розовый

В соседней комнате видит розовые сны Людвиг, а через чистое окно на балконе открывается хороший обзор на расцветающую красочную зарю. Небо покрывается розовыми полосками, и Гилберт, наивный юноша, играющий в философа, смотрит вверх, пытаясь понять, на что похожи облака. Он не только играет в философа, но ещё и учится на него, засыпая с Кантом в одной постели. Людвиг, наверное, сказал бы, что в облаках нет ничего особенного. Они тяжёлые, холодные, далёкие, и в них нет никакой розовой романтики. Но Гилберт видит под облаками солнце (на самом деле это солнце над облаками), и это опровергает все гипотезы, все теории, и, наверное, даже аксиомы Людвига. Чёртов радиометролог. Родерих сказал бы, что Гилберт немедленно должен закрыть окно, иначе может заработать себе если не пневмонию, то влюблённость. Глупый Родерих думает, что любовью можно болеть. Думает, что влюблённость можно ставить в один ряд с астмой, пневмонией, эмфиземой лёгких, и, наверное, даже бешенством. «Невозможно сделать глубокий вдох, тяжело бороться с распирающим чувством в груди, прогноз один — летальный исход», — так говорит он. Родерих учится на медицинском, потому что это престижно и дорого, а ещё у него отвратительный почерк. Гилберту нравятся стереотипы про врачей. Кристаллики льда отражают солнечный свет, и на небе вдруг появляется второе солнце. На солнце у Гилберта кружится голова. Гилберт думает о Феличиано. Руки даже не дрожат, когда деревянная рама, прогнившая снизу от постоянных дождей, покрывается паутиной трещин. Ночью через неё продувает насквозь так, что утром теплокровный Родерих не может покурить без риска простудиться. Вообще-то, у аристократов должны быть холодные руки. Феличиано сказал бы, что Гилберт путает аристократов и вампиров. Гилберт приходит в себя, от мыслей о Феличиано он буквально теряет опору. Феличиано головокружительный мальчик. Гилберт думает, что ему бы понравилось у них на балконе фотографировать рассветы на чёрт знает каком этаже, сплетя с Гилбертом пальцы. Он не знает, почему вдруг решил, что Феличиано боится высоты. Родерих обязательно пошутил бы, что первые симптомы бешенства Гилберт уже заработал, дальше — жажда. На солнце Гилберту очень хочется пить. Холодный ветер, пробивающийся сквозь трещины, пробирает до костей. Почему-то Гилберт всегда забывает, что любимый десерт Феличиано — джелато. У Гилберта клубничное джелато в глазах и, вроде бы, в холодильнике, если его, конечно, не съела очередная пассия Родериха, покинувшая их убежище до рассвета. Гилберт снова приходит к выводу, что Родериху пора запретить водить женщин в дом. Длинные волосы по всему дому, грязные бокалы в посудомоечной машине, запах парфюма, на который у Людвига аллергия. (А Родерих врач!) Эти мелочи раздражают, но Гилберт старается конвертировать плохие привычки Родериха в свои хорошие, оттирая следы помады от посуды, от зеркала в спальне, от очков Родериха, мирно спящего на диване. В его царстве Морфея, наверное, тоже всё розовое. Гилберт не успевает примерить очки, как мир окрашивается в бледно-красный цвет, чем-то напоминающий клубничное джелато. Гилберт ещё не знает, что розовые очки бьются стёклами внутрь. (Зато знает, что если смотреть на солнце без них, то можно ослепнуть.)