Когда Тео приезжает в Вегас, в
свой отцовский дом, ему хочется, чтобы в тот день бомбой убило и его тоже. Через голые, ничем не прикрытые окна солнце греет так, что, Тео думает, можно получить ожог и спалить себе пшеничного цвета волосы. В комнате душно, воздух не такой как в Нью-Йорке: его будто вообще нет. И дело даже не в том, что он насквозь пропитан запахом попперовых какашек.
У Тео в легких заканчивается этот самый воздух, и он пытается дышать глубже, но сил хватает лишь на то, чтобы упасть на пол с картиной, завернутой в несколько слоев газет, прижимая ее к груди и пытаясь передать ей, единственному другу в этой чертовой пустыне, все свои душевные страдания, коими она и так наделена сполна.
В этот самый момент Декер понимает, что у него никого не осталось;
что мама мертва, а единственное, что будет напоминать ему о ней в этом городе, в этой новой жизни — птичка на цепи, что примотана к кровати.
Тео не знает, как относиться к тому, что Борис постоянно кличет его Поттером. Нет, он определенно не против, это звучит мило, и у него что-то в груди надрывается, когда он слышит «шшш, Поттер, это я» в ночи, во время панической атаки, усиленной четырьмя бутылками пива и косяком, выкуренным на двоих. «Это не витамины, Поттер, это Викодин!» звучит очень забавно в сочетании с борисовой насмешливой улыбкой и выразительным взглядом, но Тео хоть иногда хочется слышать собственное имя из его уст.
Тео делает вид, что не ревнует Бориса к Ксандре, когда он смотрит на нее через прозрачную дверь во двор к бассейну и похотливо улыбается, приговаривая что-то вроде «пиздец, какая же она горячая». На самом деле Декеру очень хочется заехать ему кулаком в челюсть и стереть эту гримасу с его лица. Но если бы Павликовский сказал то же самое в его адрес, Тео улыбался бы ярче, чем звезды на небе; ярче, чем эти звезды кажутся под кислотой, которую Борису толкает его девушка.
Котку кажется Тео абсолютно отвратительной, хоть он и не говорит об этом — лишь кивает на борисово «господи, я так люблю ее, Поттер!». Он думает: прижимает ли Борис ее к себе так же, как и его, когда ее мучают кошмары? Спит ли в ее кровати? Пахнут ли ее простыни его мятным шампунем и ксандровыми сигаретами?
Тео вдруг понимает, что не хочет об этом знать.
Борис настолько тощий, что Декеру хочется кормить его по 7 раз в день стейками прямо со сковородки и не делиться с Попчиком ни при каких обстоятельствах. Тео хоть и напивается до отключки и полного забвения, но все же перед глазами периодически мелькают его ссадины на ключицах, животе, плечах — да где угодно, и он хочет стереть их ластиком, как карандашные наброски с тетрадных полей.
Борис кажется Тео охуительно красивым, когда курит, кладет марки на язык, усмехается, прыгает в бассейн — делает что угодно, главное вместе с ним. Удивительно, что они вообще сошлись — застенчивый щенуля в классических штанах и накрахмаленной белой рубашке и грубый пацан в оборванных шмотках из секонда неведомо какой страны, купленных лет пять назад на вырост. У Бориса невероятно большая русская душа, думается Тео, когда тот начинает вспоминать о своей прошлой жизни, жизни до Лас-Вегаса, жизни до дружбы с Поттером.
Когда Бориса избивает отец, из раза в раз замахиваясь тростью и проходясь ему меж лопаток с неприятным хрустом, Тео хочет отпустить Поппера и сломя голову броситься под удары самому, пройти через это вместе, чтобы его «я понимаю» не звучало так лживо. Но велено было уходить, поэтому все, что ему остается — стоять и смотреть, как на лице его друга расцветают фиолетовым новые отметины.
Тео не хочет делить Бориса ни с кем.
Он слышит, как скрипят его зубы, когда отец говорит Ксандре «да тебе же нравится этот малыш russki» с игривой улыбкой. Он буквально чувствует, как закипает кровь в его венах, когда Павликовский, расставив руки по бокам от Котку, прижимает ее к шкафчикам и шепчет ей что-то наверняка пошлое на ухо. Тео даже пару раз ловил себя на том, что ему не нравится, как Борис хорошо ладит с его собакой, и что Попчик спит только у него на голове. Ловил и сразу же одергивал, понимая, что это ебаный абсурд.
— Представляешь, Поттер, Котку раздобыла нам билеты в кино! Аж на последний ряд! — восхищается Борис, как только они встречаются у Тео дома, собираясь смотреть старые фильмы и пить хорошее немецкое пиво.
Кино. Последний ряд.
Тео хоть и был маминым щенулей и садился всегда ближе к экрану, чтобы все-все видеть, но знал, что делают парочки на последнем ряду. И от этой мысли вдруг стало так паршиво, что он встал из-за стола, подошел к шкафу и вытащил из пачки сразу две сигареты, собираясь выкурить их одну за другой разом.
— Вау. Потрясно, — сухо бросив, он закурил, смотря в окно. Ему хотелось выжать из себя весь похуизм, на который он способен, в стакан и подать Борису, не забыв поклониться и сказать: «Мое почтение, сэр».
Тео прекрасно знает, что не способен долго обижаться, поэтому уже через полчаса он как ни в чем ни бывало лежит с бутылкой грейпфрутового пива в руке, прижимаясь к плечу Бориса своим. Они досматривают «Клуб «Завтрак», и на финальной сцене Тео впервые слышит, как Павликовский поет.
Tell me your troubles and doubts
Giving me everything inside and out
Он поет тихо, но слова разобрать можно, и акцент его кажется Декеру самым красивым, что он слышал в своей жизни.
Love's strange so real in the dark
Think of the tender things that we were working on
Тео больше всего на свете хочет обнять его в этот момент, но тело будто не слушается, и он так и остается сидеть с бутылкой в руке и смотреть на него. Ровно до того, как Павликовский поворачивается и смотрит на него в ответ. Глаза у него темные, почти черные, и Тео видит в отражении свой растерянный взгляд. Он все же порывается обнять его, зарыться руками в лохматые чистые волосы, ощутить запах того самого мятного шампуня и прижать за шею к себе. Порыв не остается безответным, и Декер чувствует спокойное, размеренное дыхание у себя на шее и руки где-то на уровне лопаток.
— Мне очень нравится Котку, но ты мне нравишься намного больше, Тео.
