Доктор мой унес с собой меня

       Открываю глаза и тут же понимаю, что нахожусь в незнакомой комнате. Пытаюсь приподняться и оглядеться, но все кости ломит, а голова такая тяжелая, что тянет вниз. Зажмуриваюсь и пытаюсь заставить скованный болезнью мозг работать. Получается плохо, но главные события минувшего вечера в памяти всплывают: концерт, упадок сил, нервная и резкая Диана, провал.        «Черт, она меня к себе привезла?!».        — Салют! — раздается надо мной, и я непроизвольно морщусь от ее голоса, который вонзается сотней дротиков в раскалывающуюся голову.        Медленно и с опаской открываю глаза, немного жмурюсь, но все же натыкаюсь на источник звука.        — Говори тише, — с трудом произношу и тут же захожусь в кашле. Горло нещадно дерет, во рту так сухо, что я никак не могу остановиться. От приступа на глаза наворачиваются слезы.        Динка тут же оказывается рядом. Приподнимает меня и подносит к губам стакан с водой. Я мелкими глотками опустошаю половину и без сил опускаюсь на подушку.        Чувствую, как кровать в ногах немного проминается и понимаю, что она села на нее. В голове хоть и стоит перезвон колоколов, но события минувшего вечера начинают складываться в одно целое. Перед выступлением я выпила столько лекарств, что продержалась только на ударной дозе и непонятно откуда взявшемся энтузиазме. Температура и плохое самочувствие вернулись ко мне сразу же, стоило мне покинуть сцену. Хорошо, что ребята были рядом и не дали мне свалиться прямо там. А затем нарисовалась Динка и стала орать на всех и каждого, обвиняя их в том, что они совсем рехнулись, позволив мне в таком состоянии выйти на сцену, и раз они такие недалекие, то она забирает меня с собой. Я отключилась где-то между угрозами в адрес Лены и просьбами к Валерке отнести меня в ее машину.        — Зачем ты притащила меня к себе? — не открывая глаз, тихо спрашиваю, морщась от собственного голоса.        — А нужно было оставить с этими ненормальными? — она возмущается. — Им наплевать на твое самочувствие, они хотели запихать тебя такую в Сапсан! — продолжает со злостью выговаривать она.        — А что они должны были сделать? Бросить меня у сцены? Или отвезти в больницу? — не понимая ее логики, я решила уточнить. Конечно, трястись в поезде малоприятная перспектива, но четыре часа можно было продержаться, ведь потом я оказалась бы дома, где моим лечением занялись бы вплотную. — А с чего ты вообще решила, что со мной что-то не так? — я открыла глаза и уперлась взглядом в Диану. Ее вид, несмотря на мое самочувствие, позабавил. Волосы торчали во все стороны и напоминали прическу после удара током. На лице была гамма эмоций: недовольство, возмущение, беспокойство и сосредоточенность. А футболка необъятных размеров почему-то превращала саму Динку в подростка, который сейчас пыхтел, оправдываясь перед родителями за совершенный проступок.        — Сурганова, сколько концертов мы вместе отыграли? — это был риторический вопрос и в моем ответе не нуждался. — Ты думаешь, я не пойму, в нормальном ты состоянии или нет? Не отличу твой обычный голос от гнусавого из-за заложенного носа? Не соображу, что не можешь взять высокую ноту из-за больного горла? — она распалялась, а я понуро молчала. Если все было так, как она говорит, значит, я завалила концерт. Осознавать это было неприятно.        — Что ты вообще делала в этом клубе? — неожиданно даже для себя, я пошла в наступление.        — Пришла развеяться, — немного помолчав и нервно заерзав, ответила она.        — Ты же не ходишь на мои концерты, — подозрительно уставившись на нее, отрезала я.        — Не хожу! — как-то быстро соглашается она и отворачивает голову.        С трудом сдерживаю смешок. Врать она, конечно, умеет, но не мне. Точнее, я сразу же понимаю, когда она говорит неправду, как бы при этом не пыталась выдать ее за действительность.        — А, я поняла, пришла отдохнуть, а тут я со своими песнями, — решаю подыграть.        — Ну, как-то так... — все еще не глядя на меня, тянет она.        — Угу, — мычу, понимая, что хриплый голос полностью маскирует мой смех.        Она бросает на меня взгляд и тут же отводит его. Мы обе знаем, что в клуб она пришла только из-за меня.        — Так зачем ты меня к себе приволокла? — вновь задаю вопрос, на который так и не получила ответа. — Возишься тут со мной, ночами не спишь, — поняв, что уже давно наступило утро, а то и день, уточняю я. — По доброте душевной?        — Вообще-то мне всегда было небезразлично твое здоровье! — она почти огрызается и, устраиваясь удобнее на кровати, садится по-турецки.        — Неужели? — язвительно спрашиваю я. — Как давно?        — Всегда! — гневно припечатывает в ответ.        Я удивленно смотрю на нее, но молчу. Не понимаю, что она пыталась изобразить этим похищением и зачем взвалила на себя заботу обо мне, но признаюсь себе, что мне приятно. Последние полгода она вообще слишком часто стала появляться в моей жизни: то позвонит, то напишет, то вовсе предложит встретиться. Причем на встречах всегда настаивает так, будто от этого зависит ее жизнь, но стоит ей оказаться рядом, как закрывается, не решаясь сказать ничего из того, что наверняка собиралась. В смс-ках позволяет себе больше: шутит, впадает в ностальгию, признается в том, что скучает. А во время звонков то резко замолкает, то говорит о всякой ерунде так много, что невозможно остановить. Ее перепады в настроении и отношении ко мне легко объяснимы. Слишком хорошо я ее знаю, чтобы читать между строк, да и молчание ее всегда такое многозначительное, что все говорит за нее. Я намеренно не ведусь на все ее уловки. Жду, когда наберется храбрости и сделает что-нибудь решительное. Вот, к примеру, это похищение, очень сойдет за поступок. В душе довольно улыбаюсь.        — Как тебе удалось умыкнуть меня из-под такой охраны? — я неожиданно вспоминаю, что Динка меня не просто привезла к себе, а каким-то образом отвоевала у всей группы.        — Я сказала, что здесь тебя будут любить больше, чем там, — она неожиданно расплывается в улыбке и довольно смотрит на меня.        — Любить? – изогнув брови, я иронично усмехаюсь.        — Конечно! — тут же заявляет она, не понимая, что сдает себя с потрохами. Я внутренне ликую. И почему я не заболела раньше? Теперь я уже точно уверена, что так просто обратно в Питер она меня не отпустит. — Тебя на сцену отправили больную, и это при том, что твоя женушка имеет отношение к медицине! — недовольно заявляет она, а я не могу понять, из-за чего именно она злится: все-таки из-за концерта или из-за наличия в моей жизни Эллы. — Но, став коммерческим директором, она теперь преследует другие интересы.        — Что ты несешь? — я, конечно, могла смолчать, но терпеть не могу, когда незаслуженно обвиняют людей. — Ты сама знаешь, чем грозит отмена концерта!        — Поклонники поняли бы. Или ты считаешь, что было бы лучше, если бы ты грохнулась прямо на сцене?        — Ну не грохнулась же! — раздраженно заявляю я. — Продержалась и отыграла весь концерт.        — Сурганова, ты вроде всегда была с нормальной башкой. Что сейчас-то случилось? — нахмурившись, она пристально посмотрела на меня.        — Учитель хороший был, — огрызнулась я. — По долбоебизму!        — Чего?! — она едва не подпрыгнула на кровати, голос повысился на октаву, и я непроизвольно поморщилась от новой волны головной боли.        — Того! — уже зло бросила я. — Ты после сердечного приступа скакала по сцене, а я с обычной простудой не могу выступить?        Наши взгляды встретились: мой — разъяренный, ее — упрекающий. Она понимала, что дальше напирать на мою глупость бесполезно, потому что сама поступала гораздо опрометчивее и грозило ей это гораздо большим.        Недовольно сопя, я немного приподнялась на подушке, одеяло съехало вниз, обнажив грудь, на которую тут же опустились ее глаза.        «Что ж ты так палишься, Динка?».        О том, что я лежу обнаженная, я поняла сразу, едва проснулась, но пока не было подходящего момента, чтобы спросить об этом. А сейчас он настал.        — Ты можешь объяснить, почему я раздета? — вновь укрывшись, спросила я.        — У тебя была высокая температура, лекарства не помогали, вот я и решила растереть тебя водкой, — то ли объясняя, то ли оправдываясь, вещала она. — Поэтому пришлось раздеть.        — Так и скажи, что получала удовольствие от этого, — пробубнила я, опустив голову.        — Совсем рехнулась? — на сей раз она все же вскочила с кровати и уже с высоты своего роста уставилась на меня, как на умалишенную.        — Ну, и как тебе моя татуировка? — не обращая внимания на ее раздражение, неожиданно поинтересовалась я, искоса поглядывая на нее.        — Какая татуировка? — она изумленно замирает, а затем падает на кровать и судорожно сглатывает.        — Что, так увлеклась разглядыванием, что даже не заметила ее? — язвительно хмыкаю, наблюдая за ее реакцией.        — Ты явно бредишь! — не сдержавшись, выкрикнула она, а затем, нагнувшись, положила ладонь мне на лоб, проверяя температуру.        Я едва сдержалась, чтобы не сказать: «Не в том месте проверяешь, ой и не в том, Динь».        — Чего это? — хмыкаю, отклоняя голову и отстраняясь от ее руки. — На пояснице. Не видела?        — Нет там ничего! — раздраженно бросает она, а я посмеиваюсь про себя.        — Так и скажи, что занималась разглядыванием других мест, и дела тебе не было до моей спины, да, Диана? — продолжаю провоцировать, с удовольствием наблюдая, как она бесится.        — Сурганова, что ты, блядь, несешь? — уже во всю заведенная, голосит она. — Я тебя всю растирала, и видела я тебя тоже всю. На тебе нет никаких татуировок!        — Да—да, я именно об этом, — спокойно произношу я, кивая головой. — Говорю же, получала удовольствие, пока раздевала и растирала меня.        Она зло дышит, а я вижу, как она борется с собой, чтобы прямо сейчас не сорваться и не наорать на меня. Щеки горят, глаза искрятся, пальцы судорожно сжимаются. Мысленно подбадриваю ее, потому что уже сама хочу, чтобы она сорвалась и прекратила эту игру в кошки-мышки. Но она держится.        — Спи давай! — совладав со своими демонами, бросила она. Я тут же поняла, что одной провокации было слишком мало и Динку я недожала. Решаю исправить это.        — Я в туалет хочу.        — Иди, но живей, и снова в кровать.        — Что, даже халата не дашь? — и, не давая ей времени на ответ, тут же скидываю с себя одеяло и сажусь. — Ну и черт с тобой! — осторожно встаю, голова немного кружится, поэтому я останавливаюсь. Холодный воздух тут же сковывает меня, соски мгновенно сжимаются, по телу пробегает мелкая дрожь. Желая как можно скорее оказаться снова в кровати, я направляюсь к двери, и, уже почти открыв ее, оборачиваюсь:        — Дети дома?        — Никого нет, — слышу хриплый ответ и понимаю, что эта уловка работает гораздо лучше предыдущей. Ее взгляд жадный, обволакивающий, она изучает каждый миллиметр моего тела, а я, хоть и дрожу, но продолжаю стоять, чтобы она меня получше рассмотрела. Стеснения нет, хотя за те годы, что мы провели врозь, я изменилась: стала стройнее, из-за чего и грудь уменьшилась.        Вскоре понимаю, что меня начинает по-настоящему трясти от холода, а низ живота неприятно сводит от желания как можно скорее оказаться в санузле. Развернувшись, я устремилась в коридор, забыв эффектно вильнуть задом. Но едва я оказалась за пределами комнаты, как остановилась и уставилась на ровный ряд дверей по обе стороны от меня.        — Арбенина, черт возьми, на хрена тебе столько комнат?!        — Вторая справа! — слышу в ответ и тут же бросаюсь к заветной двери.        Справив нужду, я встала у раковины и уставилась на себя в зеркало. Вид явно был больной: красные глаза, круги под ними, распухший нос и бледная кожа.        «Да уж, для соблазнения Динки не самый лучший вид. Но не отказываться же от задуманного!».        Полощу рот ополаскивателем, умываюсь, и мечтаю о душе. Знаю, что пока температурю, дорога под горячую воду закрыта. Но в голове тут же зреет план, я даже дергаюсь от предвкушения. Разворачиваюсь и на всю мощность включаю душ. Стою рядом и жду.        Динка появляется почти сразу же. Взбешенная, дерганая, с бранью на языке:        — Сурганова, совсем ебнулась? Ты... — увидев меня рядом с ванной, она замерла и замолчала.        Я наигранно вздрогнула и выронила из рук полотенце, которым вытирала лицо, вновь оказываясь перед ней обнаженной.        — Динка, ты, что так пугаешь?!        — Ты что задумала? — пытаюсь поймать ее взгляд, но куда там? Она только отдышалась и пришла в себя, а тут снова я, и опять голая. Ее глаза мечутся от груди к соединению ног, от бедер к животу и я с изумлением понимаю, что дрожать начинаю уже не от холода. Никто и никогда не смотрел на меня с таким вожделением и обожанием, как она, никто не мог завести одним взглядом, никто так и не сумел заменить ее — Диньку. Во мне вереницей поднимается уйма желаний и все, как одно, в одинаковых пропорциях: умчаться от пристального взгляда; завалиться в кровать и уснуть, тем самым избавляясь от противной щекотки в носу и горле; самой накинуться на Динку, не дожидаясь, когда это сделает она; молча сдаться в ее руки, без какого-либо продолжения.        С трудом собираю себя в кучу, хотя взгляд Дианы лишает разума похлеще температуры. Столько лет прошло с тех пор, как мы расстались, а ничего не изменилось. В ее глазах все такой же жадный и любовный огонь, и реакция моя такая же незамедлительная. Когда-то мы могли довести друг друга до оргазма несколькими движениями, и не потому, что были легковозбудимыми, а потому что от нас такие искры летели, что этого было достаточно. Мне почему-то кажется, что и сейчас ничего не изменилось, стоит нам мимолетно соприкоснуться, как током шибанет так, что от нас ничего не останется.        — Я и сама уже поняла, что в душ мне нельзя, — я поспешно пробубнила и, закрыв кран, устремилась мимо застывшей Динки в комнату.        Оказавшись под одеялом, я попыталась успокоиться, но получалось плохо. Сердце колотилось так сильно, будто норовило выскочить из грудной клетки, а дышать было совсем нечем, только вот из-за заложенного носа или из-за нахлынувших чувств, я пока не понимала. Как так получилось? Динка неосознанно слепила ловушку, когда привезла меня к себе, а я намеренно ее укрепила, желая загнать туда зачинщицу. Почему же в итоге мы обе оказались в ней?! Но пугало меня не это, а понимание, что нам из нее уже не выбраться. Мы можем биться, вырываться, но у нас ничего не получится. Механизм захлопнулся, и уже навсегда.        Она с опаской появляется на пороге и осторожно поднимает глаза. Убедившись, что я нахожусь под одеялом, уже увереннее проходит в комнату, но на меня старается не смотреть.        — Свет, тебе лекарства надо принять, — голос хриплый, руки немного подрагивают, когда она наливает воды в стакан. — Вообще, тебе не мешало бы поесть...        — Не хочу, — выдыхаю я, понимая, что в таком состоянии не в силах ничего проглотить.        Она не настаивает, выдавливает две таблетки из блистера и протягивает их мне на ладони, во второй руке держа стакан.        — Слушай, а может по старинке? Холодный виски, горячий секс... — не могу сдержаться. Терять уже нечего, мы обе спалились, а разрядить обстановку хоть как-то надо.        — Сурррганова! — это ее «р» пробирает меня до костей, низ живота обдает горячей волной и потряхивать меня начинает опять не из-за болезни. Я завороженно смотрю на нее, наблюдая за тем, как на ее лице появляется легкий румянец, глаза лукаво горят, говоря о том, что на сей раз она на попятную не пойдет. — При сексе с больными, сопливые всегда находятся внизу, — с издевкой дразнит она. Оценив ее шутку, усмехаюсь. — А это ограниченность поз.        — А тебе разнообразие подавай? — хмыкаю, раздевая ее взглядом и сосредотачиваясь на напряженных сосках, которые отчетливо виднеются сквозь футболку. — Боюсь, я уже стара для этого, — не задумываясь, облизываю губы и мечтаю содрать с нее эту разлетайку.        — Да ты еще мне фору дашь! — бросает она срывающимся голосом, не в силах скрыться от моих глаз. Ее потряхивает, меня тоже. Обе понимаем, что ни о каком сексе сейчас речи идти не может. Я хоть и хорохорюсь, но голова нещадно болит, горло дерет, глаза режет. Хочется спать. Правда, в ее объятиях уснуть было бы намного приятнее. Прокручиваю в голове недавно составленный план об очередной провокации Динки: думала, притворюсь спящей, начну звать ее — при высокой температуре в этом не будет ничего странного, а затем захнычу и уговорю лечь рядом. А сейчас понимаю, что не хочу больше играть, пусть все будет открыто.        Забираю у нее таблетки, морщась проглатываю, запивая водой. Следом идет брызгалка для горла и спрей для носа. Наконец, закончив с лекарствами, я облегченно откидываюсь на подушку и прикрываю глаза.        — Дин, а почему я у тебя в комнате? Наверняка же есть гостевые спальни в доме.        — Эта самая теплая и с удобной кроватью.        Улыбаюсь. Врет без зазрения совести и знает, что я это знаю. Я бы тоже приволокла ее в свою спальню. Вообще, конечно, интересно, как она меня сюда подняла?        — А где спала ты?        Молчит. Да я и без ответа знаю, что рядом со мной. Глубоко вздыхаю и, открыв глаза, смотрю прямо на Динку.        — Побудь со мной, — просьба получается жалобной, а голос неожиданно срывается. Улыбка с ее лица медленно сползает, она как—то недоверчиво смотрит на меня, а затем садится рядом на кровать. — Не так. Иди сюда, — откидываю край одеяла с пустой части кровати и жду реакции. Она изумленно смотрит, не понимая, чего я добиваюсь. А у меня сейчас нет никаких подводных желаний, все они на поверхности и озвучены. Пытаюсь убедить ее в этом взглядом, но глаза слезятся, и я вынуждена часто моргать. Не знаю, что ей, наконец-то, помогло принять решение, но она судорожно выдохнула, встала и обошла кровать. Стащив с себя штаны, приземлилась рядом со мной и накинула на себя одеяло.        Я тут же оказалась рядом, прижалась к ней и без стеснения нырнула рукой под ее футболку, распластав ладонь на животе. Буквально собой почувствовала мурашки, побежавшие по ней, а перед глазами снова замаячили напряженные соски. Не думая, уверенно веду руку вверх и по-хозяйски кладу ее на левую грудь, тут же ощущая, как кожу начинает пощипывать от упирающегося в него каменного соска.        — Светка! — рассеянно выкрикивает она и, схватив меня за локоть, тянет вниз. Не позволяю. Сжимаю пальцы, клещом впиваясь в завоеванную территорию, и еще ближе прижимаюсь к ней. И вроде теперь можно успокоиться и уснуть, а мне мало. Мало того, что есть!        Приподнимаюсь и тяну ее футболку вверх:        — Сними ее.        — Сурганова, совсем офонарела? — схватив меня за плечи, она раздраженно посмотрела на меня. Где-то на подсознании я понимала, что немного перегибаю палку, что я сейчас усну, а Динке мучиться от неудовлетворенного желания. Но я поддалась болезни. При температуре мир всегда кажется не такими, каким он есть на самом деле, желание чувствовать себя любимой, ощущать на себе заботу и быть рядом с родным человеком, становится острее. А учитывая, что я рядом со своим родным человеком уже несколько лет не была, мне хотелось всего и сразу.        — Динечка, ну, ты такая теплая, а я так замерзла! Ну, что тебе, жалко, что ли? — немного капризно, по-детски, произношу я и пока она, застыв, во все глаза смотрит на меня, почти стягиваю с нее футболку. Она поддается и окончательно сбрасывает ее на пол.        Я замираю. Господи, как же я соскучилась по ней! Как хочется отбросить одеяло и изучить ее всю руками и губами, как хочется закричать о любви, которую больше нет сил держать в себе, как хочется заявить, что на сей раз все будет иначе, и я больше не позволю ей уйти от меня. Но глаза закрываются, руки слабеют и грозят меня уронить, и мне ничего не остается, кроме как практически накрыть тело Динки своим, устраивая голову на слете ключиц.        — Поговорим, когда проснусь... — шепчу я, представляя ее реакцию, когда скажу, что мы с Эллой уже два месяца спим в разных комнатах. И не потому, что поругались, а потому что решили расстаться друзьями. У нее в квартире была масштабная перепланировка и ремонт, поэтому пока она жила у меня, но меня это не напрягало, нам было удобно под одной крышей.        Прежде чем уснуть, чувствую, как Динька заботливо укрывает меня, упирается подбородком в макушку и обнимает под одеялом. Она и правда теплая, а кожа такая бархатная...        В царство Морфея я отправляюсь с довольной улыбкой на лице.