***
Медноволосая женщина довольно скоро вновь появляется на пороге. Сообщает, что сестре понравился букет, зажимая нос платком, и улыбается чуть смущенно, прося новый. Выглядит она так, будто ей трудно держать спину ровной. — Вы же не просто так выбрали именно те цветы, я правильно понимаю? Лестрейд просит ее подождать на улице и, подбирая цветы для букета, понимает, что, похоже, полностью пропала. Вместе с новым букетом она отдает медноволосой женщине хрупкую ромашку — «Никто не хочет брать их, возможно, вам понадобиться» — и, ещё не до конца осознавая, частичку своей души.***
Дни проходят размеренно, а колокольчик привычно звенит. В магазине Гвен никто не остаётся надолго — люди приходят и уходят, сжимая в руках шуршащую упаковку и вряд ли задумываются над тем, что значат цветы, находящиеся в ней. Лестрейд видит совершенно разных людей и старается угодить всем: выслушивает пожелания и просьбы, уточняет детали, добавляет каплю от себя — каплю себя в каждый букет. Покупателей не настолько много, чтобы валиться с ног под конец дня, но свободного времени тоже остаётся немного. Время проходит мимо, будто огибая маленький магазин, Гвен утопает в работе со всей себе присущей страстью. Открывая дело ты думаешь с восторгом о днях любимой работы, наполненных счастьем, и Гвен Лестрейд, начиная, не была исключением; ей предстояло встретить несметное количество различий, делающих людей индивидуальными личностями, такими, какие они есть: с их желаниями, проблемами, целями и стремлениями. Думала Лестрейд и о цветах, которые пусть и не могли исправить ситуацию, но определенно были к месту и, возможно, делали настроение немного лучше. Цветы говорят — но лишь с тем, кто готов слушать. В лавку ежедневно заходило большое количество людей. Лестрейд за день успевала увидеть и мужчин, и женщин, и пожилых людей, и совсем ещё детей, и делала индивидуальный букет для них: для влюбленных, для тех, кто боялся признаться в симпатии, для свадеб, для друзей — потерянных и настоящих, — для родственников и учителей, для ценителей простой, очевидной красоты и любителей цветов подороже и презентабельнее, для тех, кто ещё не определился, чего хочет. Людей очень много, и Гвен ежедневно получает новую историю, и их так много, что она, пожалуй, могла бы утонуть в них, но не тонет: подбирает цветы, чтобы согреть их сердца, помочь сказать то, что они не решились бы, и, кто знает, отправить сообщение, которому никогда не суждено будет стать прочитанным. Розы покупают чаще других цветов, они переходят из рук в руки, переставляются из ваз в вазы — красные, розовые, чайные, бордовые; ходят в десятки рук, меняются в вазах — розовые, красные, бордовые, чайные; Лестрейд знает: у каждого букета — свое значение. Бывает даже, что у Гвен получается угадать, какой букет выберет человек, как только прозвенит дверной колокольчик. Медноволосая покупательница долго не появляется в магазинчике. Лестрейд долго вспоминает, есть ли на Земле хоть один вид цветов, безопасных для аллергиков, вид, не содержащий пыльцы — долго, потому что работа заставляет думать о другом, подбирать цветы для других людей и вдыхать пыльцу. Есть, конечно, забальзамированные и искусственные цветы, но они — мертвые и определенно не порадуют женщину с аллергией; есть цветы, пыльцу с которых легко убрать. Но достаточно ли этого для предотвращения аллергического эффекта? Гвен не знает. Лестрейд не знает ни одного человека, подобного той медноволосой женщине в костюме, но порой за стеклом витрины видны молчаливо восторженные, печальные лица, обладатели которых никогда не заходят внутрь, и не берут ни цветка из тех, бесплатных, что выставлены в ящике на улице.***
Лестрейд видит Ту женщину только спустя пару месяцев после последней — и, по совместительству, первой — встречи. Когда она входит в магазин, внутри закручивается в тугие кольца аромат гвоздики. Та женщина чувствует это, несмотря на то, что продолжает прижимать к носу платок. Медленно ступая вглубь магазина, ближе к прилавку, она нерешительно улыбается в ответ на радостный взгляд и теплую улыбку флориста. Ее плечи опущены, она кажется ниже, чем раньше, от прошлой суровости не остаётся решительно ничего, хотя что-то неуловимое остаётся прежним. Сейчас из ваз, словно ожидая медноволосую посетительницу, выглядывают красочные бутоны цветов, предназначенных для людей с аллергией, но Та женщина об этом, видно, не знает. Итоги стараний так и просятся, чтобы ими похвастались. Лестрейд тепло улыбается и потягивает женщине букет тюльпанов без объяснений, и тут же отворачивается. Женщина смотрит на протянутую руку. В ее взгляде борятся сомнение и удивление. — Это очень мило с вашей стороны, но я не могу их взять — аллергия, помните… — Помню, но не бойтесь, в них мало пыльцы. Вы можете взять. У медноволосой покупательницы в руке зажат горшочек с алоэ, который перебирается на край прилавка. Платок — все тот же синий, цвета ночи, — прячется в карман, и женщина принимает букет. С трепетом перебирает лепестки, прикрывает глаза, вдыхая, и улыбается уголками губ. Кладет на прилавок, удивлённая отсутствием последствий, и тут чихает. Поднимает печальный и виноватый взгляд на Гвен. Лестрейд только разочарованно пожимает плечами: — Буду пытаться снова. Покупательнице, видимо, непривычно находиться в такой ситуации, но перезвон серебристого дверного колокольчика помогает ей вспомнить первоначальную цель визита в цветочный магазин. — Благодарю. Можете дать мне лилии? Две, наверное. Лестрейд пронизывает взглядом женщину и едва уловимые нотки ее голоса, то, какой подавленной она выглядела, что-то в ее взгляде — все это заставляло насторожиться. Медленно, будто нехотя, к Гвен приходит мысль о том, что она не слишком торопиться, и она начинает чувствововать себя виноватой. И даже тогда, когда медноволосая женщина, оставив деньги, уходит с бузиной в руке — ещё один «непопулярный товар», — Лестрейд не перестает винить себя. А ведь в лилиях, если убрать пыльцу с тычинок, вовсе нет угрозы для аллергиков.***
Чуть позже в магазине появляется все больше и больше герани, нарциссов и орхидей — цветы сильно зависят от сезона. Впрочем, классика в виде роз остаётся неизменно популярной, и это неудивительно. «Цветы для аллергиков» с «а», которая чуть больше, чем должна, походит на прописную, — необычное название, которое, пожалуй, должно привлечь покупателей. Так и происходило — люди заглядывали, чтобы спросить, почему эти цветы выглядели точь в точь как обыкновенные, живые, и как это возможно. Медноволосая женщина приходит раньше, чем Лестрейд предполагала, когда видела ее в последний раз. Вывеска выглядит чужой и незнакомой, но покупательница, заприметив плющ рядом со входом в магазин, наполняется уверенностью и заглядывает внутрь. Прошлый магазин, похоже, перебрался в местечео пооживленнее — решает медноволосая женщина, сталкиваясь взглядом с совсем незнакомым лицом, после выдыхает, расслабляясь, и заходит внутрь, сопровождаемая знакомым звоном. Говорит, что захотелось заглянуть, раз уж она проходила мимо. — Скоро появятся подснежники. Долго же вы не заходили, — замечала Лестрейд невпопад, собирая букет хризантем и следя краем глаза за посетительницей. А медноволосая женщина вновь, как впервые, оглядывала магазин, теребя пальцами волосы и удивлялась соседству роз, нарциссов и тюльпанов, понимая, что чиахть не тянет и глаза не слезятся, хотя на полках и полу есть и другие цветы. — Жёлтые или красные? — нежданный вопрос смутил и сбил с толку, покупательница удивлённо взглянула на Гвен, а после, разобравшись, перевела взгляд на хризантемы. — Красные. Лестрейд посмеивается, как надеется, незаметно, однако теперь наступает время медноволосой посетительницы задержать на ней внимательный взгляд. Когда букет оказывается законченным и Лестрейд, освободившись, протягивает женщине по ту сторону прилавка ярко-алую камелию. — Гляди. Оказалось, их можно консервировать, они не завянут и совсем не вызывают аллергии. Женщина принимает камелию, вертит в руках, поднимает глаза: — Я начала интересоваться языком цветов. Пару месяцев назад, вообще-то. И, может быть, вы сможете… — начинает, но запинается, натыкаясь взглядом на поалевшие щёки Лестрейд. Похоже, она не верит. И забывает дышать, глядя на просвирник в соседстве белых роз, пододвинутый в ее сторону с другой стороны прилавка.