прогулка

      Ты просыпаешься в Хьюстоне. С неба снег падает тяжелыми комьями, и ты не можешь вспомнить, что именно он здесь делает — в Хьюстоне обычно зимой дожди, а не обжигающий мороз, и ты обычно не лежишь на асфальте в теплом пуховике и холодных джинсах. В щиколотку начинает задувать ветер — ты прячешь одну ногу за другой и медленно моргаешь.       Снег продолжает падать.       У тебя начинают мерзнуть колени.       Ты садишься рывком, оглядываясь, и холодный воздух бьет тебя в лицо — ты подставляешь ему и вторую щеку. Ты вспоминаешь, что ты здесь делаешь — и ты стаскиваешь с лица очки, чтобы увидеть в их отражении свои пустые глаза. Воспоминания приходят постепенно — сначала о его горячих руках на твоем лице, потом о том, что ты обещал показать ему город, не скрытый под водой, а потом как ты уснул, обессиленный.       И вот, проснулся. Тебе тепло, но немножечко холодно, и тебе хочется спросить подсознание, мол, почему, какое я тебе плохое зло сделал, что ты так со мной? Вместо знойного дня в парке, тебя отправляют шляться по минусовой температуре в поисках парня, который наверняка уверен, что даже не потерялся.       Ты встаешь, складываешь руки рупором и кричишь:       — Дирк!       Это, конечно, не работает, и ты знакомым (его) жестом сам себе ладонью по щеке проводишь — и задыхаешься от запаха апельсинов. Тебе непонятно — ну почему? Куда ему надо было деться? Ты еще до конца не проснулся? Или это он тебе приснился? Вы ели друг друга, спали друг с другом столько времени, сколько ты посчитать не можешь. А теперь он пропал. Ты настолько врос в него, что при его отсутствии чувствуешь себя так, словно потерял что-то важное.       Ни в одном доме не горят окна, ни одна дверь не открыта, ты стоишь посреди пустой улицы и смотришь на фонари.       Красиво.       Ты суёшь коченеющие руки в карманы, надеваешь шапку, которую случайно там нашел, и идешь — вперед, но, на самом деле, не важно куда. Дома сменяются домами, фонари — фонарями, и тебе хочется извиниться. То ли перед собой, то ли перед ним, за этот бессмысленный лабиринт многоэтажек. Джинсы в снегу начинают оттаивать, ничего вокруг не слышно, холодная ткань прилипает к твоим ногам и ты морщишься. Не важно куда ты идешь — ты все равно придешь куда нужно, если будешь думать о нем.       Ты думаешь о том, как вы познакомились — именно вы двое, после череды бесконечных Дирков и Дейвов, как ты встретил его, а он встретил тебя, и как вы как будто попали домой — просто от присутствия друг друга — ты сказал ему «привет», вместо обычного «сап», а он ответил тебе так же, и ты ему улыбнулся.       Думаешь о том, что его невыносимо трудно обнимать — всего костлявого и твердого, но так хочется.       О том, как он гладил тебя по голове, пока ты сидел в ванне в слезах и думал, что никогда оттуда не выйдешь — из темноты и холодной воды.       Как много вы говорили — как тебе впервые было не сложно говорить о себе, а еще о том, как тебе больно, и как он извинялся за то, что делал не он.       Ты думаешь о том, как он выдыхал тебе в губы, и о том, как ты расплакался в ваш первый поцелуй.       Чем больше ты думаешь, тем менее реальным он тебе кажется.       Был ли он вообще? Его крепкая хватка — твоя рука в его руке, его невесомая улыбка — только взглянешь и пропадет. Был ли страх в его глазах — и в них же чужая боль? Когда он смотрел на тебя так, словно нет ничего на свете более важного и ценного, и когда тебе так хотелось, чтобы он не отводил взгляда. Он держал тебя за руку, и все расплывалось, и звезды-трещины падали с неба, и вы бежали все дальше и дальше в чужие воспоминания, и что-то важное между вами искрило и натягивалось. Ты думал, что это никогда не закончится, а теперь его нет.       Был ли он вообще? Был ли он когда-то счастлив с тобой так, как ты с ним, был ли ты нужен ему так, как он тебе?       Мир расплывается, но вдруг оказывается, что это слезятся твои глаза.       Ты останавливаешься перед светлыми окнами какого-то невыносимо клишированного кафе и видишь там его — за столиком на двоих, с двумя бокалами на нем — от глинтвейна идет светлый пар, и ты долго рассматриваешь это, смаргивая бесполезную влагу, пока он тебя не замечает.       Ты заходишь внутрь, снимаешь с себя теплый и мокрый пуховик, стягиваешь шапку, и говоришь:       — Привет.