Lonesome Road

Кто-то говорил, что жизнь — это дорога. Всем знакомы выражения «жизненный путь», «развилки на пути», «повороты судьбы» и прочие. У всех эта дорога разная: с подъёмами и спусками, ухабами, крутыми поворотами, перекрёстками, светофорами и даже с авариями и своеобразными дорожными работами. Все и едут на ней по-разному: кто-то несётся на скорости по автостраде, кто-то застрял в пробке огромного мегаполиса, а кто-то просто наслаждается видом, не спеша двигаясь по шелестящей просёлочной дороге. А меня, кажется, выбросило на обочину… Не справилась с управлением. Дорога жизни одноразова. Проехав отрезок однажды, мы не проедем по нему ещё раз. Минувшее остаётся за спиной, в памяти, и зарастает цветами воспоминаний или покрывается пылью забвения. Моя дорога не сказать, что имела что-то особенное в себе. Развилки, перекрёстки, повороты… но она в целом всегда была ровной, и грядущее было видно так же хорошо, как и горизонт. Но что-то пошло не так. У меня появился голос. Из ниоткуда. Он не был навязчивым, не твердил одно и то же. У него было… сознание? Он просто говорил со мной, как говорит любой другой человек. Подбирал слова именно те, что были нужны, отвечал на вопросы и просто не давал быть одинокой. С ним даже приятнее было коротать время в пути. Не знаю, в какой момент я потеряла ориентацию. Всё шло хорошо или хотя бы нормально. День сменялся ночью, один поворот — другим, но с одним из них я не справилась, и меня выбросило на обочину. Возможно, я сильно ударилась головой или что-то в этом роде, но это уже стало похоже на очень устойчивую галлюцинацию. Голос приобрёл тело. Я ни разу не задумывалась, как бы он выглядел, поэтому сложно сказать, разочаровалась я в его внешнем облике, или он соответствовал моим ожиданиям. Он просто мне нравился. Он показал мне заброшенную часть дороги. Мы ушли с обочины на середину полотна, бросив машину, и направились в прямо противоположную сторону. Честно, я не обращала внимания на окрестности, пока неслась на скорости, а теперь увидела всё. Сейчас мы шли через поле. Ничего примечательного: высокая трава, такое же высокое небо, простор. Но было спокойно рядом с ним, и это было главным. Голос уже был знаком, и он говорил со мной как раньше, но теперь я могла и смотреть на него. Видеть настоящего. Но теперь не могла оторвать от него глаз, потому что он был чем-то неземным, что было рядом и заставляло поверить в самое невозможное как прогулка по собственной жизни в обратном направлении. Новенький ровный асфальт продолжался долго. Мы его не замечали и не смотрели под ноги. Это всё минуло недавно, буквально за последнюю неделю. Меня это не интересовало, потому что было ещё свежо в памяти произошедшее. Поэтому я продолжала говорить со своим спутником и, не отрываясь, смотреть на него. За нашими спинами садилось солнце. Я сначала растерялась: как же мы просто так проведём ночь под открытым небом? — А просто. Будем идти дальше. Ты уже проехала это, поэтому впереди нас ничего не должно ждать, кроме дорожной пыли, — ответил мне голос в знакомой манере. Я ему доверилась. Выбора другого и не было: от машины мы были уже далеко, а искать в чистом поле убежище было бесполезно. Шли дальше в сторону горизонта по бесконечной и пустой автостраде. Воспоминания по очереди всплывали в голове, вытаскивая из глубин сознания пережитые события и чувства. Я резко начинала плакать, потом успокаивалась и даже смеялась; резко задумывалась, впадала в апатию и снова оживала. Все эти эмоции хоть и сменялись достаточно часто, но они были не такими, какими я их пережила, а более слабыми, полузабытыми. Мой спутник видел всё это и просто молча понимал. Когда стемнело окончательно, в небе появилось неисчислимое количество звёзд, которые не видны в любом месте, где живут люди. У меня была одна история про звёзды, но пока что не могла её вспомнить. — Красиво… я давно этого не видела. — Не так уж и давно, если подумать. Откуда это? — На самом деле я никогда не видела этого вживую. Это из моей головы и только. — У тебя хорошее воображение. — Боюсь, это не самое лучшее моё качество… После этого мы опять шли молча. Всё было освещено звёздами, из-за чего мы могли видеть, что ждало нас впереди и что было вокруг. Но почему-то у меня было плохое предчувствие, даже несмотря на то, что дорога эта уже была мною пройдена. Будто вот-вот должно было произойти что-то плохое. Со временем окружение поменялось. Бескрайнее открытое пространство сменилось на широкий мост в четыре полосы. Мы шли в туннеле, образованном металлическими основами и сваями и освещённом тусклым светом фонарей. Мне стало ещё больше не по себе. Открытое широкое пространство успокаивало тем, что было видно вокруг на большом расстоянии, а здесь, в замкнутом отрезке пути, могло произойти что угодно. Из-за волнения, всё больше пробуждавшегося внутри, я уже не так активно общалась со своим спутником, а больше прислушивалась к окружению. Некоторые ответы были невпопад, а некоторые — неосторожно брошенными мыслями вслух. Но как ни странно его это нисколько не настораживало, будто он заведомо был в курсе, что нас ждёт, даже если это что-то не очень хорошее. Оно неминуемо должно было случиться и всё. Можно было позавидовать этому спокойствию, но в тот момент меня больше волновало то, где мы находились. Вокруг не было слышно ничего, кроме наших шагов по асфальту и ветра, который скрипел фонарями, подвешенными на столбах по краям моста, и между металлическими конструкциями. Когда я проезжала этот мост впервые, чувство напряжённости тоже присутствовало. Мне изначально не нравилось это место, как не нравилось и в тот момент, когда я шла по нему пешком в обратном направлении. Единственным желанием тогда и сейчас было покинуть это место и снова выйти на трассу. Не сказать, что я страдала клаустрофобией, но эта железная клетка давила на меня. Из-за беспокойства я невольно подошла ближе к своему спутнику и взяла его за руку. Он лепетал что-то успокаивающее, но я не слушала, крепко держась за его ладонь. Наконец мост закончился. На нём ничего не произошло, и, казалось бы, что мои опасения были напрасными, но я точно теперь была уверена, что впереди нас что-то поджидало. Чуть дальше мы наткнулись на закрытый шлагбаум с мигающим красным светофором. За ним проходила железная дорога. Для меня это было странно: откуда бы поездам тут взяться, и я не могла вспомнить, что это было за пересечение в моей жизни. Может, тоже какая-то история. Из глубины мыслей меня выдернул стук колёс на рельсах. Приближался состав. Мы отошли чуть подальше, чтобы переждать. Это был пассажирский поезд. Окна вагонов были освещены изнутри мягким жёлтым светом, и в них мелькали силуэты пассажиров. Это было похоже на маленький передвижной островок жизни в пустом пространстве, где нас было всего двое. Когда последний вагон укатил в темноту и шлагбаум вновь открылся, я обнаружила, на земле листок бумаги. В лучах единственного фонаря, стоявшего на переезде, я разобрала, что это был клочок от газетной страницы. Заголовок и первые строки из статьи казались подозрительно знакомыми, будто я уже читала их, причём дважды. «Последнее прощание. Несколько дней назад молодой наследник одного из знаменитых бизнесменов совершил самоубийство. Полиция нашла его тело перед домом, где находилась его квартира. Молодой человек выпал из окна…» В ушах резко зазвенело, а виски пронзила боль. Я схватилась руками за голову в попытке унять это и упала на колени. Листок выскользнул из рук, и его с шелестом унесло ветром туда, куда только что уехал поезд. Казалось, будто в припадке прошла вечность, и я потеряла в нём сознание. Я очнулась лёжа на земле. Некоторые мышцы продолжали подрагивать и сокращаться в судорогах, а в ушах ещё остался шум, сквозь который пробивался знакомый голос моего проводника, призывавший вернуться к реальности. У меня совсем не было сил, и перед глазами всё плыло. Он аккуратно посадил меня и придерживал, чтобы я не рухнула снова. — Ты в порядке? — Не уверена… — я продолжала держаться за голову. — Что это было? — Видимо, ты схватила в руки сильное воспоминание, из-за чего сознание не выдержало. — Но это не моё воспоминание. Да и не воспоминание вовсе. Этого же не было. — Уверена? — Уже не очень, — этот переспрос поставил меня в тупик, подразумевая в себе какой-то подвох. — Если я начну объяснять это сейчас, ты можешь не понять, поэтому нужно идти дальше, и станет яснее. — Хочешь сказать, это повторится? Мой мозг опять будет рисковать превратиться в бульон? — Не могу сказать точно. Это не от меня зависит, а от тебя. Я даже не имею понятия, что именно на тебя сработает. Я уже не знала, что ответить. Это становилось не столько странным, сколько сложным для моего понимания. — Идти можешь? Пришла в себя немного? — Вроде… — голова продолжала болеть, но слабость уже отпускала. — Мы передохнём утром, обещаю, но нужно дойти до этого места сначала. Справишься? — Да, наверное. С поддержкой я встала на ноги, но чтобы сдвинуться с места, потребовалась дополнительная передышка, чтобы перед глазами наконец выстроилась чёткая картинка. Впереди опять лежало дорожное полотно, вдоль которого стояли высокие фонари. Снова держа за руку своего спутника, я медленно пошла вперёд. На горизонте вырисовывались огни города. Начало светать, и из-за очертаний зданий проглядывала утренняя заря. После происшествия с поездом я даже не знала, чего ещё ждать, но надеялась, что так плохо мне опять не станет. Когда мы вошли в город, солнце уже показалось из-за горизонта и освещало улицы, отражаясь в окнах зданий. Но вместе с тем дома выглядели как декорации на съёмочной площадке. Они были нереальные, будто игрушечные, картонные, и из-за этого у меня появилось желание войти в один из них, потому что всегда было интересно, как выглядит декорация изнутри. Но в этом не было смысла, как не было и времени. Волна усталости снова накрыла меня, и я была готова сесть прямо на улице и больше не вставать. — Ты мне обещал, что мы передохнём. — Да, конечно, скоро придём. Мы прошли несколько кварталов этого типичного постановочного мегаполиса и дошли до небольшого парка, раскиданного вокруг пруда. Идеальное место, вобравшее в себя безмятежность и тишину раннего утра. Я упала на первую попавшуюся скамейку и вытянула ноги. Вздох облегчения вырвался из лёгких, и я прикрыла глаза. Вокруг стояла тишина: игрушечный город ещё спал. Рядом послышалось хлопанье крыльев. Птицы. Действительно, почему бы им тут не быть? Они же есть везде. — Смотри. Я открыла один глаз и заинтересованно посмотрела на своего спутника. Он кивнул в сторону другого края скамейки, где появилась новая маленькая тень. Тень эта принадлежала к небольшому конверту из крафт-бумаги, перевязанному бечёвкой. — Кажется, тебе письмо. — Почтовые голуби? Серьёзно? — я взяла в руки конверт и развязала завязанную бантиком верёвку. Здесь и правда аккуратным почерком было написано моё имя. — Видимо, серьёзней некуда, — он улыбнулся и с интересом смотрел, как я разворачивала бумагу. Внутри оказались несколько конвертов и небольшая записная книжка. Сначала я полистала её. Здесь были разные записи о… моей жизни. Мало того, написанные моим же почерком, иногда цветными ручками. Где-то стояли даты, были небольшие рисунки… Последняя запись не имела даты. Текст был буквально не читаем: он начал опять расплываться перед глазами, как это было с газетной вырезкой. Голову вновь сковала боль, а из глаз полились слёзы, делая рукопись ещё более неразборчивой. Дрожащими руками я захлопнула дневник и положила рядом с собой на скамейку. Чтобы взяться за письма, мне нужна была передышка. Видимо, я должна пережить всю эту физическую боль вместо моральной, которую я даже не успевала ощутить и понять, что вообще происходит. Честно, мне уже не хотелось даже брать их в руки, но между конвертов один выделялся: он был из красной бумаги и перевязан тёмной атласной лентой. Я осторожно вытянула его из стопки. Снова мой почерк. Но уже чёрные чернила. Я резко вспомнила, что это за конверт. Его открывать хотелось меньше всего, но я всё же отогнула уголок и посмотрела сложенный вчетверо листок бледно-голубой бумаги. — Я не буду это читать! — я испуганно закрыла конверт и убрала его туда же, где лежал дневник. — А мне можно? — мой проводник аккуратно задал вопрос и слегка вытянул руку в направлении конверта. Я посмотрела на него с удивлением. Он вроде не вмешивался в мои воспоминания, а только вёл по ним. Но я согласилась и протянула ему конверт. Пока он читал, я следила за его эмоциями, но не могла их понять. По окончанию, он свернул письмо и молча вернул мне. — И всё? — Всё. — И ты ничего мне не скажешь? — Нет. А что ты хочешь услышать? — Не знаю… что угодно. Ты же зачем-то взял его у меня. — Если ты хочешь поговорить об этом, давай. Чтобы это не висело камнем на душе. — Хочу. — Ты не хотела переживать то, что с этим связано, поэтому я взял это на себя. Ты мне это доверила. — Но почему-то ты в конвульсиях не бился. — Потому что это не моё воспоминание. Мне было больно, но только морально, как было больно тогда тебе. — Только не говори, что теперь тебе меня жалко. Я сделала глупость. — Ты просто доверилась чувствам. — Поэтому и глупость. — Ты же не машина, не робот, чтобы ничего не чувствовать. — Не робот… Я замолчала. Сказать было больше было нечего. Становилось слышно, как вокруг нас просыпался город. На самом деле я ненавидела моменты, когда эмоции и чувства перекрывали разум и управляли им. Любые действия, совершённые в таком эмоциональном «аффекте», не воспринимались рассудком, а сводились к определению «глупость». Всё-таки я решила закончить с этими письмами. Это была небольшая дружеская переписка, которая в итоге свелась к ссоре. Дочитывала я уже с нарастающей агрессией, и на последнем не выдержала и разорвала всё в клочья. Некоторые клочки подхватил ветер и унёс прочь. Но в стопке осталось ещё кое-что: почтовая открытка. На обратной стороне было много разных подписей, но читаемой была только одна. Простое пожелание счастья, но оно задело очень сильно. В душе разлилось тепло, но в то же время это воспоминание кольнуло в сердце. Я заплакала. Но только не от боли. Это были искренние слёзы горечи. Я закрыла лицо руками и пыталась глотать воздух, после чего почувствовала мягкие объятия на плечах. В это время вся посылка: и дневник, и письма, и открытка, и даже бумага, в которую она была завёрнута, — превратилась в пыль и улетела вместе с порывом ветра, смешавшись с листьями. Слёзы наконец утихли. Я только сильнее прижалась к своему проводнику и не хотела, чтобы он отпускал меня. Внутри меня наступило опустошение, которое только он мог заполнить. — Как ты себя чувствуешь? — Плохо… Давай посидим ещё немного. — Конечно, — он обнял меня ещё крепче, и я растворилась в его тепле, чувствуя себя защищённой от всего мира. Но мы должны были идти дальше. Солнце уже встало и осветило город, день вступил в свои права и оживил всё вокруг. — Пойдём? — я почувствовала, что объятия отстранились. — Да, нам уже пора. Мы встали со скамейки и направились обратно в город. Жизнь уже била ключом вокруг: зашумели автомобили, начали мелькать повсюду люди… Этот шум каким-то образом меня успокоил и даже приободрил. На выходе из парка мой спутник ненадолго оставил меня одну. Я просто смотрела вокруг, слушала и вдыхала движения города. Впитывала их и наслаждалась атмосферой. Он вернулся откуда-то с небольшим бумажным свёртком в руках. Без единого слова он открыл его и протянул маленькое пирожное. Оно было ещё тёплое, круглое и посыпано какой-то крошкой. Я откусила небольшой кусочек, после чего на футболке осталось несколько маленьких кусочков посыпки. В голове всплыло несколько образов: ночной город за окном, уютная кухня, тиканье часов и запах абрикосов… Это было первое безболезненное воспоминание, от которого внутри разливалось приятное тепло и становилось спокойно. — Я подумал, ты голодная, — мой спутник улыбнулся, видя моё довольное выражение лица. — Правильно подумал, — я улыбнулась в ответ и продолжила удовлетворённо жевать пирожное. — Спасибо. — Не за что. Как ты себя чувствуешь? — Гораздо лучше. Ты прямо мой ангел-хранитель. — Да ладно тебе, хочешь ещё? — он протянул мне ещё один сладкий шарик. — Нам пора идти дальше, ты не против перекусить на ходу? — Да, давай. Там ещё много? — я заглянула в свёрток в его руках. От сладости у меня поднялось настроение и появились силы. — Ещё парочка. — Тогда возьми их себе. Я не хочу наедаться в одиночестве: если поделиться, будет вкуснее, к тому же ты их принёс. И я настаиваю. — Хорошо, не буду спорить, — он улыбнулся и сам попробовал десерт. — Вкусно? — теперь я стала довольна ещё больше, ведь видела, как мой проводник улыбался. Его глаза заискрились, а с лица будто спала маска, которая сдерживала его искренние эмоции. — Очень. Уверена, что не хочешь ещё одну? — Уверена, обе твои. Управившись с десертом, мы направились дальше по улицам города. Продолжать путешествие в хорошем расположении духа и с восполненными силами было куда легче. Я даже не знаю, что помогло мне продержаться так долго после длительной поездки: интерес, шок от моего ДТП или что-то совсем другое. Хотя это было неважно. Вокруг во все стороны простирался лабиринт оживлённых улиц, тая в своих закоулках несколько новых и уже прошедших для меня вещей. Мне всегда нравилось бродить по городу. Причём неважно по какому: где я живу, куда я приехала на каникулах, даже если я просто рассматриваю фотографии и карты этого города. Это может быть город старой Европы с кварталами, сохранившимися ещё со средневековья, или молодой стеклянный мегаполис. Также нравилось писать о городах. Наверное, даже больше, чем о людях, которые были главными героями. Города всегда похожи на людей, причём всегда разных. Одни более активные, шумные, энергичные, а другие — настоящие тихони, любящие сидеть у камина в своём старом доме, покрытом вековой пылью. Поэтому мне было по-своему уютно в этом игрушечном городе, поставленном неизвестно кем, возможно, даже мной. Постановочный шум казался живым и ничем не выдавал своей искусственности, разве что сознание безосновательно ему не верило и убеждало, что он звучал отовсюду из невидимых динамиков. Иногда казалось, что всё это всего лишь сон. Может, так и было, но проверить это было вряд ли возможно. Я слышала, что, чтобы проверить, находишься ты во сне или наяву, нужно открыть первую попавшуюся книгу. Наверное, метод сомнительный, потому что и во снах можно читать тексты даже в книгах. Но почему бы не попробовать и не узнать, как работают книги в подсознании или что бы это ни было? Мы шли, даже не задумываясь о направлении и месте назначения. Снова болтали ни о чём, даже не смотрели по сторонам — просто шли. Мои размышления о книгах сами собой материализовались, и мы остановились рядом с маленьким книжным магазинчиком. Внутри был приятный полумрак от теней книжных полок, которые тянулись, казалось, в бесконечную тёмную глубь здания. В большом витринном окне были видны немногочисленные покупатели, задумчиво стоявшие между полок, несколько подставок, на которых покоились больше и красивые тома, открытые на случайной странице, и два маленьких зелёных кресла возле окна с широким подоконником. Если бы не вывеска над дверью, можно было подумать, что это квартира, где живёт настоящий Книжный червь. Я вопросительно посмотрела на своего спутника, а он на это лишь легко улыбнулся, кивнул в сторону двери и открыл её. Тихонько звякнул дверной колокольчик. На нас никто не обратил внимания, будто нас и не было. Я с интересом поглядывала на стеллажи, заполненные разными книгами во всевозможных переплётах. К сожалению, ни одно название я не могла прочесть: они были то смазаны, то наполовину стёрты, а то и вовсе отсутствовали. Видимо, гипотеза о сне была подтверждена. Но я решила попытать удачу ещё раз и подошла к одной из подставок, на которой лежала раскрытая книга. У неё была твёрдая тёмно-фиолетовая обложка очень приятная и мягкая на ощупь. Она была украшена оттиснённой золотистой лозой, извивающейся по корешку, как по колонне. А страницы и вовсе представляли собой произведения искусства: цветные иллюстрации под заглавиями, большие расписные буквы, украшенные орнаментом и мифическими существами, и окаймление по периметру зелёными, золотистыми и красными лозами с круглыми крупными ягодами. На открытом развороте я могла прочитать каждую букву и рассмотреть каждую деталь рисунков и украшений. Я видела даже каждый маленький блик с шёлкового ляссе такого же тёмно-фиолетового цвета, какой имела обложка. На левой странице красовался пейзаж с заброшенным замком во весь лист. На переднем плане пара лебедей: белый и чёрный — плавали по поверхности маленького пруда, окружённого высоким рогозом. Чуть выше в левой части виднелись каменные заросшие стены замка. Тёмно-голубые узкие окна, обрамлённые коваными решётками, уныло смотрели на буйство пышной зелени. Главным украшением правой страницы был текст. Он не был написан от руки, а напечатан. В нос будто ударил запах только что открытых чернил, а в ушах зазвенели металлические литеры для оттиска. Широкие чёрные буквы складывались в хорошо читаемые строки. Строки рассказывали старую легенду о короле, королеве и их вечной любви даже после смерти. Текст казался мне знакомым, как казались тексты в газете и письмах, но только стилизованным под старину. Может, книга и выглядела как средневековая, но явно ей не являлась: что-то мне об этом подсказывало. Я листала страницы, читая эту историю. Она всплывала из пучины воспоминаний фраза за фразой, обгоняя текст на бумаге. Когда я перевернула страницу с последней точкой, увидела только белую бумагу и ничего больше: ни букв, ни рисунков, ни рукописей. Я в ошеломлении перелистывала страницы одну за другой, раскладывала их веером, переворачивала книгу так и эдак — ничего. — Всё в порядке? — Не знаю. Не уверена. В голове по бумаге заскрипела ручка. Листы в голубую клетку, красная линия полей, синие чернила простой шариковой ручки — никакой романтики. Но тот же самый текст, те же слова и обороты. — Пойдём отсюда, пожалуйста. — Тебе плохо? — Да, голова болит, мне нужно на воздух. — Хорошо. Я оставила открытым пустой разворот, но на нём вскоре проступил тот самый текст, который я читала только что. Дверь магазинчика захлопнулась за нами, звякнул колокольчик, и в уши ударил непривычно громкий гул улицы. Я наклонилась вперёд и закрыла голову руками, стараясь спастись от него, но ничего не выходило: он звучал буквально внутри моей головы. Сквозь шум в моё сознание прорывался голос моего спутника, который старался привести меня в чувства. Но это был только очередной источник шума. В глазах было темно не то от того, что я зажмурилась из-за давления внутри черепа, не то из-за этого самого давления и шума. Я только чувствовала, что меня поддерживали за плечи, чтобы не упала прямо на асфальт, но земля всё равно ушла из-под ног, и я потеряла сознание. Проснулась я уже где-то в помещении. Спиной чувствовала твёрдую деревянную поверхность, а на лбу лежало что-то холодное и влажное. Глаза уже не слепил солнечный свет, а слух не оглушал шум улиц. Это была церковь. Серый арочный каменный свод возвышался надо мной, и в глазах плыли огоньки свечей. Вокруг стояла тишина, нарушаемая только чьими-то тихими разговорами и стуком дождя снаружи. Я будто попала в совершенно другое пространство, хотя, возможно, так оно и было. — Уже проснулась? — мой спутник опустил голову и слегка улыбнулся, увидев, что я открыла глаза. — Да… — я попыталась подняться, придерживая белое мокрое полотенце на лбу, но он положил руку мне на плечо, удерживая в том же положении. — Почему мы здесь? — Боюсь, это нужно у тебя спросить. Но ты упала в обморок на улице, и мне было велено нести тебя сюда, благо, было недалеко. — «Велено»? Кем? — Тобой же. Перед тем, как совсем отключиться, ты что-то бормотала про церковь, так что выбора у меня не было. — Отлично… долго мы уже здесь? — Несколько часов, наверное. Уже дело к вечеру. Я замолчала и пыталась оглядеться. Широкие деревянные скамьи, никого вокруг, цветные витражи в вытянутых окнах, везде свечи и лёгкий запах ладана, который на удивление облегчал головную боль. Всё же я села и промокнула щёки ещё влажным полотенцем. Головная боль всё ещё сдавливала череп, но, к счастью, здесь не было ничего, что могло бы усилить её: ни шумов, ни яркого света. Я смотрела в сторону алтаря, сосредотачиваясь на крохотных колыхавшихся огоньках свеч. Это едва заметное движение пламени помогало сфокусироваться и собраться с мыслями. Со стороны алтаря в нашу сторону направился человек в простой тёмной рясе. Я с трудом могла вспомнить его лицо не то из-за плохого самочувствия, не то из-за нереальности всего происходящего. Но каким-то образом я запомнила его взгляд: светлый, мягкий, как свечи вокруг, и наполненный открытым и нежным чувством, которое свидетельствовало о той самой искренней набожности и любви ко всему миру. Не знаю, существуют ли такие люди на самом деле, но он стоял и говорил рядом со мной здесь и сейчас. — Мы ждали вас, — начал он. — Рад, что вы пришли в себя. Как вы себя чувствуете? — Ждали? — я машинально повернулась в сторону моего спутника, который принёс меня сюда, но он только слегка пожал плечами, давая понять, что не знает, о чём речь. — Да. Не могу сказать кто нас предупредил, но весьма долго мы ждали какого-то особого гостя, которая оказалась гостьей. В эту паузу, между фразами я старалась вспомнить, что могло меня сюда привести. Пока на ум не приходило ничего подходящего, но священник протянул руку, в которой держал маленький серебряный крестик. — Это предназначено вам. Как напоминание. Нам принесли его с известием о вас. — Да… спасибо, — а вот теперь я уже начала вспоминать то, что было нужно. — Если я вам понадоблюсь, я буду у алтаря, — священник ушёл, оставив нас вдвоём. Я рассматривала крестик, в котором, прямо сказать, не было ничего особенного. Но в нём содержалось многое. — Что за напоминание такое? — Это уже не рассказ, а автобиография. — Расскажешь? — А я думала… — Что? Что я его принёс сюда? — Ну… да. — Ошибаешься. Я вообще тут первый и единственный раз. Я только проводник, помощник: должен помочь дойти до конца, но не зная, как придётся идти, что ждёт меня и моего подопечного, разве что кроме каких-то особых деталей. К слову, о тебе я тоже знаю мало что, точнее практически ничего. Ты можешь доверять мне и рассказывать что-то, или я могу вообще исчезнуть, и ты меня не увидишь и не будешь даже знать, что я рядом. — А как ты понимаешь, что можно показаться или что лучше вообще не подавать признаков присутствия? — Со всеми по-разному. Ты почему-то сразу стала мне верить и даже отвечать ещё во время пути. А с некоторыми я даже не начинаю заговаривать. Может, это что-то вроде ауры, говорящей о человеке, не знаю. Просто какая-то сила даёт знать: можно контактировать с человеком или лучше не стоит. — Ты мне просто понравился. Тоже своего рода чутьё на собеседника. Но мы общались долгое время в пути до того, как я вылетела на обочину. Почему? — Как много вопросов… — спутник вздохнул. — Редко мне попадаются такие любопытные. — Извини уж, — я слабо улыбнулась и продолжала с интересом смотреть на него. Он тоже слегка улыбнулся в ответ и продолжил: — На самом деле я всех начинаю изучать ещё в пути: потом не будет на это времени. Как я уже сказал, никаких инструкций нет, и часто приходится импровизировать. Но чтобы не попасть впросак, стоит немного разведать обстановку. — Тяжёлая у тебя работа… — Я её не выбирал, но как есть. Я не могла подобрать больше слов, потому что в голове пыталась уложиться новая информация о моём проводнике. Лёгкая грусть после короткой мысли о будущем расставании в конце зашевелилась в глубине души и тихонько захныкала. Он успел стать для меня важным за такое короткое время, не считая долгих разговоров с голосом на том конце провода через радиоприёмник. — Я рассказал историю жизни, теперь твоя очередь, — он кивнул в сторону крестика, который я перебирала в руках. — Надеюсь, голова не взорвётся от воспоминаний. Но если тебе будет угодно… — я снова приложила всё ещё мокрое полотенце ко лбу, — ты не против, если я снова прилягу? — Да, конечно, — я снова положила голову ему на колени и, чтобы видеть его лицо, поправила полотенце. — Даже не знаю, с чего начать… — я перебирала в руках цепочку крестика, как чётки. — История та до сих пор не завершена, поэтому и концовка у рассказа получилась слабенькая. Это многие говорили, и я с ними согласна. Не знаю, о чём была эта история: о жизни или о вере. Если говорить о втором, то сказать и нечего. Это даже не мой крестик, никогда им не был, и его даже не существует, если подумать. Он как рисунок, который является лишь изображением предмета, но не самим предметом. — Боюсь, я не очень понимаю, о чём ты. Ты сказала, что это не рассказ, а автобиография. — Так и есть. Я, наверное, отошла от темы: мысли немного путаются. — Ничего, продолжай. — Честно говоря, во многих моих рассказах есть частица автобиографии. Завуалированные события под придуманными именами и в придуманных обстоятельствах. Но чувства там живые, по крайней мере я думаю, что показываю их такими. Я хочу, чтобы в них верили, как верю сама. Так и тут. Мысли, конфликт — всё было, всё списано с реальности, с моей реальности. Концовку пришлось додумать, поэтому она и подкачала. Проводник просто молчал и слушал меня, не перебивая. — У меня правда был период, когда я буквально разрывалась между людьми, и мне нужна была помощь. Обратиться было уже не к кому, потому что в любом случае приходилось перебегать с одной стороны на другую, и альтернативы никакой не было. Поэтому остался невидимый и, к сожалению, безмолвный собеседник. — Но в итоге разрешилось всё? — Разрешилось… — я вздохнула. — Потерей некоторых людей с одной стороны. Как ни странно, перевес произошёл в меньшую сторону, где находился всего один. — Жалеешь об этом? — Нисколько. Одна из потерь сделала жизнь легче, а вторая где-то через год нейтрализовалась, и разошлись хотя бы без ссор и обид. — Видимо, так и должно было быть. — Может и так. Мы замолчали. Снаружи всё ещё стучал дождь, а внутри церкви стояла тишина, в которой я, прикрыв глаза, слушала только наше размеренное дыхание, слившееся в одно. Кажется, я незаметно задремала под эту тишину. Когда открыла глаза, на лбу уже не было полотенца, а по волосам я чувствовала лёгкое поглаживание. — Который час? — спросила я, потирая глаза. — Наверное, часов семь-восемь вечера. Мы должны быть в одном месте около девяти. Оно последнее в городе, если я правильно помню. — К чему такая пунктуальность? — Просто может быть два или три варианта этого события, и они в разное время и в разных местах. Одно из них уже прошло, ещё два точно у нас есть. — Ладно, я поняла. Тогда, наверное, не стоит задерживаться, ведь нам нужно ещё дойти. — Как ты себя чувствуешь? Идти сможешь? — Да, всё нормально, мне лучше, — я села. — Кстати, может, ты наденешь его? — он протянул мне крестик, который, вероятно, выпал из рук, пока я спала. — Зачем? — Будет тебе напоминать о том, что здесь было. Но уже не с персонажем и твоей историей, а именно с тобой. — Я не уверена, что он останется при мне, когда всё закончится, но ладно, — я приняла из его рук цепочку и застегнула у себя на шее. — Нам пора. — Но там ливень. Мы же промокнем насквозь. Мы уже встали со скамьи, и после этих слов в нашу сторону снова направился тот священник. — Вы уже уходите? — Да, нам пора. Спасибо. — Подождите, в такую непогоду легко простыть, поэтому возьмите хотя бы это, — он протянул длинный чёрный зонт-трость с гнутой ручкой. — Спасибо, падре. — Идите с Богом. В дверях я обернулась, а священник стоял на том же месте и с одобрением кивнул мне. Я кивнула в ответ и вышла из церкви следом за своим спутником, который уже открыл зонт и ждал меня на крыльце. — Идём? — Скорее бежим… — я осмотрела улицу, залитую водой, блестящей в огнях города, и тонувшую в шуме ливня. — Далеко отсюда? — Несколько кварталов. — Ладно, вперёд. Мы выбежали на улицу под большим зонтом, который нам дал священник. На самом деле, он был самым нужным предметом сейчас, ведь при нас не было ничего, кроме нас самих. Мы шли быстрым шагом, загораживаясь иногда от порывов ветра, струй и капель воды, летящих на зонт с подоконников, козырьков, ветвей деревьев. Асфальт блестел от луж, покрытых мелкими «блинчиками» от капель, от и широких ручьёв воды, бегущих по ливневым каналам вдоль улиц. Всё пространство сейчас состояло из воды и отражающемся в ней свету фонарей, вывесок и фар автомобилей. Сейчас наша дорога была затоплена и была похожа на бурную реку, рассекаемой блестящими рыбками. К счастью, на улице было не очень холодно, и я более-менее комфортно чувствовала себя без какой-либо куртки или плаща. Но выйти на свежий воздух было так или иначе необходимо. Я держалась за локоть своего спутника, чтобы не отставать от него и оставаться под куполом зонта. Обувь уже начала промокать, как и низ штанин джинсов, но меня это не заботило, потому что увлечённость происходящим была превыше всего. В конце концов, пролетев несколько кварталов, мы зашли в бар. Здесь была приятная и спокойная обстановка. Приглушённый свет, небольшое количество людей, которых я даже особо не замечала. Наверное, это потому, что они все были безликими… как минимум я не могла вспомнить ни одного лица, увиденного тогда. Мягкий полумрак, разбавленный жёлтым светом настенных бра и настольных маленьких светильников, окутывал с головой, как уютный мягкий плед. Воздух здесь по сравнению с улицей был тёплый и тягучий, наполненный приятными запахами. — Садись пока куда-нибудь, мы увидимся чуть позже, — спутник отдал мне зонт и собрался уходить. — Куда ты? — Увидишь, — он улыбнулся и исчез за барной стойкой. Мне ничего не оставалось, как осмотреться в поисках свободного столика. Я увидела в углу зала небольшую сцену, уже освещённую прожекторами, и направилась в её сторону. Ближе к стене стояло чёрное лакированное пианино с открытой крышкой, а левее, рядом с подиумом, — небольшая барабанная установка. На кирпичных стенах бара в рамках висели разные картинки в стиле ретро, какие-то постеры, мелкие полочки со всякими мелочами: декоративными бутылками, пластинками и небольшими цветами в горшочках. Я села за один из свободных столиков во втором ряду, повесив зонтик на спинку свободного стула. Здешняя атмосфера окутывала уютом и теплом, позволяя окончательно прийти в себя после недавнего обморока. Я смотрела на круглый светильник на столике и ждала начала действия, ради которого мы сюда и пришли. Причём я уже начала понимать, что именно это будет, но увидеть и услышать это вживую представляло особое удовольствие и интерес. Вскоре столики вокруг меня заняли всё также безликие для меня посетители бара. Наступила ожидающая тишина, и на сцену вышел, вероятно, ведущий и объявил о начале выступления. Он бросил несколько слов, в зале прошелестели аплодисменты, и на сцене появился не кто иной, как мой спутник с акустической гитарой наперевес. Сказать, что я была удивлена — не сказать ничего. Моё отношение к нему вмиг перевернулось с ног на голову. Он стал совсем другим, точнее он стал собой. Улыбка, голос, светло-рыжие волосы — всё осталось тем же самым, но в то же время изменилось до неузнаваемости. В этот момент я поняла, почему именно он сопровождает меня здесь и почему я доверяю ему. «Кенни», — в голове всплыло то самое имя. Он стал животворящей силой всего, что происходило со мной. В каждом эпизоде была хотя бы кроха его участия: моего вдохновения. Также были некоторые детали, которые нуждались в объяснении, но я решила отложить их обдумывание: хотелось прожить этот момент настолько, насколько возможно. Пока я была погружена в осознание и размышления, уже зазвучала музыка. Вроде незнакомая, но по-своему родная мелодия ласкала слух и пробуждала приятные воспоминания о процессе сотворения этой истории. Чистое соавторство, открытое простое доверие, начавшееся, как ни странно, с рукописных строчек, отправленных по почте, за несколько лет до этого. Но всё же не воспоминания были нужны в тот момент. Нужна была только музыка, лившаяся со струн инструмента и души музыканта, задевшего и мою душу. Чарующий голос окутывал всё вокруг и пробирал до самых костей. Голос, который вдохновлял, вёл за собой, утешал в трудные минуты, был таким далёким, но в то же время был рядом. Благодаря нему было создано всё, что со мной происходило. Наверное, это были те самые идеальное место и время, где я хотела бы находиться. Маленький бар где-то вне времени и пространства, дорогая сердцу музыка звучит вокруг, заставляя забыть обо всём… Кен закончил выступление, сказал публике несколько благодарственных слов и, сняв гитару, удалился со сцены. Я с трепетом ждала, когда он вернётся из темноты, прятавшейся за барной стойкой, и ответит на мои вопросы. Ждать долго не пришлось. Мой спутник не потерял себя после этого перфоманса и остался таким, каким я видела его на сцене. По пути он перебросился с кем-то из гостей парой слов и, улыбаясь, сел за мой столик. — Как тебе? — спросил он с пытливым взглядом. — Что именно? — Выступление. — Я даже не знаю… — ответ на этот вопрос было найти трудно, потому что внутри перемешались эмоции от действа и кричащие наперебой вопросы. — Не поверю, что тебе не понравилось. Я смотрел на тебя иногда, и ты улыбалась. Твои глаза солгать не могут, я и сейчас это вижу. — Понравилось, честно. Но… не могу подобрать слов. — Ты в замешательстве. Хорошо, спрашивай. Но, наверное, тогда лучше я начну: почему мы здесь? — Вообще я хотела у тебя это спросить… ведь это твоя история. — Вот и расскажи мне о ней. Может, и ответы на твои вопросы сами собой найдутся. — Так странно разговаривать с собственным персонажем… — разум медленно и со скрипом осознавал этот поворот событий, но я надеялась, что потом будет легче. — Но рано или поздно это должно было произойти. Наверное. — Отбрось мысль о бреде. Она не уместна в данном контексте. Просто расскажи мне об этой истории. — Хорошо. Ты как персонаж немного сложнее, чем любые другие. Я даже не знаю, с чем это сравнить. Ты стал для меня точкой опоры, образом, настроением, мыслью, чем угодно, от чего можно оттолкнуться, чтобы создать рассказ с нуля. А в этот раз история уже была дана целиком вместе с тем самым ключевым образом. Нужно было только пропустить через себя, прочувствовать. — Моя история настолько трогательна? — Может, «трогательна» немного не то, — я подняла взгляд к потолку, подыскивая подходящее слово, — скорее она цепляет. — Чем же? — Не знаю. Но я старалась её понять и практически прожить. Для меня это было важно. Не знаю, насколько удалось. Но раз ты здесь, наверное, вышло неплохо? Хотя это было соавторство, поэтому ты должен здесь быть. — И что в итоге? — А что в итоге? Я не знаю. Это же неправда. Ты тоже ненастоящий. Всего лишь образ… — Тебя это расстраивает? — Наверное. Я ведь столько времени думала об этом эпизоде в разных вариантах, а получила игру собственного воображения, которая почему-то стала жить сама по себе. Но тогда в парке, когда ты принёс пирожные, ничего не изменилось, а ведь это тоже с тобой связано. — Там тебя больше, но принять основное воспоминание всё равно пришлось мне, ведь основа взята от меня. — Кажется, я начинаю понимать, как это работает… — Ты же сама создала это всё. Я думал, не возникнет таких вопросов. — Я не могу это объяснить, — я опешила от этой фразы. На самом деле всё это вышло когда-то из-под моего пера, но создалось само собой, без каких-либо мыслей о подобном. — Я о таком не задумывалась, всё само собой как-то получалось. К слову, это твоя вина. — В смысле? — теперь уже был удивлён мой собеседник. — А я-то здесь причём? — Внутренний голос. Ты и сейчас им являешься, чего тут лукавить. Всё с твоей подачи и с твоей помощью. Вот, видимо, и ответ на все вопросы: почему именно ты, почему мы здесь и так далее. А здесь… это твой мир, в который ты меня впустил когда-то. — Я не думал, что ты мне расскажешь что-то подобное, — мой спутник задумался и начал говорить на полтона ниже. — Честно, я тоже… — я опустила голову и глубоко вздохнула. — Не думала, что всё случится именно так. Я, конечно, слышала, что мир иногда берёт верх над автором, но не ожидала столкнуться с этим. — Всё контролировать невозможно. — Ненавижу эту фразу, — я прыснула. — Даже среди вещей, созданных мной, бунт. Всё выходит из-под контроля. — Что именно? — Да хотя бы наша встреча. Я доверяла тебе с самого начала и готова продолжать это делать. Но в итоге получила, наверное, только отражение в зеркале, а не настоящего. Я рассчитывала на большее, хотя и так получила уже слишком много. Даже этот эпизод уже взял надо мной верх. — Ты сбилась с пути, нужно просто найти, где свернула не туда, и станет легче. — Я надеюсь на это. После этого разговора мне не стало легче. Только остался неприятный осадок из удручённости и растерянности. Неуверенность в происходящем — худшее чувство: не знаешь, что делать, не понимаешь где и когда находишься, самое главное — не понимаешь, кто ты сам. Стал ли ты собственным отражением или ещё сохранил себя и свой рассудок? Из потока мыслей меня выдернул мой Кенни, призывая продолжить наш путь. Ночью мы должны были покинуть город, чтобы пройти сквозь другие истории и вспоминания, которых, по его словам, осталась ровно половина. Мы вышли из бара. Ливень наконец закончился, асфальт сверкал от воды в свете фонарей как отполированное зеркало, а на деревьях, кустах, изгородях и вывесках висели гирлянды из больших и маленьких капелек, то и дело соскальзывавших под своим весом вниз и разбивавшихся со стуком или тихим всплеском. Я посмотрелась в одну из луж и прокрутила недавний разговор, пытаясь осознать его. Вокруг было ещё темно, но уже тихо — самый тёмный час перед рассветом. Я себя чувствовала примерно так же: помутнение разума, которое рано или поздно должно было проясниться с первым лучом нового дня. По крайней мере я надеялась на этот луч. Влажный прохладный воздух ударил в лёгкие, и по коже побежали мурашки. Я поёжилась и осмотрелась вокруг, пытаясь понять, куда мы должны направиться дальше. Мой спутник слегка задел меня рукой за предплечье и кивком головы показал направление, куда мы и направились. Вскоре мы вышли за черту города. Снова бескрайнее пространство без искусственных стеклянных коробок. Мне даже стало легче дышать. Но в этот раз небо было низким и пасмурным и давило своей свинцовой тяжестью. Для меня объяснение такой погоды состояло не в прошедшем дожде, из-за которого дорога стала ещё темнее без электрического освещения, господствовавшего в городе, а именно во мне самой. Это же книга. Мы шли в тишине, но мне казалось, что её нарушало очень громкое движение мыслей в моей голове. Оно было похоже не то на щёлканье и скрип шестерней, не то на шуршание бумаги, не то на грохот неизвестного происхождения. Говорить совершенно не хотелось, потому что я была загружена переживаем произошедшего. Я редко смотрела вокруг, поэтому даже не помню местности, к тому же светлеть пока что даже не начало. Переломный момент с узнаванием моего спутника совершенно выбил меня из колеи. Подобные эпизоды весьма драматичны в любом сюжете потому что они позволяют повернуть его движение совершенно в другую сторону и раскрыть героев по-новому. Но пережить подобное на себе оказалось тяжелее, чем я могла предположить. Мне уже правда начало казаться, что я где-то свернула не туда, раз так углубилась в собственные тексты. Постепенно ровная чистая автострада сменилась на более старую и менее ухоженную. Где-то на дорожном покрытии виднелись колеи, ямки, а обочина заросла высокими травами и цветами. Разметка была практически не видна, а только местами проступала прозрачным пунктиром. Это был знак уже не таких свежих воспоминаний. Облаков стало меньше, и небо начало просветляться. За всё это время я только пару раз мельком взглянула на Кена (хотя мне было тяжело называть его по имени даже в мыслях), потому что до сих пор не могла поверить, что со мной шёл именно он. Вопрос о его «подлинности» уже даже не поднимался: он меня не занимал сейчас. В нём определённо была часть его настоящего, которая вышла наружу, когда он был на сцене, в этом не было сомнений, и мне этого хватало. Впереди забрезжил солнечный свет, и подул новый ветер, несущий в себе крохотные крупицы соли. Поблизости было море, а точнее океан, и именно к нему мы и направлялись. Постепенно мы совсем сошли с асфальтированного покрытия и шли по дороге через огромный луг. В стороне я увидела обожжённое место, покрытое пеплом, стеблями сломанной сухой травы и, что самое интересное, белыми крупными перьями. Мы подошли ближе. Это был ровный круг выжженной земли с продавленным силуэтом человека в центре, вокруг которого тоже лежали опалённые перья. — Падший ангел. — низким голосом констатировал Кенни. — Да… — ответила я беззвучно, и почувствовала настолько сильный укол в сердце, что перехватило дыхание. Перед глазами снова поплыло, и я увидела падение этого ангела. Силуэт, объятый огнём с огромной скоростью летел на землю, издавая нечеловеческий крик от боли. Это горели его крылья, облетая перьями, как дерево осенью. Вскоре он упал. Ударившись о землю, и спалив вокруг себя траву дотла, он лежал неподвижно и тихо стонал и плакал. А сверху плавно, как снег, подали его белые перья с чёрными подпалёнными, но ещё тлеющими красноватым краями. От самих крыльев остались только основания, безобразно торчавшие из спины, которые стали видны, когда он пытался встать. Плач ангела усилился. Он сидел на коленях, задрав голову к облакам, откуда он упал, и раскаивался о том, что он совершил. Блестящие слёзы катились по щекам, а сорванный от крика голос старался дозваться до небес и вымолить себе прощение. Мольбы были услышаны, и сверху сошёл ещё один ангел. Он старался утешить падшего, может, даже помочь ему вернуться, получить прощение. Но это было заранее обречено на неудачу. Падший же всё больше печалился, осознавая, что шансов вознестись снова нет. Я уловила одну фразу очень отчётливо: «я не достоин». Она отпечаталась в моём разуме, потому что она определённо когда-то принадлежала мне. Падший снова остался один. Он снова начал плакать, но уже закрыв лицо руками. Эти чувства, охватывавшие его, были мне более чем знакомы. Сердце щемило от этой сцены и не переставало болеть до тех пор, пока я не подобрала одно из перьев. Перед глазами снова прояснилось, и пейзаж опустел. Мы снова остались вдвоём. — Ты в порядке? — Нет. Определённо нет. — это, наверное, прозвучало слишком резко, но я уже явно теряла контроль над собой. Дальнейший путь снова прошёл в тишине. Я старалась успокоиться, осмыслить всё происходящее, что давалось всё с большим трудом. Но я надеялась на хоть какое-то послабление в ближайшем будущем. Рассвет уже почти полностью прогнал ночь и начал рассеивать плотные облака, скрывавшие небо. Запах моря усилился, послышались крики птиц. Мы стояли на высоком берегу, перед которым до самого горизонта простирался синий океан. Я глубоко вздохнула, прогоняя все тяжёлые мысли и стараясь обновить их поток. Солнце, всходившее слева сквозь светлые облака, развевало тоску и согревало после дождливой ночи. Это место приковывало к себе, и у меня было желание остаться здесь как можно дольше. Мы не торопясь спустились с насыпи к пляжу. Всё ближе становились шум прибоя и свежесть морской воды, а солнце продолжало подниматься и впускать новый день. Я села почти у самой воды, сложив ноги по-турецки, и смотрела на набегающие прозрачные волны, в которых отражалось небо. Песок шуршал под струями бриза. За спиной я услышала шаги своего проводника. Он сел со мной рядом и протянул мне чёрную кожаную куртку. — Думаю, это твоё. — Где ты её взял? — Она лежала совсем рядом с тобой, думал, заметишь. Я хмыкнула, положила её на колени и начала осматривать карманы. — Что ты делаешь? — Ищу. — Что именно? — Что-нибудь. Не просто так же она здесь. Если бы в ней не было ключевого смысла, то почему не дать бы мне её раньше, когда мы неслись под тем ливнем? — честно говоря, я даже не предполагала, что можно найти здесь и зачем вообще всё это, но чувствовала, что напряжённое настроение повествования должно наконец сгладиться хоть ненадолго. — Логично. Наконец в одном из карманов я нашла маленькую фотографию, похожую на те, что печатает мгновенная камера. На ней были изображены две девушки, сидевшие в обнимку, одной из которых была я сама. У второй же ярче всего выделялись медно-рыжие волосы, отливавшие красным цветом, сиявшем под закатным солнцем. Я смотрела на эту фотографию и улыбалась. Это было самое тёплое воспоминание из тех, что я нашла за всё время путешествия. Оно просто согревало и успокаивало. Весь день мы провели на берегу до самого заката. Я не хотела покидать это место. Но, к сожалению, ничто не вечно даже в мире книжных строк. Шум блестящих волн океана, крики птиц, шёпот песка — всё это оставалось в ушах ещё долго даже после того, как мы отдалились от берега с наступлением темноты. — Знаешь, а мне ещё с тобой повезло, — сказал он мне, когда мы двинулись дальше. — Почему? — Погода у тебя хорошая. Меня в разное забрасывало, и далеко не у всех так тепло и приятно. — А я думала, это что-то по умолчанию. Ну, знаешь, спокойствие на душе и все дела. — Ошибаешься. У кого-то вечно идёт снег и холодно, у кого-то — ливень, у кого-то постоянный ветер, отчего погода меняется буквально каждую минуту, и при этом ты с трудом стоишь на ногах. — А почему так? — я задумалась над тем, какими могли быть люди с той или иной погодой на дороге жизни. — Эмоции и отношение к жизни, всё зависит от них. Обычно я совершаю с людьми более долгие прогулки, и у них уже полностью сложилось мнение о себе, произошли многие переоценки ценностей и прочее. А у тебя всё куда проще и спокойнее. — Повезло же… — Но рано или поздно и у тебя всё изменится. Я решила оставить при себе только фотографию, чтобы сохранить по-настоящему стоящее воспоминание и единственное настоящее. Может, я останусь в своём уме к концу путешествия, если останется привязка к нему. Чуть позднее мы вернулись на асфальтовое покрытие. Но эта дорога была разбита и заброшена не меньше, чем десяток лет. Повсюду были трещины, сквозь которые пробивалась трава. — Природа всегда берёт своё, — мрачно отметила я. — The weeds grow down lonesome road… — Что ты сказал? — Да так, неважно. Просто мы пришли уже к забываемому, поэтому и заросло всё. — Вроде это было не так давно… — Далеко не всё хранится в памяти долго. — К сожалению… — Причём контролировать трудно то, что нужно сохранить, а что стоит стереть. — Как ни странно, но плохое закрепляется в памяти лучше, чем хорошее. Хорошее — оно как сон: ты помнишь только какие-то обрывки, очертания… а подробности уходят в забытье. — Не всегда. — Но часто. Но единственное не имеет исключений. — Что же? — Стирается то, что ничего для человека не значит. — В смысле? — Посмотри вперёд. И без того уже сломанное и хрупкое дорожное покрытие было покрыто коркой льда, которая местами белела широкими следами от лезвий. Очередное воспоминание, но совершенно пустое. — И что это значит? — мой спутник остановился, присматриваясь ко льду. — Ничего. Совсем. — холодно ответила я. — Не верю. Раз оно здесь, значит в этом есть смысл. — Это самая бессмысленная часть того, что можно здесь найти. — Как же? — он явно не желал успокаиваться, пока всё не узнает. Присущее ему упрямство начало проявляться и здесь. — А вот так. Эта история ничего для меня не значит. За ней ничего нет: ни воспоминаний, ни эмоций, ни чувств. Она искусственная. — Разве так бывает? Ведь всё вокруг и так вымысел, а здесь ты говоришь «искусственный». — Бывает. Обычно я вкладываю свои настоящие эмоции в слова, создаю сильные и живые образы, которые могут жить самостоятельно. Или это могут быть воспоминания, переиначенные под драматичный сюжет, или рассуждения о том, что меня тревожит. Это называется настоящий текст. А здесь всё выдумка: просто мимолётная мысль, превратившаяся в историю, которая даже не цепляет особо, потому что и банальна до безумия, и вместе с тем выглядит как кукла: похожа на человека, но пустая и неживая. — Не совсем понимаю, о чём ты. Ведь так или иначе всё, что ты пишешь, — выдумка, не так ли? Значит, она как ни крути ненастоящая. — Выдумка… наверное. Этого не было на самом деле, но я должна убедить того, кто читает, отойти от художественных условностей и поверить, что это было. — Это как? — кажется, я очень озадачила своего спутника тонкостями своего ремесла, если его можно был так назвать. Но он слушал и хотел понять, что несколько приободряло. — Правдоподобность — ключ ко всему. Не правда нужна, а правдоподобность: похожесть на правду. И, чтобы она удалась, я сама в какой-то мере должна верить в то, о чём пишу. А в эту созданную реальность я не поверила достаточно хорошо, чтобы обрисовать как следует, и получило что-то вроде демо-записи, не больше. — Я понял… — мой ответ явно его расстроил. Даже, наверное, разочаровал. Но всё мной сказанное было правдой: я не любила эту историю, потому что она слишком безликая, не вносила ничего особенного в общую картину. Посредственность чистой воды. — Извини. — За что? Ты же ничего не сделала. — Я расстроила тебя. Ведь ты-то живой. — Ничего. Просто я надеялся на что-то… — Большее? — Да. Но это было просто моё любопытство, ничего более. — Но всё же. Я сама расстроена из-за этого эпизода. Он явно не удался. — тон моего голоса становился грустнее, и я упёрлась взглядом в куски льда, державшие асфальт в тисках и не дававшие ему расползтись. — Может, так и есть… — Кен тоже поддался моему унынию. Он присел и перетёр между подушечками пальцев ледяную крошку, которая не растаяла в его руках. — И правда искусственный… — Вот и доказательство. — Ничего. У всех бывают промахи, — он встал, отряхнул ладони и положил руку мне на плечо. — Но если посмотреть на то, что мы уже прошли, то компенсировалось всё очень неплохо. — Да уж… — я вспомнила все свои слёзы и обмороки, пережитые за последние сутки. — Но этому айсбергу не место здесь: сезон не тот. — Он искусственный. Поэтому давай оставим эту вечную ледышку. — Хорошо, пойдём. Но… — я прервалась на полуслове, — погоди. — Что не так? — мой спутник уже сделал шаг вперёд и резко обернулся на меня. — Но ведь… помнишь первое воспоминание? Когда я поймала обрывок газеты. У меня аж в глазах потемнело от него, но… — Что «но»? — он явно не понимал моей озадаченности. — В нём же тоже ничего нет живого. Первая версия не удалась из-за излишней романтизации, поэтому читатели не поверили в героя, а во-второй я не очень уверена. — Оно подействовало сильно, потому что оно свежее относительно этого со льдом. — Возможно, ты прав. — Других идей у меня нет. — он протянул руку вперёд приглашающим жестом. — Идём? Я обошла ледяное пятно и пошла следом. Солнце уже почти скрылось за горизонтом, оставляя последние оранжевые блики у самой земли. Появляющиеся одну за другой звёзды закрывали рваные небольшие облака, отчего вокруг было темнее, чем это было в городе или чем при ясном небе. По краям трассы стояли фонари, но они уже не освещали её: лампы в них давно уже перегорели, а заменить их здесь было некому. Было немного жутко, но осознание присутствия ещё одного человека рядом успокаивало. Но всё равно внутри ворочался колючий комочек из тревоги и дурного предчувствия. Вокруг было тихо, даже слишком. Мы слышали только свои собственные шаги, шуршащие по разбитому асфальту, дорожной пыли и пробившейся траве. Но под подошвой вдруг что-то хрустнуло. Это было стекло, а точнее осколки зеркала. Кен резко отдёрнул меня назад за руку и достал из кармана фонарь, направляя его луч на неотражающую чёрную поверхность зеркала. — Вот почему нельзя хоть раз обойтись без этого? — в его голосе было раздражение, которое для меня было новым. — Без чего? — я застыла от удивления и боялась сделать и шага. — Без чёрных пятен. — на его лице была твёрдая решимость и уверенность: он явно знал, что нужно делать. — Держись лучше сзади и не лезь под руку. — Хорошо, — я резко почувствовала слабость, но решила постараться изо всех сил держаться на ногах и в сознании ради него. Сделав несколько шагов назад, я встала ему за спину. Чёрное разбитое зеркало будто растаяло и твёрдое стекло превратилось в густую бесформенную лужицу. После этого чернота покинула жидкость и обрела форму силуэта человека. — Что это? — мне уже начало становиться по-настоящему страшно. — Это я у тебя должен спросить. Давай потом все подробности обсудим: я сейчас немного занят. — Хорошо… — Не отходи далеко от меня: я уже не знаю, чего можно ожидать. Тень стояла неподвижно и молчала, а мы двое держались в постоянном напряжении в готовности к любому движению с её стороны. Мой спутник держал луч фонаря рядом с силуэтом, чтобы отчётливее видеть его, но не провоцировать. Тень будто изучала нас. Я выглянула, чтобы получше разглядеть этого пришельца, а он в свою очередь разглядывал меня, потому что я кожей ощущала его взгляд. После этой игры в «гляделки» он сделал шаг в нашу сторону. Мой проводник резко среагировал и направил свет на его ногу. — Не подходи! Силуэт дёрнулся и издал жуткий звук, который явно сигнализировал о том, что свет ему приносит болезненные ощущения. После этого он решил пока не рисковать и не совершать лишних движений. Но он начал говорить, хотя его речь была неразборчивой и несвязной. Теперь уже я двинулась вперёд навстречу ему, но меня снова одёрнули. — Ты с ума сошла?! Ты не знаешь, что это такое и что оно может выкинуть. А если оно навредит тебе? Вся ответственность будет лежать на мне. — на его лице была выражена жёсткость, а повышенный тон звучал для меня непривычно. — Успокойся. Мне кажется, я знаю, что это. Точнее… кто. — И ты сейчас собралась с ним разговаривать? — теперь уже говорил скепсис. — Это он хочет со мной поговорить, а мне просто надо выслушать. — Окей, вперёд. Но имей в виду: это на твоей совести. Я вышла вперёд и осторожно пошла навстречу тени. Внутри всё ещё потряхивало от страха и волнения. Но моё предположение об этом персонаже подтверждалось с каждым шагом. До меня снова начали долетать обрывки его речи, и кое-где даже были понятны отдельные слова. Когда между нами осталась всего пара шагов, фигура сделала движение, будто он поднимал рукав, показывая запястье с тонкими неровными красными полосками, выделявшимся на чёрной дымке, из которой состояло всё его существо. И вот теперь я уже точно поняла, кому принадлежала эта тень. Концовка была открытой, но, видимо, мой главный герой не смог выбраться и спастись. Я протянула руку, чтобы дотронуться до этих порезов. — Не трогай его! — послышалось у меня из-за спины. — Я должен доставить тебя живой! Но эти слова пролетели мимо ушей. Как только мои пальцы коснулись призрачной крови, по щекам тени побежали чистые блестящие слёзы, на которые я ответила своими слезами. — Прости… — только и смогла выдавить я, как он растворился. — Что ты делаешь, чёрт возьми?! — мой спутник явно был зол на мою выходку. — Ты хоть понимаешь, чем это могло для тебя кончиться? Я только молчала, а из глаз продолжали катиться слёзы. — А если бы он навредил тебе? Что это за выходки? Я велел тебе не лезть. Ответить было нечего. Все мысли были только о той несчастной тени, которая стала такой из-за меня. А Кен только распалялся всё сильнее. Я даже представить себе не могла, что он может быть таким. — Пусть это и твой мир, но некоторые правила здесь не тобой установлены, поэтому мы оба, повторяю, оба должны им подчиняться. Я за тебя ответственен сейчас, поэтому должен позаботиться о том, чтобы ты закончила это всё без единой царапины… — Извини… я виновата. — Виновата лишь в том, что не послушала меня, — его тон всё же смягчился. — Не в этом смысле. Я виновата перед ним. В этот момент вокруг нас появилось ещё много таких же теней. И они уже были явно агрессивно настроены. — Проклятье! — он оглянулся, улавливая всех призраков в поле зрения, а потом посмотрел на меня. — Сейчас ты должна уйти. Одна. — В смысле? Ты хочешь меня просто так оставить? — дорожки от слёз уже высохли, стягивая кожу, а я уже почти пришла в себя, как эта новость ошарашила меня снова. — Нет, я не оставлю тебя. Мы снова встретимся и всё обсудим, обещаю. — ни следа злости не осталось на его лице, и черты снова приобрели привычную мягкость, оттеняя решительный настрой. — Но… куда мне идти? — Есть только один вариант: по дороге. Если будет развилка, поворачивай, куда нутро подскажет. Я потом найду тебя, — он положил руку мне на плечо и улыбнулся. — Не бойся, это ненадолго. — Хорошо… — я была совсем не уверена в своём ответе, но другого выхода явно не было. — Я создам тебе прореху, через которую ты сможешь выбежать, но не знаю, как надолго. Просто беги, а я сам всё улажу. — Уверен? — Абсолютно. Готова? — Не сказать, но ладно, вперёд. Лучом фонаря мой проводник прожог и отогнал несколько теней, что перекрывали мне путь. Честно, я не знала, кто из нас двоих им нужен, поэтому было страшно оттого, что они могли погнаться за мной, а у меня не было ни одного источника света, который мог бы помочь. Я сорвалась с места и бежала со всех ног, практически не видя, куда бегу. Когда я устала и уже практически задыхалась, осознала, что ни разу не обернулась на это скопище теней, в котором остался Кенни (а называть его по имени здесь было всё ещё непривычно и странно). Меня охватило чувство стыда, и я решила остаться здесь и подождать его, к тому же отдых бы мне не помешал. Я села на обочину, скрестив ноги, и с ожиданием смотрела в темноту, откуда прибежала. Увидеть что-то вдалеке было трудно и даже практически невозможно. Внутри всё ещё громко стучало сердце, а перед глазами были тени — страх всё ещё крепко держал всё нутро. Время тянулось долго, и меня радовало, что оно здесь вообще было, потому что иначе это было бы невыносимо. Небо медленно и еле заметно глазу двигалось, но когда смотришь на него долгое время, начинаешь замечать все эти изменения: движение облаков, звёзд, проглядывающих сквозь них, переливы тонов и света… Приближалась утренняя заря. У горизонта начали появляться зеленоватые и голубые оттенки, предвещавшие восход солнца. Благодаря появлению света я смогла видеть лучше вокруг, и заметила движение впереди. Это возвращался мой спутник. У него был усталый вид, а руки испачканы почти по самый локоть чем-то чёрным, будто углём. Я встала и побежала ему навстречу. Меньше всего хотелось узнать, что он пострадал из-за меня в этой передряге. — Я думал, ты уже совсем далеко, — даже в голосе было слышно утомление. — Я не хотела бросать тебя. — Но бросила же, — ответил он с ухмылкой. — Ты сам меня отправил! — Выхода другого не было. К тому же ты сама виновата. Этот ответ возмутил меня, но всё же он был прав: я сама нарвалась на неприятности. — Остынь. Пора уже заканчивать. — Погоди. Ты мне обещал всё объяснить. — По пути. Пошли. — Уверен? У тебя измотанный вид, — мой взгляд снова упал на его руки. — Уверен. Уже восход, а у нас время не больше, чем до полудня осталось, иначе опоздаем, точнее ты опоздаешь. — А мы куда-то торопимся? — я изогнула бровь. — К сожалению, да, поэтому задерживаться здесь не стоит. Первые солнечные лучи уже начали выползать, забирая всё на своём в пути в свои тёплые объятия. Они раскрашивали многослойные плоские, кудрявые и совсем тоненькое облака в самые разные оттенки красного, розового и фиолетового цветов. Хотелось просто стоять и смотреть на это пробуждение природы, но заброшенная дорога требовала, чтобы по ней шли, и подгоняла вперёд. Осознание приближавшегося конца путешествия меня расстраивало, но вместе с тем приносило чувство облегчения. Я пережила слишком многое за эти двое суток; пережила то, что умещалось в несколько лет. Мало кого пускают пройтись по своему пути ещё раз, разве что перед окончательным уходом в мир иной. Обычно в прошлое люди возвращаются ненадолго и только ради одного эпизода или даже мгновения. Пока мы продолжали движение к последним страницам истории, мой спутник рассказал мне о тех тенях, что поймали нас в ловушку. Он назвал их «чёрными пятнами», и меня это зацепило. Эти пятна есть у каждого: они появляются, например, когда человек ранит или вредит другому, а последствия потом преследуют его этими несчастными тенями; или же это призраки, порождённые самим человеком: его слабостями, сожалениями, недостатками… Бороться с этими пятнами непросто, а вычистить все просто невозможно. Некоторые и правда исчезают, иначе говоря, исправляются и находят покой, а некоторые остаются бродить на таких пустых дорогах забытыми и брошенными. Как ни грустно, но одним из моих «пятен» стал мой несчастный персонаж, которого я бесконечно истязала и калечила, и это до сих пор отзывалось во мне болезненными и тяжёлыми чувствами (среди которых было место даже злости). Но с ним сражаться не пришлось: я должна была отпустить его и сбросить камень с души. А ловушкой стали уже другие эпизоды жизни, о которых думать всё равно не хотелось. С подобными тенями не каждый справится в одиночку, и может понадобиться помощь, которая у меня, к счастью, была. Она помогала хотя бы забыть об этих существах, а сейчас, возможно, только на время, но победила их. Спасительный луч света, надежды, веры оказался рядом и снова выручил. Всё же мне было стыдно, что я бросила Кена сражаться с ними в одиночку. Фонарика он в итоге лишился, потому что теней было слишком много, а руки покрылись их чёрной дымкой, которая с рассветом понемногу исчезла с его рук. Возможно, на этой трассе появилась новая тень, похожая именно на него. Но он как проводник не мог отражаться здесь, так как мне и моему реальному миру не принадлежал. Собирательный образ образом и оставался. Уже совсем рассвело, когда мы увидели впереди станцию. Снова железная дорога, и круг путешествия замкнулся. Оттуда слышались гудки поездов, где-то вдалеке — стук и скрип колёс, но не было самого главного: людей. Мы зашли в пустой зал ожидания, где даже не объявляли о прибытии поездов, а табло показывало только их номера и время отправления, но не направления, куда они следовали. — И что здесь? — я оглядывалась вокруг, а голос отталкивался эхом от гладких стен. — Здесь мы будем вынуждены попрощаться. Ведь это негласная функция этого места: разлучать людей. К тому же ты помнишь, я уверен, что помнишь, чем кончилась эта история. — Побегом… — это была одна из первых историй, написанных мной, но, на удивление, она была неплоха и нравилась мне своим наполнением. — К тому же это не совсем моя история. — Твоя, но она стала зеркальным отражением уже существующей. Отражением через зеркало твоей души. Ты поверила в неё. Я уже понял, как рождается всё это, с твоих же слов, поэтому у тебя вряд ли найдутся аргументы против. — Ладно, твоё упрямство не знает границ, я это уже поняла давно. Он ничего не ответил, а только задрал голову в поисках часов. — У нас есть ещё немного времени до твоего отъезда, давай пройдёмся. Может, ты захочешь обсудить ещё что-нибудь. Пока я подыскивала мысль, за которую можно зацепиться, я осматривала вокзал. Когда попадаешь в места, которые по определению должны быть полны людей, а они оказываются пустыми, чувствуешь себя не в своей тарелке. Но нельзя было сказать, что станция заброшена: здесь не было пыли, табло работало, горел свет, большие окна, через которые проходил солнечный свет, начищены, поезда приходили и уходили. Но не хватало ощущения спешки, бурлящей жизни и оглушающего шума, потому что тишина не присуща этому месту по определению. — Непривычно пусто здесь… — Это тебе так кажется. Ты не представляешь, сколько здесь народу. — В смысле? — Это пока не для твоих глаз, потому что ты ещё жива, а здесь в порядке исключения больше. Мало кого пускают просто так, только таких, как ты. — Каких «таких»? — Не знаю, как назвать… творцов, наверное, но тоже не все через это проходят. Тебе просто повезло, хотя можно ли назвать это везением? — Думаю, можно. Ведь это тот ещё опыт… — Да уж… — мой проводник выдохнул и опустил голову. После недолгого молчания я решилась на один вопрос, который начал тревожить меня вместе с мыслью о расставании: — А мы ещё встретимся? — Не знаю. Может, мне посчастливится провожать тебя уже только в один конец. — А до этого? — Вряд ли. Нас даже во сны не пускают: не хотят допустить никаких утечек о будущем. Я замолчала. Ответ, честно признаться, расстроил меня, потому что очень не хотелось расставаться со своим персонажем, вобравшем в себя мою личность, личность и образ человека, важного для меня, и существо абсолютно другого порядка. — Пойдём, тебе пора садиться в поезд и продолжать путь в основном направлении: вперёд. Мы не спеша покинули зал ожидания и через коридор вышли на платформу. Рядом с ней стоял длинный пассажирский поезд со светло-серым корпусом, раскрашенным цветными полосами, и большими скруглёнными на углах прямоугольными окнами. — Этот поезд только для тебя одной: он вернёт тебя в привычную колею, где ты продолжишь путь с того места, откуда мы пришли сюда. — Я поеду единственным пассажиром в целом поезде? — Да. Только ты отправишься дальше жить с этого вокзала, а остальные, кто остался в зале ожидания, поедут совершенно в другую сторону. Я оттягивала момент посадки так долго, сколько могла. Расставание тяготило меня, и не хотелось нестись по трассе вновь в одиночку. Всё уже было сказано, поэтому оставалось только куда более многозначное и глубокое молчание, которое стояло между нами ещё очень долго. В один момент я прочитала в его глазах просьбу решиться и сесть в поезд. Когда я уже стояла на ступеньке, Кенни взял меня за руку, и я снова развернулась к нему. — Напиши мне когда-нибудь, — попросил он меня чуть слышно, почти умоляя. — Обещаю, — только и смогла ответить я. В голове крутилось ещё много мыслей и вопросов, которые хотелось озвучить, но их не суждено было уже сказать. Мой спутник в последний раз улыбнулся мне и одобрительно кивнул, отпуская меня. Я исчезла за дверью вагона и поспешила сесть к окну, чтобы увидеть его снова. Но платформа уже была пуста: от него не осталось и следа. Поезд тронулся почти сразу, а я продолжала выглядывать в окно, в надежде, что он всё же всё ещё стоит на платформе. Но ничего не изменилось. Станция скрылась вдали. Солнце светило над поездом: был почти час дня. Вдалеке были видны поля, а за ними голубые холмы и леса, тонувшие за горизонтом. Небольшие облачка бежали по небу, играя солнечными лучами, а ветер, гнавший их, волнами прокатывался по высоким травам, застилавшими землю. Несмотря на жизнерадостный пейзаж внутри меня была тяжёлая тоска. На противоположном сидении я увидела записную книжку с ручкой, зажатой между страницами. Я слегка улыбнулась и взяла блокнот в руки. Он был пуст и выглядел как новый. Внезапно я вспомнила о паре вещей, что нашла по пути. Сначала я достала маленькую фотографию, подаренную мне Океаном. Всё же она была не просто отсылкой к придуманной истории, а воспоминанием о самом дорогом для меня человеке. Поэтому я была рада, что это воспоминание подарило мне целый день спокойствия и умиротворения среди напряжённых и болезненных воспоминаний. А вот крестика при мне уже не было. Возможно, я потеряла его во время стычки с тенями и побега от них, возможно, он исчез сам собой, когда я села в поезд, ведь всё же он принадлежал миру моих историй. Положив фотографию на стол перед собой и наконец открыв первую страницу блокнота, я начала писать. Писать обо всём, что произошло за последние двое суток. Ручка с лёгким скрипом скользила по страницам, наполняя одну за другой моими словами, чувствами и образами. Я обещала написать ему, и выполню своё обещание. Я была уверена, что в любом случае он прочитает это, но не знала, как, да это и не было важно. Слова складывались страница за страницей, и скоро послание дойдёт о того, кому оно адресовано. «Кто-то говорил, что жизнь — это дорога…»