Труднее всего терять несбывшееся.
Золото, золото, золото. Драгоценного металла так много, что даже со слабым светом факелов отблески ослепляют, ублажают жадный взор. Металл богов, царей и власти. Мягкий, послушный и надменный. Она берет в руки толстую вьющуюся прядь — так же золотую, и смеется. Дева на льняных простынях смотрит на нее мутным довольным взглядом изумрудных глаз, не улыбается, но все ее тело расслабленно возлежит, усталое от ночного соития. Дурное воплощение подпирает голову и улыбается, разглядывая то, что теперь ее по праву. Дева смущается, отворачивается, прячет запылавшие щеки, будто не она пришла в чужие покои, будто не она каждый день молила о снисхождении, будто не она отдала свою душу добровольно и в ясном сознании. Сладкий сон резко прекращается. Вири открывает глаза, голова повернута к окну. Небо выкрашено в рассветные краски, розово — голубое, девочка видит утро из сна, не слишком понимая, где она и кто она. На слабых ногах идет к зеркалу, отражение — дева из сна, златовласая, зеленоглазая и расслабленная. «Лица наши — тех, кого любили в прошлой жизни.» Фраза, сказанная неизвестно кем, прочно засела в разуме, заменила все мысли и все чувства. Вири спросонья трет глаза, пытаясь развеять пелену сна, сморгнуть видение, не желающее уходить. Внизу на кухне звонко начинает бренчать посудой Джейн, Виринея не дает себе вновь посмотреть в отражение, уходит. Последний выходной перед школой, конец второй недели, воскресенье. Тсунаеши сидит перед ней, на ее кровати, и делится секретом. Не такой уж для Вири это секрет, она с самого начала чувствовала в мальчике силу, приятную и теплую, поэтому сейчас слушала без удивления. Чужое сожранное сердце позволило ей примерно понять, какая магия правит этим миром, светящаяся энергия, но не ясно, из души ли идет или из сердца. Первый убитый ею в этом мире обладал склонностью к управлению электричеством или что-то подобное, второй же — свет. Как удивительно было ощущать внутри родственную, но другую силу, покоренную, заключающую в себе лечение и пламя. И еще более удивительно было понять, что подчинить себе ее не выйдет. Она, эта сила, чужая, построенная на личностных качествах. Времени понять принцип создания хватило, но все еще для Вири это было туманно, неясно, однако воспроизвести она ее сможет. Теперь же перед ней сидит третий тип, на ее взгляд более чистый, гармоничный. Тсунаеши не умеет выводить энергию из тела: либо не хватает количества, либо проводимости, либо все вместе. Вири из-за этого чувствует некую близость, ведь в этом они с мальчиком похожи. Поэтому она охотно предлагает помощь ему и делится тем, что тоже обладает «магией», без подробностей, но ему хватает и этого, он рад будущим совместным тренировкам.Репутация:
Савада Тсунаеши: 74 Что будет, когда дойдет до ста? Полное и безоговорочное подчинение и влияние? Новый уровень отношений? Вири не знает, хотя ей интересно. Мальчишка весь ее с потрохами, это приносит моральное удовлетворение. Власть над другим, полная, безраздельная, опьяняет, ей плевать, что Савада — всего лишь мальчишка, со временем это пройдет. Но нужно ли такое ото всех? Нужно ли поклонение? Рана сущности дает о себе знать, основа почти полностью заснула, залегла в глуби оболочки, спряталась, зализывая рану. Слишком опасное ранение, почти задело ее душу. Нет, возведение в ранг бога сейчас не нужно. Нужен только отдых, а значит можно расслабиться и посвятить себя себе и близким. Школа не отнимала много времени. Виринея с уверенностью могла сказать, что школа ей почти нравилась. Занятий и нагрузки было гораздо меньше, чем она ожидала, услышав о хроническом трудоголизме японцев и самоубийствах после экзаменов: всего-то четыре — пять занятий в день, которые были посвящены различным диалектам языка и иностранному, окружающему миру, вычислениям, творчеству и физкультуре, даже домашнего не задавали. Одно «но»: Тсунаеши был в другом классе. Это не мешало им на пару минут встречаться в коридорах на переменах, а во время большого перерыва вместе обедать, но мальчика не устраивало то, что они не могли в любой момент поговорить, как раньше. Вири в целом было без разницы, где кто учится; сейчас, попав в новый коллектив, с которым волей — неволей придется контактировать, она была занята тем, что пыталась и вроде вполне успешно создать репутацию умной, но ленивой девочки в глазах учителей и высокомерной идеальной «принцессы» для остальных ребят, что должно гарантированно отвадить минимум половину детей. Растущий навык, первостихия и новая сила упорно мешали в последнем, но девочка старалась изо всех сил, высокомерие и раздражение выходили уже естественно к концу дня. А после занятий они шли к кому-то из них домой и занимались с новой силой. Девочка обучила Саваду принципам начальной медитации. Поскольку он все еще был ребенком, нужных терпения и усидчивости было немного, но того, что имелось, хватило, чтобы почувствовать силу и даже чуть — чуть управлять ей. Тепло в груди, дающее уверенность — так он описывал пламя. Невооруженным взглядом был заметен восторг, обладание «магией» невообразимо воодушевляло Тсунаеши, он был счастлив. Его целью стало вывести пламя из тела, материализовать его, чтобы увериться, что это не чудится. Каждый минимальный успех он посвящал подруге, которая объясняла, если он сам заходил в тупик, помогала не терять веры в себя и продолжать тренировки, хотя сама была занята тем же. Первый прорыв произошел именно у нее: золотой огонек ярко, но недолго сверкал на ладони, Тсунаеши радовался, словно это была его личная победа, хотя сам воплотить свою силу так и не смог. Помимо медитаций девочка учила его и другому. Осанка, внимательность, манеры, похожие на чужестранные — Вири заставляла усмирять свой характер, при этом не забывая о нем. Во время перерывов он приносил им перекус, иногда, если девочка оставалась у Савад, собирал ее рюкзак и сам подготавливал форму, кладя ее на спинку стула, не давал забывать дома обед, а если такое и случалось, то делился своим. Мимолетная забота стала чем-то обыденным за время знакомства, самим собой разумеющимся было идти в школу вместе и встречаться на переменах, но тем обиднее было то, что в их уютный мирок кто-то вмешивался. Вири догадывалась, почему мальчик немного грустит: в классе он не особо прижился. Всему виной был отец — итальянец, некоторые черты внешности которого частично передались и сыну. С каждым годом все заметнее становились немного более широкий разрез глаз, линия губ и тон кожи, свойственные больше европейцам. Ни туда, ни сюда. Даже Виринею было легче принять — из японского у нее только речь, а вот Тсунаеши вызывал когнитивный диссонанс. Вдобавок к этому все свободное время на переменах он не пытался наладить контакт с одноклассниками, а бежал к ней; не сказать, что он был один такой, но мальчик большую часть времени избегал новых знакомств. Почему он такой неуверенный в себе при общении с другими, Вири не знала, но решила пока не вмешиваться, позволить ему самостоятельно решать свои проблемы, не все ему за юбкой сидеть. Было решено, что поможет она только в крайнем случае или если он сам попросит ее. А летом к Савадам приехали отец с дедушкой на несколько дней. Вири им представили, но эти двое ей не понравились. Емитсу выглядел двулично со счастливым лицом и острым взглядом, а этот «дедушка» просто лучился аурой спокойствия и доброты, что чуйка заливалась, сигналя о подвохе. Все занятия пришлось прекратить: как бы ни был Тсунаеши рад этим людям, даже он чувствовал, что стоит сохранить их общую тайну. Рассказы об Италии, сказки о добром Примо и поведение мужчин Виринее не нравились совершенно. Стоило признать их мастерство: будь она обычным ребенком, то обожала бы их больше собственных опекунов, что Емитсу, что Тимотео умели себя правильно поставить, но девочке с помощью опыта основы удалось для себя раскрыть правду. Они — убийцы. Слишком хорошо ей были знакомы эти переглядки, слишком легко она понимала некоторые «неловкие» движения и взгляды по сторонам, слишком слабо на нее действовала их аура власти, особенно от старика. Выдержать долгое нахождение рядом «конкурентов» было сложно, поэтому она решила оставить Тсунаеши на один день. Всего лишь один день, чтобы передохнуть от внимательного взгляда и от желания уничтожить того, кто смел ставить себя выше ее и посягать на чужое. Следующее утро выдалось пасмурным, обещали дождь. Вири подавила в себе желание проваляться до вечера и с сильной ленностью встала. Душ и завтрак немного помогли придти в себя, на часах было полтретьего, так что девочка решила, что сейчас самое время навестить ее слугу (приятеля?). Нана запустила ее в дом и сразу стало понятно: нежданные гости наконец уехали. Теперь можно вздохнуть спокойно. — Правда, я не думаю, что вам стоит долго сидеть, — Нана грустно вздохнула. — Тсунаеши немного приболел, будет плохо, если и ты заразишься. Вири только небрежно кивнула и привычно поднялась на второй этаж, но напряглась. Комната встретила темнотой, окна были плотно закрыты занавесками, а сам мальчик закутался в одеяло и свернулся калачиком, забившись в угол кровати. Вири скинула рюкзак, включила настольную лампу и забралась на постель, подползая к Тсунаеши. Распутывать его долго не пришлось, он сам выбрался и посмотрел на Виринею тусклым взглядом. Девочка протянула руку, ласково коснувшись чужой щеки. — Они забрали ее. — Глаза Савады лихорадочно заблестели, а губы задрожали. Глаза и нос были покрасневшими от долгих рыданий, но сейчас он словно перегорел изнутри. — Забрали, Вири. — Она обняла его дрожащее тельце. Действительно, прежнего тепла больше не ощущалось, он словно был закупорен плотной пробкой, не пропускающей ничего. — Мы вернем силу. — Виринея немного отстранилась, крепко взяла того за плечи и приблизила лицо к нему, заглядывая в глаза. Слова звучали твердо и уверенно от сдерживаемого гнева. — Обещаешь? — Тсунаеши завороженно смотрел в налившиеся золотым светом глаза, словно тогда, во время похищения. — Обещаю.