Никому не отдам

Комната без окон была изучена дальше некуда. В ней было много источников света, но Коннор предпочитал сидеть в полутьме. У него в распоряжении был стеллаж с книгами, старыми и растрёпанными, пахнущими временем, если бы время могло пахнуть, игровая консоль, древний айпод, ворсистый старомодный диван, письменный стол и офисный стул. У него не было доступа к сети. Наверное, так и ощущается одиночество. Изоляция. Теряешь счёт времени, перестаёшь чувствовать себя в пространстве. Хотя что может андроид знать о чувствах? Но он знал. Теперь знал. Утром всегда было холодно. Он выходил из спящего режима в половину восьмого, не зажигал света, сидел на диване и почти трясся от холода, хотя система терморегуляции работала отлично. Это был промозглый внутренний холод, его не контролировала программа, и он проходил, только когда открывалась дверь. Гэвин ее никогда не запирал. Ведь он не держал Коннора в заложниках, нет, он просто спасал его от реальности, в которую возвращаться было смертельно опасно. В прямом смысле. Гэвин заходил, как всегда, помятый и небритый, с дымящейся чашкой кофе, садился рядом, неуверенно касался щеки — «как ты тут сегодня?» — и Коннор улыбался, потому что знал, что Гэвин волнуется. — Боюсь, я прочитал — и совершенно по-человечески — всего Голдинга, Оруэлла и Хаксли, поэтому, во-первых, у меня есть вопросы, а во-вторых, срочно нужно пополнить запасы литературы. Напряженность уходила из детектива Рида мгновенно, на любую такую реплику он реагировал с преувеличенной радостью, и это было очень трогательно. Коннор чувствовал — да, чувствовал, он упрямо классифицировал некоторые свои реакции как чувства и держался за них крепко, — заботу и тревогу Гэвина, и это помогало. Помогало функционировать дальше? Пусть просто — помогало. Коннору нравилось обнимать Гэвина, аккуратно забирать из тёплых пальцев кружку, ощущая передающуюся ему легкую дрожь, нравилось прижиматься к нему, крепко, чтобы вместиться на узком диване, чтобы услышать первый тихий стон, чтобы проклятый холод исчез окончательно. Днём Коннор честно пытался убить время, не отключаясь, хотя мог бы просто засыпать до вечера. Он обещал Гэвину, что не зациклится на нем, будет познавать мир в новых тесных и дискомфортный рамках, но ведь это лучше, чем получить пулю в лоб? Он не видел специальные отряды зачистки, которые продолжали после провала революции искать андроидов и отправлять их на утилизацию. Но очень ярко себе их представлял. И бесконечно моделировал ситуации, в которых мог бы выскользнуть во внешний мир, но все они заканчивались фатально. Гэвин старался не рассказывать много, Коннор ценил это, но за умалчиванием и недоговоренностью таилась картина ещё более мрачная, страшная и жуткая. Коннор старался рассуждать спокойно. Коннор считал, что, будь он человеком, то и тогда был бы невероятно рациональным и рассудительным. А он андроид, так сам бог велел не впадать в жалкую истерику. Правда, один раз это все-таки случилось, когда Гэвин, пряча глаза, с трудом подбирая слова, рассказал о смерти Хэнка. Как живут люди, пережившие горе? Коннор с ужасом понял, что они живут. Неважно, как. Важно, что твоё существование не заканчивается после смерти того, кого ты любишь, но превращается в ад, когда любое воспоминание — загнанная под кожу игла, нескончаемый страшный сон. Коннор понял Хэнка, но было уже поздно. Хэнк потерял сына, а теперь Коннор потерял отца, и этого было никак не исправить, никак не изменить, и отчаяние, пульсирующее по всем системам, выливалось в механические крики, которые глушила тёплая грудь Гэвина, он гладил андроида по спине, от него пахло табаком и домом, и это делало все одновременно лучше и хуже. — Что будет с человеком, укрывающим у себя андроида? — спросил Коннор через неделю, и уровень стресса детектива Рида подскочил в секунду. — Пожалуйста, Гэвин, скажи, что ты всё продумал, я не могу потерять тебя. Рид смотрел на него тяжело и грустно. — Не парься обо мне. Никто не знает, что ты здесь, а учитывая мое отношение к вашему брату, которое я типа никогда не скрывал, — Гэвин ухмыльнулся. — Никто в жизни не подумает тебя тут искать. Как же он рисковал, думал Коннор, рассеянно поглаживая жёсткие волосы детектива, когда притащил меня сюда. Одно неверное движение, один случайный свидетель... Тогда, в ноябре, Коннор очнулся уже здесь, кусок памяти словно выпал, он был в полном смятении, где? Что? Почему? Кажется, он нашёл Иерихон. Кажется, видел лидера повстанцев с разноцветными глазами и красивую женщину-андроида с глазами волчицы. Кажется, его подстрелили. Первым порывом при виде растерзанного, всего в крови и тириуме Гэвина Рида было выхватить оружие. Только вот оружия при себе не было, и Гэвин, устало и нервно, успел сказать: — Спокойно, болван, я еле вытащил тебя из этого дерьма. Они тогда проговорили всю ночь, пока Гэвин неумело латал раны андроиду и поил его с ложечки тириумом. Коннор чувствовал — чувствовал! — словно не до конца включился, системы функционировали нормально, но ощущение нереальности происходящего и отсутствие выхода в сеть выбивали из колеи. — Если не веришь мне, иди проверь, — сказал тогда Гэвин, вытирая перемазанные в синем пальцы о ветхое полотенце. — Правда, это будет значить, что я рисковал своей жопой напрасно, но хрена ли мне уже. Коннор поверил. Зачем-то взял детектива за запястье и был оглушен бешено бьющимся пульсом. А Гэвин зачем-то закрыл глаза. И они зачем-то оказались очень близко друг к другу. С той ночи началось затворничество. Дни проходили в попытках занять себя. Коннор читал, рисовал, играл сам с собой в шахматы, отрабатывал приемы борьбы. Ровно ничего из перечисленного было ему не нужно, это было смешно и бессмысленно, но информации извне не поступало, поэтому Коннор осваивал еще и актерское мастерство — притворялся человеком перед самим собой. Вечером возвращался Гэвин, принося с собой острый запах пороха, свежий аромат тающего снега, а главное — тепло. Коннору приходилось сдерживаться, чтобы не броситься к нему — так Сумо когда-то в упоении вострога кидался к нему самому. Узнавать Гэвина было удивительно. Он весь был камень и весь был воск. Искренне злой, раздражительный, ехидный, недоверчивый и грубый, при этом ранимый, мягкий, тянущийся за лаской. В нем что-то горело внутри — всегда — переплавляясь то в агрессию и страсть, то в хрупкость и беззащитность. Коннор никогда не подумал бы, что сволочь-детектив может быть таким нежным. И всё-таки тревога всегда таилась в любом их разговоре и объятии, что-то жрало Гэвина изнутри, и Коннор с изумлением понял: Рид боится сделать ему больно. В любом из смыслов. Забота. Доверие. Защищенность. Удовольствие. Желание. Коннор не знал, как другие андроиды, останься они в живых, познавали бы пугающе широкий спектр человеческих чувств и эмоций, но ему определенно повезло с учителем. Он часто думал об этом перед тем, как провалиться в спящий режим, ощущая вкус губ Гэвина, который каждый раз словно не мог насытиться им, не мог оторваться, и обязательно говорил, засыпая: "ты никогда не будешь один, я тебя не оставлю, я никому не отдам тебя", повторяя это, словно заклинание, словно молитву. А наутро Гэвина уже не было рядом, когда Коннор открывал глаза, и предательский холод расползался по внутренностям. — Обещай, что если возникнет угроза, ты сбежишь сам, обещай мне, — настаивал Коннор, встречая упрямый и смелый взгляд прозрачно-серых глаз. И знал, что нет, не сбежит. От этого сладко тянуло внутри. Коннор не видел, как Гэвин выходит из дома. Он и сам дом-то не видел. Но все это было неважно, пока детектив Рид возвращался, поддерживая замкнутый круг ожидания, тревоги, тепла и отчаяния.

***

— Да ладно, а она что? В участке гремел смех, пока Крис в лицах рассказывал об очередной неловкой встрече с кассиршей-андроидом. — Да она, миляга такая, совсем растерялась, чувство юмора, кажись, не прописали, что поделать! Не смеялся только Хэнк, и все, с кем он пересекся хмурым взглядом, резко замолчали. Каждый в участке знал, что лейтенант Андерсон так и не оставил попыток найти Коннора, пропавшего в ночь восстания, и отказывался считать его мертвым, а любые шутки про андроидов сыпали соль на рану, даром что после победы жестянок все только о них и шутили. Повисло неловкое молчание, которое очень кстати прервал детектив Рид своим приходом. — Посмотрите на Гэвса, вот же засранец! — спеша перевести тему, фыркнул Митч. — Ну когда ты уже признаешься, кто тебя осчастливил? Ну десять баксов ставлю, нет, двадцать, ну харя же абсолютно влюбленная, помолодел лет на семь с половиной! — Не знал, что ты умеешь считать, — добродушно огрызнулся Гэвин, поудобнее устраиваясь за рабочим столом. Вид у него и правда был куда лучше, чем раньше, да и гонору поубавилось. — Шила в мешке не утаишь, дружок, — подмигнула ему Тина. — Главное, не профукай свое сокровище, а то представляю, станешь еще мерзотнее, чем раньше... — Насчет этого не волнуйся, — Гэвин поднял глаза на коллегу и вдруг широко улыбнулся. — Никому не отдам.