Ага, Ясно и Понятно

Издревле на землице русской не в чести были пустые разговоры. А всё то, что не попусту было, вполне себе укладывалось в изречения княжьего горна, частушки шута ярмарочного, зычную песню бурлацкую и забористый крестьянский мат. Молчала Русь много и часто. И многих заставляла замолкнуть. Позже задвигались народы и перемешались как грибы в лукошке. Технический прогресс и условия быта, так или иначе смешали все национальности и сделали Русь солянкой из народа и люду всякого. Традиции, как и положено им, изменились, забылись, или вырезаны под корень были, и говору стало больше. Но и молчунов осталось немало, говорящих лишь на языке жестов да внутренних дум, но несладко приходилось им среди толпы, балагурящей – изобразить заинтересованность надобно, уважение к словам старших оказать, соседа молчанием над прибауткой не обидеть. Так и создал тот народ тишилюбивый пьедестал непобедимый словам-убийцам диалога. Три коня, три всадника и имена их Ага, Ясно и Понятно. Бывало пытались взобраться на эту высоту и другие слова конечно, были два брата: Ладно и Ладненько, гадкий заморский захватчик Окей, учёный муж Факт, молодой зазнайка и проходимец Замётано да совсем дряхлый старец Удобоваримо. Но молчуны оказались народом к переменам не склонным, и первые три слова так и стояли не колыхаемые даже никакими бастардами, вроде Доступно и Конечно. Как в каноне водится и всему люду знается, зрячему видится и не оглохшему слышится – братьев не трое должно было восседать, а четверо. Но последний всё никак не спешил являть своего страшного лика. Кто-то пророчил корону мрачному тихоне Угу, ибо он тоже силою немалой в народе слыл, да вот только братом, ни кровным, ни сводным он для Диалогоубийц не был и трон занимать никак не мог. Время шло, братья правили безраздельно. Где бы им не явиться, не зависимо от того, поддерживал ли молчун теорию глобалистских идей Маркса или осуждал, шел ли говор как похорошело Московии при Собянине или шутки крамольные сыпались, как Собянин при оной похорошел, всюду трое неразлучных братьев спасали интровертов, молчунов, заик, бук и неосведомленных ни о чём на экстренных собраниях. Долго ли, коротко ли, да только прогресс мировой двигался и средств и форм, для ненавистного думателям, пустого общения, становилось всё больше. Уж оплетена Земля-матушка паутиной электрической, уж летают над ней назойливые блохи-спутники, да тонны и тысячи тонн всякого спама в чужие глаза и уши доставляют. И вот, пришло однажды время, дрогнул пьедестал братьев. Почувствовали они неладное и к предсказателю явились с надеждою. Пророк этот, от ворожбы и колдовства всяческого аж похудел вусмерть, да ни единого словца толкового молвить не смог. Сбывается мол пророчество, четвёртый брат явится и трёх предшественников уничтожит жестоко, правление его одиночным будет и очень долгим, что в шаре магическом и конца тому не видать. А откуда придёт и какой хоть приблизительно фонетической формы является – незнамо и богам. -Ага, ответил один из братьев. -Ясно, подтвердил второй. -Впрочем, как всегда – добавил третий, обрезав нить разговора, а с нею вместе и предсказательскую голову. Приготовились братья, окопались серьезно, чуяли нутром битву великую. С каждым днём всё больше вассалов стекалось к ним призванными прислужить в бою грядущем, да вера в победу сильнее не делалась – пьедестал совсем прогнил и троны из ветвей Бессмертного Дуба, что не ведали никогда ни хвори, ни короедов – вдруг взяли, да и сгнили на корню. И вот, в день Хэ, задрожал горизонт, закипела пыль клубами первые штыки захватчика являя. Выстроились у дворца своего, в оборонный замок превращённого, Ага, Ясно и Понятно а с ними рядом вынужденные служить Естественно, Угу, Схвачено и прочие. Нашлось в строю место даже таким жалким прихвостням как Вестимо, Так и Знатно, да прочим калекам и инвалидам. Вражье войско тоже немалым было, но по размерам, силы Братьев не превосходило. Вот только командир этого племени выходить вперёд не спешил, и собственной неизвестностью внушал ужас чернючий в каждого воителя обеих сторон, ибо и свои его редко видывали, да и те лишь кто самый высокий чин имел. Была битва долгой, была битва страшной, звон стоял как при землетрясении в лавке фаянсовой, а громче неслись лишь крики умирающих и стоны тех кому это вскоре суждено было. Скоро не осталось уж на поле никого живого, только вороны лютовали пиршество предвкушая. Неясно было, кто победил и кого победили. Из братьев один лишь Ага в себе толику духа сохранил, да лежал не в силах даже кровушку с чела утереть, конём своим слоноподобным, придавленный. И вдруг заметили его очи, алым залитые, тщедушного человечка, по полю бредущего. Настолько худ и бледен тот был, что мог за колоском тотчас же спрятаться и унестись ветром влекомый, подобно самому лёгкому листику. Кто ты?! - Заорал Ага. Чувствовал он как силы покидают его и вздоху уж скоро суждено последним быть, да больно уж хотелось смерти в глаза поглядеть, обидно ведь дух испустить, так и не ведая, с кем меч скрестил. Человечек тот заметил Ага и ближе пробираться начал, ямы и воронки смердящие, обходя. Хиреющим зрением Ага разглядывал его и чуял, как трясутся ноги, хоть и конём те в квашню размолоты были. А человек то истинного урода собой являл, низкий, горбатый, без единого волоска на макушке, с лицом, изуродованным и вдобавок ко всему – одноглазый. Ноги его в землю по колено уходили, так что не ясно было где ему начало, звуков каких-то, корня или суффикса тот не имел, судя по всему от рождения, оттого и был такой нескладный и кособокий. -Да кто же ты? Скажи хоть на прощанье, ага? – заорал умирающий владыка. Горбун подошёл и лишь едва заметно дрогнули губы его, в улыбке искривлённые. И в угасающем уже взоре Ага, последним видением перед небытием запылали символы: )). )))))))))) )))))))))))))))))))))) ))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))