Ночь разведывательного отряда

       Пускай советские танки легче немецких "Пантер" и "Тигров", и едва ли знаменитые Т-34 тяжелее "пазиков", ни один человек не может противостоять танку, будь он русский или немец, при чем и человек, и танк. И потому, что всем известна такая простая истина, никто и не берётся сражаться с танком на голых руках, а, взметая комья земли или снежные хлопья, бросается прочь. Но ведь не всегда можно убежать. Оставшиеся солдаты отряда бросались из под гусениц, чьи владельцы разрывали оглушительным рёвом моторов вечернюю тишину, леденя кровь в жилах безоружных, совсем как мороз, что окутывал обе стороны противников, не разбирая кто есть кто. Как сказано ранее, никто не может противостоять танку: ни человек, ни животное. А потому, истошно крича, ставшие жертвой падали под тоннами металла, в последние секунды жизни слыша оглушительный хруст снега, а, возможно, это были их кости - в предсмертной агонии они не могли и не пытались разобрать. Танки рвали плоть, кружась на месте. Сами танки, сами машины войны убивали и жаждали убивать ещё и ещё. Уже не те, сидящие в их брюхах. Те, когда-то мечтавшие о долгой жизни и счастливом будущем, давно не осознавали, что делают. Покорно вдавливая рычаги в панель, закручивая люки и заряжая оружие их и без того смертоносной техники изо дня в день, они давно ничего не осознают, не видят дальше круга обзора оконца мех-вода и башенной оптики. От людей остались лишь оболочка с пустыми тупыми глазами, улыбкой, едкой ухмылкой, и крик, редкий радостный возглас, такой, какой бывает, лишь когда человек с наслаждением убивает человека. И, выпуская этих покинутых на свирепый мороз, танки разрешают осмотреть поляну, убедиться, что они хорошо сделали свою работу, потрудились на славу. Картина действительно нравится им самим, и завороженные солдаты не могут противиться, тупо пялясь и ухмыляясь, окидывая взглядом взъерошенную, вспаханную до промерзшей земли поляну, окропленную кровью, лоскутами ткани, шматками плоти и останками приемников, что почти не отличались от останков некогда живых существ. (И все же они молодцы! Разорвали, смешали со снегом три десятка солдат и аппараты разведывательного отряда! Конечно, за этот поступок их нужно щедро наградить, хотя бы хвальбой главнокомандующего, который несомненно это сделает, наставляя на будущие убийства, быть точнее, - подвиги, как он скажет).        Разведчики, солдаты, отправленные прямиком на смерть, без оружия, лишь с техникой, наверное "в шутку" или на поддразнение своих врагов, не выполнили своё задание, предназначение - службу родине. (Наверное, они заслужили смерти). Лёжа в сугробах, трясясь от холода и страха, их (тех, кто остался в живых по ошибке судьбы) бросало в жар и агонию. У кого-то катились по щекам слёзы, полные разрывающей и отправляющей в бессознательное состояние боли и сковывающего, отравляющего рассудок страха. Монстры, металлические шкуры которых блестели в лучах догорающего солнца из-за крови, густой и жидкой, алой и почти бурой, уже застывшей на морозе тонкой коркой, крови их жертв, давно скрылись с той поляны, уже сбежав из леса к своим пристанищам, будто боясь темноты, совсем не переживая о тех, кто остался в ней. Не чувствуя рук и ног, ходячие мертвецы вставали лишь после захода солнца (благо, зимой темнеет рано и быстро), с ужасом озираясь по сторонам, все еще слыша отдающийся звоном в ушах оглушительный рев моторов. Но, не видя ничего (а что они могли видеть в ночном лесу?), те собирались жалкой кучкой, едва по численности переваливающей за половину десятка. Кого-то пытались достать из под других трупов, но взявший на себя главенство окликнул бывший отряд - теперь жалкую группку - и все скопом ринулись со злополучного открытого пространства, что еще утром, окрапляемое лучами солнца, сулило удобную для расположения площадку, а деревья, стоящие стеной вокруг, отличную защиту, хотя бы от посторонних глаз. Где-то среди кустарников, таких голых и уродливых зимой, придававших лесу вымерший вид, кто-то собрал кострище - маленькая кучка веток и коры темнела над снегом среди, казалось, таких же чудом спасшихся и из последних сил живущих (а можно ли назвать это жизнью?) растений. У кого-то остались спички и он пытался зажечь их онемевшими руками. Непривычный холод чужих земель и изорванная в клочья одежда - то, что сопровождало последние живые души в лесу этой ночью. Эти, такие же покинутые существа, выглядели еще более жалко, чем стоя эшелоном с напыщенным видом, гордясь званием отправляющихся в тыл врага, надеясь достичь чего-то, получить что-то заветное, свое для каждого. (О, как были глупы эти бедные, бедные существа!) Прижимаясь друг к другу, как дикие звери, в них, как жалкий костерчик перед ними, тлела надежда пережить ночь. Будет утро и они пойдут. Подгоняемые в спину лучами бледного зимнего солнца, пойдут к лагерю, где быстро восстановятся и снова будут нести правосудие в земли врага, а самодовольные командиры больше не допустят такой ошибки (ведь это была просто ошибка!) и никогда больше не отправят солдат на смерть! Теплившиеся в них мысли, кажется, согревали их, и они, вжимаясь друг в друга плотнее и ложась чуть не на сам костёр, засыпали один за другим. Последний, бросив напоследок оставшиеся ветки, полностью измотанный борьбой с врагом и собственными ранениями, уснул, а его дыхание впервые за день стало тихим и спокойным.        Никакие события бренных существ не помешают солнцу снова подняться, чтобы посмотреть все произошедшее в его отсутствие. Конечно, зимой оно делает это лениво, вальяжно, заставляя небо сначала бледнеть, а потом еще несколько часов светлеть, задолго оповещая все живое о своём очередном возвращении. Пробиваясь через ветви, незатейливыми узорами ложась на снег, солнце будто принесло жизнь со своим приходом: сухие замершие сугробы переливались на свету, будто шевелясь под трясущимися тенями ветвей и падающих снежных хлопьев, деревья уже не отшатывались, как казалось ночью, в ужасе, а, воспевая приход нового утра, покачивались из стороны в сторону, даже кустарники, те уродливые кустарники, тянущие ветки, словно иссохшие руки, к солнцу, и те будто ожили от игры света и теней.        А вы, наверное, уже догадались, что уснувшие солдаты закрыли свои глаза навсегда? И, наверное, вам хотелось слышать сладкую успокаивающую ложь, что все хорошо, что солдаты вернулись домой, что люди стали людьми и шарахались войны, как огня, а не продолжали с остервенением и азартом бросаться в гущу тел, но я не стану врать - у бедных существ, некогда бывших людей, не было шансов в этой недружелюбной ледяной земле, куда они были закинуты своими же командирами, своими соотечественниками, что, гонясь за собственными "заветными", плевали в спины людям, превращая их в подобных покинутых. Кем? Всеми и всем - родиной, семьей, возлюбленными, рассудком и человечностью. Дак пусть их тела теперь лежат среди тех уродливых кустарников, подпаленные углями слишком близко к ним разлегшихся, после смердя гнилью по лесу на чужбине с наступлением тепла, а пока лежат, возвышаясь над промерзшей землей сугробами. Пусть они никогда не вернутся на родину, и родственники и возлюбленные плачут над потерей, проклиная войну, "где брат убивает брата", ведь все люди на земле - братья (ведь так?...), и своих правителей, что, играясь судьбами людей, ищут свою выгоду и решают свои проблемы. Пусть их кости и каски вселяют ужас, пережитый ими, в тела нашедших их предков всех ставших нелюдями, теми покинутыми во время войны.