«Защитите меня от тех, кто хочет мне помочь» (с) Ирвин Уэлш
Решимость исправить сложившуюся вчера неприятную ситуацию по утру никуда не пропала. Ванечка предусмотрительно попросил у отца на десять рублей больше, чем обычно выделяли ему на карманные расходы, а на вопросительный взгляд Ивана Сергеевича ответил, что, мол, книги нынче подорожали. С трудом отсидев две пары французского, Светло направился к Аленке в магазин. Произошедшее накануне «преступление» по-прежнему оставалось для парня самым ужасным поступком за всю его жизнь. И это буквально заставляло его заниматься самоедством, не давая даже сосредоточиться на учебе. Изнутри распирали стыд и боязнь ссоры. Вроде извиниться зашёл, а по итогу, вышло так гадко, что и представить такое развитие событий было сложно, а теперь и вспоминать не хотелось. Как только над головой звякнул колокольчик, Светло услышал знакомый голос. — Доброе утро, могу я вам что-то подска…зать… — Аленка замолкла, глядя на Ванечку, а затем отвернулась и тихо добавила: — уходи. — Ален, ну ты чего? — Светло подошёл к кассе, положив сумку на прилавок, — ты меня не узнала что ли? Глупый был вопрос, конечно. Девушка стояла, не двигаясь, но Светло видел, как её плечи ходуном ходят от тяжелого дыхания. — Уходи, Ванечка. Ты специально вчера сюда ее привел! Помог ей! — Светло слышал, как дрожал её голос, — меня оштрафовали… Выговор сделали… — За что? Из-за книжки этой дурацкой? Аленка помолчала какое-то время, переводя дух, и, наконец, повернулась к Светло лицом. Глаза у неё красные были, роговица воспалена от слез, как и нос, что отдавал чуть ли не лиловым оттенком. — За то, что милицию не вызвала… — почти шёпотом ответила девушка, — но как же я могла? Ванечке в этот момент стало так стыдно, что он был готов сквозь землю провалиться. Обойдя стойку, он приблизился к девушке и обнял ее. Чувствуя, как чужие плечи подрагивают от безмолвных рыданий под его ладонями, он был готов просто пойти и сам добровольно сдаться. Как же паршиво он поступил! Запустив руку в карман, Светло достал оттуда смятые купюры. — Я тут принёс… Аленка в недоумении отстранилась, глядя на его раскрытую ладонь. — Извини её, она не специально. А я не знал, что Даша так поступит. Если бы знал, точно бы не допустил. Бери, — положив деньги на прилавок, снова сказал Ванечка, — надеюсь, что этого хватит, чтобы твой штраф хоть как-то возместить… Девушка аккуратно взяла купюры и начала копаться в кассовом аппарате. Провернув пару раз ручку, она вложила их внутрь и, отсчитав сдачу, положила ее на железную подставку вместе с чеком. Затем достала платок и вытерла проступающие слезы. — Не плачь, пожалуйста. — виновато прошептал Светло. Аленка подняла на него взгляд и как-то посмотрела, будто с сочувствием. Словно он больной какой или изувеченный и, покачав головой, сказала: — Не с теми ты связался, Ванечка. Ой, не с теми.***
Октябрь в этом году выдался на удивление тёплым. Ленинград полыхал яркими красками, разбавляя всеобъемлющую осеннюю хандру. Огромный и мрачный город погрузился в какой-то летаргический сон. Прохожих на улицах стало в разы меньше, все, скорее всего, попрятались от моросящего дождя под тёплые пледы и сидели по домам. Спускаясь в метро, Ванечка тоже думал о том, что неплохо бы было сейчас выпить кружку свежесваренного какао и посидеть почитать в своей тёплой уютной комнате. И желательно не выходить из неё примерно никогда. Да, наверное, именно этого ему сейчас и не хватало: отгородиться от всего мира, покопаться внутри себя, чтобы понять, что делать дальше. После всего случившегося Ваня постоянно вспоминал сказанные Алёнкой слова. Отчасти он прекрасно понимал, что все эти шалости до добра не доведут, но желание стать хоть чуточку свободнее было в разы выше. Хотелось приблизиться к состоянию того счастья, которое он увидел в глазах людей на демонстрации. Будто внутренние рамки, установленные обществом сковывали всех, но не их, давая простор для недоступной сейчас ему радости. Но всё это внутреннее стремление было по-своему опасно, и Ванечка это тоже понимал. Рано или поздно может произойти что-то такое, от чего вовек не отмоешься. Как всегда говорил отец: всё начинается с малого. К сожалению, это работало в обе стороны: как в хорошую, так и в плохую. Перед глазами до сих пор стоял образ заплаканной Аленки, что трясущимися руками пыталась провернуть ручку дурацкого кассового аппарата, и от этого на душе становилось так совестно, что словами не передать, и страшно. А что было бы, если б она позвонила в милицию? Что бы случилось, если б она испугалась и рассказала, что там был и он, Ваня, Иван Иванович Светло, сын одного из пятнадцати заместителей председателя Верховного Совета СССР, в одночасье ставший главным позором всей своей семьи? Отца, скорее всего, сразу бы вышвырнули с должности, а Ванечку — из института. Остались бы только несбывшиеся мечты о высшем образовании и престижной работе. Ну и клеймо «ВОР» на всю жизнь, как бонус за старания. Ванечка прекрасно понимал, что своим поведением подставляет не только себя, но и тех, кто его растил и вкладывал все без остатка. Родители всегда хотели, чтобы их сын вырос честным, законопослушным гражданином своей страны, и прилагали все усилия, чтобы так оно и было. А вот чего хотел сам Ванечка? Это уже был другой вопрос. В его голове постоянно разворачивалась целая война между «родители сказали» и «мне нравится». В такие моменты казалось, что небо лежит на его хрупких плечах и давит изо всех сил, а когда в очередной раз Светло делал выбор в пользу родных, он чувствовал себя максимально подавленным. Что же это за «счастливая жизнь» такая, когда ты несчастен? Что же это за всеобщее «правильно», если ты всем нутром ощущаешь, что все с точностью да наоборот? Слишком много вопросов и как всегда ни одного ответа. Ванечку очень расстраивал тот факт, что он снова идёт на поводу у этой «правильности», но поступить иначе он не мог. На одной чаше весов практически незнакомые ему люди, на другой семья, репутация, образование, Аленка. Выбор был очевиден, поэтому Светло решил, что со своими новыми знакомыми ему больше видеться не стоит. Да и вряд ли они обидятся, скорее всего, даже не заметят, если он больше не объявится. Ванечка с досадой почесал в затылке и, наконец, вышел на нужной ему станции. Так как сегодня отменили дополнительные занятия по эстетике, он вернулся домой немного раньше обычного, впервые застав отца дома в обеденное время. Иван Сергеевич сидел в гостиной за большим круглым столом, сжимая в руках свеженький выпуск газеты «Правда». Матушка — Елизавета Григорьевна — вовсю суетилась на кухне, накрывая на стол. На фоне играла какая-то приятная мелодия из радиоприёмника, и вкусно пахло свежеприготовленными котлетами. Причём не такими, как в столовой университета — пережаренными, со специфичным послевкусием — а натуральными, в которые мама бережно добавляла лук, перец и соль в идеальных пропорциях. У Ванечки даже желудок весь сжался, и слюна во рту скопилась, от столь приятных запахов. Стянув с себя свою коричневую кожанку, Ваня поправил взъерошенные ветром волосы и направился в гостиную. — Привет, пап. Ванечка улыбнулся, присаживаясь рядом с отцом. — Здравствуй, сын, — не отрываясь от газеты, пробасил Иван Сергеевич, — как учеба? — Хорошо. Первую в этому году курсовую защитил сегодня. На пять. — Молодец. Ванечка кивнул, слегка закусив нижнюю губу. В комнате снова воцарилось молчание, нарушаемое лишь тиканьем часов и позвякиванием столовых приборов, которые, скорее всего, натирала в этот момент мама. Ванечка вздохнул шумно, очки поправил, а затем с разрастающимся до нереальных размеров чувством неловкости упёрся взглядом в свои коленки, периодически поглядывая на родителя. Сколько Ваня себя помнил, отец постоянно был чем-то занят. Он редко появлялся дома, в основном работал, ездил по командировкам, а в выходные дни частенько пропадал в дальней комнате, у него там был рабочий кабинет, вход в который Ванечке был строго-настрого воспрещён. — Не обижайся на папу, — ласково поглаживая сына по плечу, говорила Елизавета Григорьевна, когда в очередной раз перед ним закрывалась тяжелая дубовая дверь кабинета, — он немного занят. Он обязательно поиграет с тобой, но попозже. Ванечка только молча кивал и, взяв маму за руку, уходил вместе с ней в гостиную, сжимая в руках ярко-жёлтую железную машинку с цифрой два на капоте. Так и сейчас, Ванечка молча сидел рядом и ощущал, как горечь к языку подступает от этого пустого и бессмысленного молчания. Ему всегда хотелось быть к отцу ближе. Он всю жизнь был для Вани примером, ориентиром, планкой, к которой нужно стремиться. Он был для него всем, вот только быть «отцом», к сожалению, не успевал. Иван Сергеевич никогда не гулял с ним, не знал, чем Ваня увлекается, что любит на завтрак. Да, он принимал сильные волевые решения, обеспечивал семью, очень любил Елизавету Григорьевну, но… ни разу не водил Ванечку в садик. И ни разу в жизни не укладывал его спать. И единственным воспоминанием из детства был тот факт, что если папа долго отсутствует, то, скорее всего, по возвращении он привезёт много-много разных подарков и импортных вещей. Но это ли было нужно Ване? В гостиной появилась Елизавета Григорьевна и, прервав поток мысли в Ванечкиной голове, со стуком поставила на стол огромное глубокое блюдо с ароматным запечённым картофелем. А затем, улыбнувшись, поцеловала сына в макушку. — Здравствуй, милый. Как ты? Для мамы Ваня был самым лучшим ребёнком на свете. Даже когда шкодил: проливал чернила, рисовал на обоях или гонял кота соседского, да так, что он в парадной с дури выпрыгивал из окна со второго этажа. Елизавета Григорьевна всегда проявляла колоссальное понимание и терпимость. Ванечка даже не помнил, чтобы она на него кричала, чего об отце не скажешь, который мог пару раз армейским ремнём всыпать за двойку по математике. — Все хорошо, мам, — отозвался Ваня, — тебе помочь? — Да, пойдём, хлеб нарежешь. Пока Ванечка с мамой накрывали на стол, отец так по-прежнему и сидел, скрывшись за газетой. Ровно до тех пор, пока речь не зашла о девушке, Аленке. — А где она учится? — раскладывая столовые приборы, с интересом спросила Елизавета Григорьевна. — Так она закончила техникум. Вот работает сейчас, в книжном. — Это ты с ней в кино-то ходил? — спросил отец, наконец, отложив газету в сторону. — Да, с ней. Ванечка расставил тарелки и сел рядом с Иваном Сергеевичем. В гостиной снова воцарилась неловкая тишина. Ванечка видел переглядки родителей и он был далеко не дурак, чтобы не понять, к чему вели все эти расспросы. — Иван, мне тут билеты на работе выделили. В зоопарк. Говорят, новых зверей туда завезли. Может, сходим всей семьей? — спросил Иван Сергеевич и налил Ване в стакан вишневого компота из цветного графина. — Было бы здорово! Мы давно никуда не выбирались. Ванечка даже оживился от такого предложения. — И Алёну пригласи. Познакомишь нас заодно, — добавила Елизавета Григорьевна. Ванечка бросил на неё быстрый взгляд и, ничего не ответив, принялся накладывать в тарелку картошку. Знакомство с родителями было равносильно покупке билета в один конец. Поэтому решение нужно было принять осознанно. — Сынок, ну как тебе идея? — ненавязчиво дожимала его матушка. Ваня улыбнулся и, пожав плечами, сказал: — Да, хорошо. А когда? — В эти выходные и сходим, если дождя не будет. А если все же ливня не избежать, то заглянем в ресторан. Отдохнём. Давненько мы не сидели так, по-семейному, — потрепав сына по волосам, ответил отец и, наконец, принялся за свою порцию обеда.***
Ванечка, как мог, старался оттянуть момент, когда придётся сообщить Аленке о знакомстве с родителями, но календарь его нисколько не жалел. Выходные наступили настолько быстро, что он и оглянуться не успел. Ваня даже не подумал, как именно он должен сказать Алёне о том, что хочет познакомить ее со своей семьёй. Да, что уж там, он даже не знал, хочет ли он этого вообще! Но деваться было некуда. Поэтому в пятницу вечером, Ванечка как штык стоял возле книжного. Переминался с ноги на ногу, по сторонам оглядывался, будто искал повод просто туда не заходить. Все эти метания до ужаса напрягали Светло. Похлопав себя по щекам, Ванечка выдохнул и, наконец, поправив волосы, вошёл внутрь. Над головой по обыкновению звякнул колокольчик. Аленка стояла у третьего стеллажа, что-то рассказывала пожилой женщине, наверное, советовала какую книгу лучше выбрать. Заметив Ванечку, она едва заметно улыбнулась, неловко коснувшись мочки уха, но тут же, одернув себя, продолжила беседу с покупательницей. В итоге женщина взяла несколько весьма не дешевых изданий и, довольная своим приобретением, покинула зал, оставив этих двоих наедине. — Привет, — тихонько, словно в библиотеке, сказал Ванечка и молча положил на железную подставку два билета. — Что это? Девушка тут же принялась с интересом рассматривать цветные корешки. — Там животных привезли новых… — замялся Ванечка. Все это было намного сложнее, чем казалось. — В зоопарк? — улыбнулась Аленка, заглядывая в темные глаза напротив. — Да. Именно. В зоопарк, и я хотел… — Я согласна, — не дав Ване даже договорить, ответила Аленка. — Хорошо, только… — Светло всё никак не мог себя пересилить. Однако перед глазами так и стоял образ матери, которая ненавязчиво намекает ему о том, что пора бы уже и о внуках подумать. — Что? Девушка положила корешки обратно на железную подставку. — Мои родители тоже. Они тоже там будут и… — Ты меня с родителями познакомить решил? Ванечка сглотнул шумно, глядя на Аленку. Ее лицо просто сияло от абсолютно необъяснимой для него радости. Неужели, это и впрямь было так важно? Ванечка смотрел в её счастливые глаза и понимал, что он уже запустил некий необратимый механизм, который может сломаться, вдребезги разлететься от одного неправильно сказанного слова. Улыбнувшись, он протянул руку через прилавок и утвердительно кивнул. Аленка несмело, со стеснением, сжала Ванечкину ладонь и смущённо опустила взгляд. Наверное, именно так должно выглядеть счастье, вот только особых эмоций Ванечка почему-то не испытывал. Не было этого трепета, жара с головы до ног, мурашек по коже от волнения, как об этом в книжках писали. Было лишь какое-то внутреннее сомнение и непонимание, рад он всему происходящему или наоборот.