В память о мечте

Этот мир, словно цветок лунной девы, увядал и увядал по человеческим меркам уже очень давно, чтобы люди смогли смириться с его агонией. Люди — создания такие: привыкают ко всему, и то, что не убило в первые пять минут, становится нормой. И если кто-то из низов в порыве гнева думает, что аристократам выживать в этом умирающем мире легче, что ж, в какой-то мере он будет прав. У аристократов есть их смертоносные машины, есть крепкие дома, защищающие от вечной непогоды, есть пища, чей вкус не отдает тиной, есть одежда, которой куда больше, чем необходимый минимум, и, наконец, есть знания. Знания — магия, ставшая технологией или технологии, достигшее уровня магии, но сейчас это совершенно не важно, ведь все знания, собранные родом Дарсия, не способны сделать ничего этому… раю. Иногда, всего несколько раз за жизнь, Дарсии Третьему хочется, чтобы всего этого не было, особенно знаний, чтобы они не впивались в голову острыми шипами, чтобы не шептали о необратимости конца, чтобы не преследовали тенью славы предка. Не быть Дарсией… сущая глупость для того, кто и знать не знает иной жизни. Ох, до чего только не доведут работающие в паре проблемы с появившимися невесть откуда волками и повторяющиеся в тысячный раз кошмары. Дарсия с усилием помассировал уставшие глаза: весь его организм просто кричал о необходимости сна, да и ночное время уже давным-давно вошло в свои права. Но так же, как тело хотело сна, он сам не хотел возвращаться в свои кошмары, там всё одно и тоже, каждый раз — иллюзорный рай с любимой, иллюзорное счастье, что заканчивается кровью вместе со сном. За что он так полюбился Повелителю Кошмаров, что тот избрал такой инструмент для пыток? Увы, делать нечего, пора вновь погрузиться в кошмары, большой жертвенный алтарь (кровать), застеленный мягкой простынёй, и алтарь поменьше (подушка), набитый пухом, жаждут свою жертву — слёзы пропитаны горечью несбыточности мечты. С трудом Дарсия проваливается в сон… Несчастный человек спит, пока он не ворочается, пока сквозь зубы не вырываются стоны и мольбы, пока подушка сухая, пока ему снится безжизненная чернота. В небогато украшенную — для аристократа — комнату сквозь неведомые человеческому знанию слои реальности сходит тот, кто лишь обличьем своим напоминает человека. Его одеяние и волосы можно принять за тьму, его глаза можно принять за звезды, он не идёт, а плывёт по поверхности пола. Он настолько иной, насколько же свой, и даже как-то жаль, что в комнате нет никого, кто мог бы узнать таинственного посетителя… — Как грустно, — тихий голос печален, а потому глух. — Как же грустно, что ты не можешь принять мой дар… Знакомый незнакомец опускается на край кровать — та лишь немного проминается, будто вес сидящего ничтожно мал. Нам не узнать мыслей, что клубятся в склонённой набок голове ночного гостя, да и не нужно знать это, будто мало мы читали слов бессильного сочувствия. — Я подарил тебе в моём царстве то, к чему ты стремился всем сердцем. То, что никогда не сможет стать былью. Ты живёшь этой мечтой, что же будет, если отнять и мечту у тебя? — одними губами. — Но раз ты так желаешь этого… Задумчиво коснувшись бледного лица Дарсии, он медленно проводит кончиками тонких пальцев, будто стирает пыль. Возможно, пыль, а возможно, и песок, от которого аристократ годами хотел избавиться, песок, что состоит из милых сердцу, но болезненных воспоминаний. Под пальцами разглаживаются морщины, которые не сходили с лба даже во снах, что должны были питать мечты и надежды… Дарсия даже не вздрагивает, будто не чувствует, что его лица кто-то касается, будто его сон столь глубок, словно кома, — наверное, это так и есть. — Возможно, стоит взять кусочек этого мира на память, — тонкие губы изгибаются в улыбке. Ночной гость плавно встаёт, потеряв всякий интерес к спящему, он скользит взглядом по просторной комнате, царящая тут темнота не мешает рассматривать обстановку. Железные стены, небольшой стол, пара стульев, обитых узорчатой тканью, что-то, напоминающее ковёр, шкаф, смятая кучка, бывшая красивым плащом, с которым Дарсия расставался очень и очень редко. — Пожалуй, это подойдёт… Он наклоняется к брошенному в раздражении в угол фиолетово-чёрному плащу, ласково расправляет, рассматривая его: неказистая на первый взгляд простота ткани и её необычная форма — плащ был по-своему очарователен. — Из тебя получится хороший кошмар, красивый и преданный идее, — сложив плащ, тепло улыбается, — осталось только решить, какой идее ты будешь предан. Тьма на секунду сгущается — и вот ничто не говорит о том, что здесь был кто-то ещё, помимо хозяина комнаты и всего замка… ничто, кроме опустевшего угла. Утро неспешно вступает в свои права, и Дарсия обнаруживает, что проснулся он отдохнувшим, обнаруживает, что сегодня его не посещали кошмары, обнаруживает, в конце концов, пропажу любимого плаща… только почему-то всё это совершенно не волнует. Кажется, с каждым днём его всё больше перестаёт что-либо волновать, и сверкающий волчий глаз только подтверждает, как мало осталось в Дарсии Третьем от человека, коим он когда-то был. Никто из тех, что мысленно задается вопросом о том, что случилось, не получит ответа, не приблизится к истине в догадках, и только мы знаем, как всё просто. Мечты ушли, осталась лишь цель, выпивающая все соки, холодная и недостижимая цель под названием «Рай».