, понуро опустив голову. Стемнело. Это заметно даже в коридорах съёмочного павильона. Антон изредка поглядывает на свою ладонь, не понимая, почему она пуста.Твоя любовь прижимала к сердцу, так тихо-тихо и не отпускала
Арсений идёт впереди, уверено шагая по узким закоулкам. Конечно, ему не сложно ориентироваться здесь. Ему везде легко. Он всегда душа компании. Может остроумно шутить, блещет фактами и в любой компании чувствует себя как рыба в воде. Антон не понимает своего тоскливого настроения. Может быть, всё дело в осени? Они замирают перед лифтом, и Антон с тоской понимает, что ещё пары минут в молчании кабины он не выдержит. Несмотря на перезвон, извещающий о прибытии кабины, он хватается за перила и резко сворачивает на ступени, шальными прыжками спускаясь вниз. От быстрого бега (пусть и по трём этажам) мысли проясняются, сердце начинает стучать быстрее, а кровь, вперемешку с малой дозой адреналина, ускоряет свой бег по венам. Добежав до первого этажа, он останавливается, чтобы отдышаться. Дверь лифта раскрываются, и оттуда неспешно выходит Арсений, всем своим видом давая понять, что он-де ни в каких «соревнованиях на скорость» не участвовал. И всё также молчит. Улица встречает их промозглым ветром и мелким — и от этого более противным дождём. Они остаются под козырьком. Такси никто не вызвал. И они всё также молчат. Пальцы мерзнут то ли от того, что нет перчаток, то ли от того… Стремясь заглушить холод внутри, Антон достаёт пачку сигарет. Внутри, добавляя мрачности его настроению, обнаруживается всего лишь одна штука. Недовольно поджав губы, Антон достает её и, смяв упаковку, оглядывается по сторонам в поисках мусорки. Вместо неё он натыкается на пристальный взгляд Арсения. Темнота слабоосвещённой улицы делает его глаза ещё чернее, чем они есть на самом деле. Он тянет руку к его лицу, и Антон задерживает дыхание, крепко стиснув зубами зажатую во рту сигарету. Что он?.. Арсений молча забирает сигарету и, согнув её пополам, бросает на асфальт. Вечерние сумерки тут же жадно поглощают её, чтобы никто, кроме утреннего дворника не нашёл их улику. — По домам? — хрипло спрашивает Антон чужим голосом. «Нет. Скажи нет. Не хочу, не пойду, нет, никуда на за что, один… не пойду»… Арсений кивает: — Да. Домой. В дали улицы появляется машина, разрушая ночной романтизм сухим светом жёлтых фар. Она останавливается поблизости, цепнув глаза яркой вывеской известной фирмы такси. Арсений, делая приглашающий жест, открывает дверь. Антон мнётся, но юркнувшие за ворот рубашки капли дождя решают за него. Арсений также торопливо загружается вслед за ним на заднее сидение. Влезает неаккуратно, задев его коленями, и внутри Антона что-то вспыхивает и тут же гаснет, замороженное холодом пустых ладоней. Это — не то. Этого — мало. Печка включена на максимум, музыка — на минимум, но этого не замечает ни один, ни другой. Арсений смотрит в окно, в лобовое стекло, на водителя — куда угодно, но не на Антона. Тот видит, как время от времени, шевелятся у него пальцы, будто желая сжать что-то незримое. Собственная ладонь гудит от пустоты. Подъезд Арсения, выхваченный фарами и единственным фонарем, вырисовывается внезапно. Машину дёргает от незамеченной кочки, и парни подскакивают. Антон ударяется головой, вновь проклиная свой рост. Арсений даже не улыбается. Это так странно. Обычно тишина между ними была более легкой, дружеской. А не такой… болотистой. Они выходят из машины, вновь попадая в заложники неприятного дождя. Укрываются в подъезде, пахнущим кошками и студентами. Поднимаются на один этаж вверх. Все эти последовательные движения Антон отмечает бессознательно, думая о том, что ему хочется чихнуть. Арсений одним слитым движением достает ключи, и Антону приходит в голову всё-таки спросить, почему они вдвоём у него. И не хочется слышать ответ. Пропуская его вперёд, он останавливается на пороге. Свет отчего-то Арсений не зажёг. Коридор длинный, но Антон знает его давно и темнота его не пугает. Страхи детства не напоминают о себе ни разу, и Антон спокойно делает шаг вперёд. Тут же его хватают холодные руки и тянут куда-то вбок. Холодные пальцы смыкаются на шее, а губы накрывают чужие губы. Голова кружится, а в груди, наконец-то, становится тепло. Тут же всё пропадает. Зажигается свет. Арсений оказывается в паре метров от него, стягивающий свою куртку с самым невозмутимым арсениевским выражением лица. Шастун ощущает, как его потряхивает от нахлынувши-отпустивших чувств. Если бы не запах Арсения, то поверить в произошедшее было бы невозможно. Или всё-таки это его больная фантазия? — Чай будешь? Или кофе?.. Пиво есть. Было. Энергетик где-то… валялся… Давно. Арсений теряется к концу фразы: видимо имитировать невозмутимый вид для него тоже сложно. Мир трещит как весенний лёд, готовый вот-вот лопнуть алой кровью разбитого сердца. — Холодно, — признаётся Шастун, так и не сняв куртку.Твоя любовь подавала руки, чтобы залечивать ими раны
В голове крутятся строчки песни, которая скоро станет популярной и общей, а пока — только их. — «Твоя любовь — это та-аак красиво-оо. Твоя любовь этих тактов сила-аа», — начинает напевать Арсений. Выходит ужасно: то ли от дрожащего голоса, то ли от того что он закрыл глаза, и Антону не видно его синих глаз. Шастун чувствует, как дрожат ноги. Ему нужно сесть. Иначе он упадёт. — Арс, — зовёт он. Зовёт отчаянно, тихо. Безнадежно. — Перестань.Твоя любовь, прикасаясь к телу, меняла время на запах кожи.
Арсений приближается. Кладёт руки ему на плечи, покрытые толстой осенней курткой. Но Антон чувствует эти прикосновения. Он почувствовал бы их даже из могилы. — Перестать? — шёпот Арсения тише взмаха крыльев бабочки, но для Антона это — гром. Лёд сердца трещит, напоминая о себе. — Не поступай… так, — просит Антон. Он понимает, что проиграл. Проиграл себе, своим принципам, своим попыткам держать всё под контролем. Он потерял управление и теперь летит куда-то в синие глаза. Которые становится всё ближе и ближе. И снова чужие — нет, — родные губы прикасаются к его губам. …Подпускала близко. Прощала крики, По нервам била. Прощала боль, Признавала риски… Лёд разбивается, осколками разлетаясь по венам и сосудам, но — вопреки ощущениям — из сердца льётся не кровь, а счастье. Глухое, неяркое, будто и ненастоящее. Но — счастье. Антон протягивает руки, обнимая мужчину. Не смеет закрыть глаза — второй раз обмана он не выдержит. Видит перед собой его лицо, его так же открытые глаза. Ощущает губы — тёплые, живые настоящие. Голова кружится, и в ней набатом звучат строки песни, повторяясь вновь и вновь.Прощала боль, признавала риски. Твоя любовь во мне всё мирила
***
Клип Лазарева набирает миллион просмотров за полдня. Четвёрка ребят из «Импровизации», а на деле — разделившиеся на пары ещё давным-давно парни, смотрят его все вместе в краткий перерыв во время съёмок. — Текст дурацкий, — бросает свой комментарий Арсений, болтая ногой и грызя яблоко. Антон фыркает и отбирает фрукт. Откусанность его совсем не смущает. — Ебать, там парни! Вы видели?! — Матвиенко тычет пальцем в экран. Димка закатывает глаза, когда хвостик напарника закрывает ему обзор. — И девушки, — пытается перефокусировать его внимание Шастун. — Да фиг с ними, с девчонками. Там парни снялись! — Да? Я не видел, — ворчит Позов, отмахиваясь от мельтешащих волос Сергея. — Твоё хозяйство мешало. — Перемотай-ка, — просит Матвиенко. — Там их руки были. Правда, с бабскими браслетами. Совсем как у… Он замолкает поражённый отгадкой и смотрит на Шастуна. Точнее, на его руки. — Незачем мотать, — прерывает их Арсений. — Текст дурацкий. Скажи же, Шаст. — Ага, — кивает тот, улыбаюсь. — Просто дурацкий. Твоя любовь становилась целым из двух частей, что так не похожиТвоя любовь меня доводила, Но твоя любовь — это так красиво