Сумерки надежды

Роска̀на, Лейк-Сити, район Ба̀скер, здание научной лаборатории. 12.05.1074, 2:37. Холодный город. И такое же холодное сердце мужчины, давно позабывшего, что такое жалость. Его стук гулко раздаётся в ушах, вторя ритму шагов мужчины. Он идёт медленно, не скрывая своего присутствия и не прячась за металлическими баками, в которых местная шпана прячет смысл своего существования в виде порошка и таблеток. Он знает, что та, на кого открыта охота, не сбежит и даже не ударится в панику при виде его лица, если он снимет маску. Да, его лицо явно не то, чем стоит гордиться, но именно оно сделало ему большое имя среди Волков. Обезображенное, потерявшее личность и намёк на человечность. Как и его душа. Тьма его души может дать фору самым мрачным, кишащим фриками и падалью, поганым местам Лейк-Сити. Кто бы мог подумать, что четыре года назад этот город был центром научного и культурного просветления всей Роска̀ны. Сюда толпами стекались учёные, инженеры, доктора, политики. Только лучшие из них — те, кто доказывал свою пригодность и соответствие требованиям города — имели право получить работу и тёпленькую койку под крышей. Всё в этом городе было лучшим, и это его погубило. В очередной попытке достигнуть совершенства город упал на дно. Он, как сейчас, помнит тот день. Порой его даже пугает то, что события точки невозврата так чётко отпечатались на его памяти. Чёткие образы паники в кровавых оттенках видятся ему каждый раз, когда он закрывает глаза. Странно, но именно это не даёт ему сойти с ума. — Прекрасная ночь, не правда ли? — порывы жесткого ветра перебивает мелодичный голос девушки с голубыми волосами. Она сидит на краю крыши, скинув ноги в пропасть под собой, и любовно оглядывает ночной город, превратившийся в обитель потерянных душ и сломанных судеб. Её вьющиеся длинные волосы подхватывает ветер, призывая к побегу от смерти. Но она не бежит, а смотрит на него удивительно осознанным и глубоким взглядом бесцветных глаз. Не спеша Волк приближается к жертве, не видя ничего, кроме цели и пути к её достижению. Но он не раз задумывался о причине открытого контракта на юную особу. — Очередная ночь в городе надежды, пропахшей гнилью. — Его голос чуть приглушен плотным слоем фильтров, подающих ему газ септѝла, мощного обезболивающего. Он необходим ему для облегчения боли, что следует за ним по пятам. — Надежда, пропахшая гнилью, всё равно остаётся надеждой. — На её глазах отражаются блики печали, сколь резко появившиеся, так и исчезнувшие. — Да, только людям всё меньше хочется поддерживать её жизнь. Волк остановился на расстоянии около трёх метров, достаточном для того, чтобы она чувствовала себя свободной, но он успел бы схватить её, если та начнёт глупить. Чувствуя порывы ветра, подталкивающие его к краю, он сменил позицию и теперь стоит, прислоняясь к каркасу ограждения энергоблока, подпитывающего всё здание. Внешне он может показаться спокойным, даже расслабленным, но это далеко не так. — Знаешь, — девушка скрещивает ноги и начинает вилять ими из стороны в сторону, — в детстве я слышала несколько фактов о волках. В одиночку они могут выслеживать добычу часами, неотступно следуя за ней по пятам и не давая возможности сбежать от неминуемой гибели. — Она складывает руки вместе, разъединяя пальцы и изображая открытую зубастую пасть. — Они изводят жертву до тех пор, пока у неё не будет сил бороться, и затем нападают, — «пасть» резко захлопывается. Волк молча слушает, мысленно проводя параллели между жизнью своей группировки и её словами. И приходит к выводу, что скорее всего она говорит именно о Волках, а не диких хищниках. Впрочем, Волки и есть дикие хищники, продающие услуги за деньги без оглядки на совесть и честь. Другой жизни этот город обещать не может, как и весь мир. — Ты не такой, — девушка чуть отклоняется назад, упираясь руками в холодный шершавый камень. — Бред. — Он шумно вздыхает, понимая, к чему клонит юная особа. Если она думает, что заставит его чувствовать себя особенным, и он впоследствии проявит милосердие, то она ошибается. Нынешний мир повлиял на каждого из тех, кто остался в живых. Изменения жизни и людей произошли не в лучшую сторону по оценке старых моральный принципов. Больше не существовало понятия гуманности, милосердия и отзывчивости. Их заменили выгода, жестокость и подлость. Это минимальный набор для выживания в современном мире. — Ты стал бы убивать меня, не будь контракта? — Она устремляет взгляд на него, чтобы не упустить ни единого изменения в позе и поведении, раз уж возможности наблюдать его лицо не имеется. — Нет, — он раздражённо вздыхает, скрещивая руки на груди. — Мне нет до тебя дела, девчонка. — Вот видишь, ты пытаешься скрыть то, что я права, — её указательный палец направлен на его скрещенные руки. — Ты закрыт для меня. И ты не плохой человек. — К чему весь этот трёп, если скоро тебе станет всё равно? — Его откровенно злят её доводы, и он склоняется к тому, что пора выполнить свою часть контракта, а не молоть языком. — Нет, мне не всё равно. Для меня это очень важно, — она улыбается, демонстрируя ряд ровных белых зубов. Давно он не видел улыбки на лицах детей и подростков. Им пришлось рано взрослеть. Не все дожили до полного очерствения и потери радости, а те, кто дожил, больше не улыбались. По крайней мере, те, кого он встречал. И те, что ещё не выжили из ума. — Ну, — она поднимает ноги и встаёт, вытягиваясь во весь свой невысокий рост, — как ты это сделаешь? Он не чувствовал в ней ни доли страха, ни капли сомнения в решении встать лицом к лицу со смертью. Он почувствовал долю уважения к смелой девушке и сразу решил для себя, что отрежет ей голову — это чётко прописано в контракте — после смерти. Её смерть будет быстрой и безболезненной. — Есть пожелания? — на всякий случай интересуется он, выуживая из специального отдела в жилете шприц с большой дозой Забвения. — На самом деле нет. Почему ты не хочешь отрубить мне голову, как это написано в… — Кончай! — он неожиданно срывается из-за слишком разговорчивой особы. Такое с ним случается редко. — Ты заснёшь, а потом я выполню обязательства. — Хорошо. — Не медля ни секунды она начинает спускать ворот тёплой безрукавки, открывая хрупкую шею, прочерченную голубыми узелками вен. Он снимает крышку, поднимает шприц вверх иглой и давит на поршень, выпуская воздух. Когда из иглы маленькими каплями начинает выползать неоново-зелёная жидкость, он отставляет шприц и не может пошевелиться. Всё тело скованно прочными невидимыми цепями, не причиняющими боли или неудобств. Он просто застыл, как чёртов оловянный солдатик. — Что ты собираешься делать? — злобно спрашивает он, впиваясь подозрительным взглядом в глаза жертвы. Но, кажется, жертвой оказался он. — Ой, извини, — девушка вздрагивает и трясёт плечами и головой, словно стараясь скинуть с себя что-то. — Я до сих пор неуправляема. Вопросы «почему ты?» и «как тебя зовут?» звучат одновременно из уст мужчины и девушки. Она, тихо смеясь себе под нос, медленно направляется к Волку. Ощущая вернувшийся контроль над телом, он напрягается, готовый к оказанию сопротивления. — Делай свою работу, Волк, — она подходит вплотную и поворачивает голову, предоставляя больший доступ к вене на шее. Твёрдыми руками он подносит иглу к её вене всё ближе. Ближе. Ближе. — Признаюсь честно, я ещё не встречал такую цель, как ты. — Я предпочитаю слово «человек». Хотя, сложно назвать меня человеком, — она усмехается этой глупой мысли. — Я знаю. — Пока он произносит последние слова, наполнение объема шприца пустеет, в её кровь выпускается летальная доза Забвения. Введя всю дозу, он вытаскивает иглу, и в месте укола одна за другой выходят капли крови, образуя тоненький канал, стекающий под ворот безрукавки. Наркотик, обретший в современном мире высокий спрос, быстро достигает правого предсердия. Девушка резко падает, но он подлавливает её, смягчая падение, и усаживает у стены. — Я ведь не… не чудовище? — из её носа вытекает крупная капля тёмно-зелёной жидкости. Это верный признак скорой смерти. — Нет. — Он не считает себя мягкосердечным парнем, пытающимся порадовать девушку перед смертью. Просто он говорит всё, как есть. По крайней мере, он именно так и думает. — Ты тоже… ты… — затруднённое дыхание мешает ей говорить, — … не монстр, Эйс. Она навсегда закрывает глаза. Дыхание исчезло, сердце остановилось, но на её лице царит умиротворение. А Эйс, напротив, напряжен и обескуражен до предела. Откуда девушка знает… знала его имя? И почему тогда спрашивала о нём? Эти вопросы крутятся у него в голове, словно кто-то поставил пластинку, и она назойливо повторяется из раза в раз, заставляя зубы скрежетать, а руки сжиматься в кулаки. Это не то, чтобы злит его. Скорее озадачивает. Неприятно озадачивает. А Эйс не любит неизвестность и сюрпризы, подкидываемые коварной судьбой. — И откуда же ты знаешь моё имя? — Он приседает перед размягченным телом девушки и укладывает её на большой кусок прочного целлофана. Пока он аккуратно укладывал тело девушки на край целлофана, ворот на её шее подвернулся, и он заметил то ли татуировку, то ли проколы над ключицей. Это были три еле заметные точки телесного цвета. Хотя, они всё-таки выделялись. Это точно не рубцы, обычно они светлее тона кожи. Эти точки были темнее. Тряся головой, он отгоняет размышления о пустых, бессмысленных вещах. Он удобнее укладывает голову девушки, подтягивая её вверх, и достаёт из ножен мачете. Он встаёт на колени и мысленно отдаёт ей последнюю дань уважения. Широкий взмах руками. Яркий полумесяц, отражающийся на идеально начищенном широком лезвии. Голова девушки, одним движением отсоединённая от тела идеально точным ударом. До событий осени 1072 года для Эйса это было типичной сценой из фильма ужасов, которая вызывала смех или отвращение. Теперь же такова реальность, такова его жизнь. Он давно привык марать руки в крови, желчи и прочих жидкостях, в которые придётся с головой окунуться ради выполнения контрактов. Контракт — это залог выживания для любого Волка. Эйс хочет продолжать жить. И продолжать бороться. Он со всем возможным почтением положил голову девушки во влагонепроницаемый тёмный мешок и туго затягивает узел, как на мешке, так и на своих размышлениях об информированности девушки. Он сворачивает её тело в целлофан, поднимается, обтирая кровь на руках о штаны, и движется в сторону лестницы. Им овладевает сильное желание взять сигарету и закурить, а также острое чувство, непонятно откуда взявшейся, вины. Он останавливается, ощупывает карманы в поисках пачки сигарет. Её он не находит и чертыхается. — Ну, — он оборачивается к телу в целлофане, уже целиком испачканным кровью, — ладно. Эйс вешает мешок с головой девушки на шею, подходит к оставшейся её части и, потерев ладони, подхватывает мёртвый груз. Он переворачивает крупный свёрток и перекидывает через плечо. Из нижнего отверстия на его ботинки обильно вытекает вся накопившаяся в целлофане кровь. — Чёрт, глупая была идея, — ворчит он на свою недальновидность. Наверное, кто-то прознал про то, что на этой крыше у кого-то пробудилась гуманность, и выключил лифт, чтобы в очередной доказать, что в нынешнее время это бесполезное и даже губительное качество. Весь путь вниз его нервировали капли крови, с гулким звуком стекающие на лестницу. Помимо недовольства самим собой, он ощущает скверное тягучее чувство. Он чертыхается, потому что именно после этого сигнала от бессознательного с ним происходит какая-то неописуемая дичь. Он называет это нюхом. Как раз вписывается в контекст жизни Волка. — И зачем я тебя взял? — спрашивает он у той, что уже больше никогда никому не ответит. — Вот и я не знаю, — вздыхает он, надеясь, что в этот раз нюх его подведет. Как только он выходит из здания бывшей научной лаборатории, он наблюдает ту, что несомненно принесёт ему большую порцию проблем. Нюх иногда к сожалению, иногда к счастью не подводит. — Чёрт, ну… блять, — Эйс притормаживает на выходе, несколько раз моргает, но барышня на байке всё никак не хочет исчезать. — Я тебя искала, — кажется, её голос заполняет всю округу и его голову, выталкивая из неё собственные мысли. — И, к сожалению, нашла. — Эйс спускает с плеча тело, устраивает его на заднем сидении байка и фиксирует прочными ремнями. — Как ты это делаешь, чёрт возьми? — У меня есть уши и глаза везде, где мне это необходимо, — она нацепляет на лицо самодовольную ухмылку и, когда замечает неверующий взгляд Эйса, объясняет: — Когда безликий Волк находится в каком-то районе, ты непременно услышишь это на частотах местных шаек. Все стараются свалить из того места, где появляешься ты. — Она по-дружески тычет ему кулаком в бицепс. Эйс переводит взгляд на её кулак, а затем на неё. Даже не наблюдая его лица и нахмуренных бровей, которые должны были бы оказаться под маской, Лесли понимает, что руки от него лучше убрать. — Слушай, — Эйс собирается повторить ей то, что повторяет каждый раз после их первой встречи, — если мы с тобой трахнулись, это не значит, что я тебе чем-то обязан. Свали с горизонта. — Он проделывает указательным пальцем круг в воздухе, а затем тычет ей в грудь. — Эйс, ты… — Женщина, каждая встреча с тобой сулит мне проблемы. А я не хочу очередной раз вылезать из дерьма, в которое ты меня окунёшь, — Эйс залезает на байк, поправляя маленькое зеркальце заднего вида. — Мне нужна твоя помощь. Это серьёзно. — Одного взгляда на её лицо хватает, чтобы понять, проблемы его уже заждались. — Лесли, — вздыхает он, мечтая избавиться от неё, — ну… заключи контракт. Тогда я тебе помогу без лишних вопросов, и у меня будет хоть какая-то плата за мою душевную доброту. — Очень смешно, — фыркает она, скрещивая руки на груди. — Боюсь, у меня будут серьёзные проблемы, если я официально… пожалуйста, Эйс! Последний раз, — она складывает руки ладонью в ладонь, и её глаза, как два идеально вымытых блюдечка, сверкают мольбой. — Поклянись своим вибратором, что это последний раз. — Эйс совершенно точно знает, какие вещи глубоко ценит и бережёт Лесли. — Ну… — она сводит брови к переносице, словно он просит у неё невозможное и, тем самым, обижает её, — … договорились. Это моя последняя просьба, — произносит она обиженным тоном, оттопырив губу. — А может быть всё-таки… — Последняя, — чётко произносит Эйс, и девушка шумно вздыхает. — Рассказывай. — Лучше я тебе покажу, — она убирает центральную подножку с байка и опирается на одну ногу, другую поставив на боковую подножку. — Ты заноза в заднице. — Эйса отнюдь не радует поездка с отрубленной головой, висевшей в мешочке на шее, и трупу, разъезжающему на пассажирском сидении. — Я знаю, — она злобно хихикает, а затем заводит байк и трогается. — Какой же я придурок, — Эйс включает рацию и проводит те же действия, что и Лесли, только без хихиканья. И вот он с ветерком мчит по дороге следом за ходячей бедой. Если он останется жив и невредим, он поклялся сходить в церковь и поставить свечу за упокой тех, кого потерял. А ещё помолиться о том, чтобы он больше никогда не встречал Лесли на своём пути. У него и без неё проблем хватает. — Нам придётся выехать из города. Бензина хватит или заедем к Майку? — звучит голос Лесли из рации, прикреплённой к ремню. — Что?! — Объяснений на своё возмущение он не получает и переводит взгляд на шкалу топлива. — Думаю, даже с мёртвым грузом топлива хватит, но ты заправляешь меня по возвращении из экскурсии. — Что?! — настала её очередь возмущаться. — Я могу сейчас развернуться, — Эйс напоминает ей о том, что у его терпения есть границы. — Хорошо-хорошо, — сдаётся девушка, — я заправлю тебя. — Хорошая девочка. Конец связи, — он ясно даёт понять, что не настроен на разговоры в дороге, и удивлён, что она больше ничего не произносит. Это очень нетипичное для неё поведение, которое заставляет его насторожиться. Эйс и не думал, что когда-то тишина будет давить на его уши. И никогда не думал, что очередная просьба Лесли обернётся для него катастрофой. Катастрофой с большой буквы.