Победа

Победа! По-бе-да! Иван с трудом сдерживался, чтобы не перейти на бег. Ему казалось, что стоит ускориться, и он превратится в исключение из закона гравитации и взмоет в небо, подобно воздушному шарику, вроде тех, которые дочки целыми связками отпускали в прошлые выходные. Барса выиграла Класико! И как! Лу оформил хет-трик! Ещё и король забил — вышел на последних минутах и забил! 5:1! Ох, и зол же будет Лука! Ивана бросило в жар, дыхание сорвалось, он даже споткнулся. Лука! Всё-таки сорвался на бег. Скорее бы уже добраться. Зря машину не взял. Или такси. А может и не зря: пробки, пешком оно быстрее выйдет, он специально снял апартаменты в шаговой доступности от Камп Ноу. Обычно пешей пятнадцатиминутной прогулки хватает, чтобы сбросить остатки адреналина. Но не сегодня, когда придёт Лука, один из очень немногих, кто знает об этом убежище Ивана. Месте, чтобы выдохнуть или просто отоспаться. Или увидеться с Лукой после Класико. Впрочем, Иван не имеет ничего против и когда Лука приезжает просто так, без всякой связи с футболом. С Лукой хорошо: можно и поговорить, и помолчать, и фильм посмотреть, и в игрушку порубиться. И секс замечательный. А уж после Класико!.. Иван так и не определился, что ему нравится больше: играть вместе с Лукой или играть против него. Становиться единым целым, превращаться в продолжение друг друга, не глазами, не телом, а всем существом чувствовать его, точно знать, что он сделает, как он сделает, быть там, где нужно и когда нужно. Им даже тайных сигналов не надо, чтобы понимать друг друга. Упоительное ощущение. И как же он по нему скучает в перерывах между сборами. Другое дело — Класико: тут нужно почти то же самое: знать, что и как сделает Лука, но при этом суметь его переиграть. Это невероятно трудно, практически невозможно, у Ивана редко выходит, но когда получается! Восхитительное чувство, и не только от того, что получилось, но ещё и от одобрительной горделивой радости за него, мелькающей во взгляде Луки: он всегда радуется, когда у Ивана что-то получается. Правда, в Класико Лука позволяет себе эту радость не надолго — миг глаза в глаза, — а потом прячет за досадливым взмахом руки и качает головой: в следующий раз Ивану будет ещё сложнее, дважды Луку на один приёмчик не поймать. Иван любит играть с Лукой и обожает — играть против него. Невозможно выбрать, что нравится больше, и он очень не хочет лишиться ни того, ни другого. Надо спросить у Луки, что он думает, и что ему нравится больше. Понять, что нравится больше, почти так же сложно, как решить, какой секс лучше: после поражения или после победы. Когда побеждает Реал, Ивану можно вот вообще всё, и он это знает, но каждый раз выбирает одно и то же: медленные, тягучие ласки, от которых Лука сходит с ума, плавится под его руками и губами, умоляя прекратить и не останавливаться, открывается, отдаётся весь без остатка, принимает всю бесконечную нежность, которую Иван обрушивает на него прямо с порога, едва войдя в дверь. На Луке ещё остаётся запах устроенной Реалом победной вечеринки, тень объятий одноклубников, в глазах разноцветье фейерверков, а горло наверняка саднит от радостных криков. Иван смывает с него всё это тёплой водой с душистым травяным мылом, тщательно, бережно, не оставляя без внимания ни единого участка кожи, взбивает в пену пахнущий дёгтем шампунь в волосах. И любит его долго, пока стоны не станут вновь мелодичными, и Лука не забудет все языки, кроме родного хорватского. Когда побеждает Барса, Лука приходит не сразу: его команде нужно время, это с победной вечеринки можно улизнуть, а поражение необходимо принять, пропустить через себя, понять, чему оно научило, и сделать это можно только вместе с командой. Иван ждёт, всегда ждёт. И тут уже не будет ни душа, ни долгой прелюдии: Лука злой и нетерпеливый, поэтому Иван всегда готовится, пока ждёт. Лука берёт его жёстко, грубо, но зол он не на Ивана, поэтому никогда не жесток. Он слишком хорошо знает Ивана и знает, где проходит грань. Осознание её близости и понимание, что Лука её не пересечёт никогда, сносит крышу едва ли не сильнее, чем от вседозволенности. Доверие — безграничное, безусловное, полное, абсолютное. А как иначе? Лука позволяет Ивану всё, Иван доверяет Луке всё. И наоборот. Иван понятия не имеет, какой секс нравится ему больше, и ни за что не хочет лишиться ни того, ни другого. Сегодня Барса победила с разгромным счётом, и Лука будет очень зол. Жаль, что не удалось забить самому, тогда бы ещё и награда полагалась. Фантазия у Луки богатая. Иван кивнул консьержу и степенно прошёл к лифту, как добропорядочный жилец. Хорошо, что в лифте он ехал один: выдержки хватило на этаж, а потом Иван начал нетерпеливо подпрыгивать. Предвкушение породило возбуждение, а возбуждение неудобство. Как хорошо, что сегодня всё будет быстро, этак и спятить можно. Но Лука слишком хорошо его понимает и не терзает долго. Хотя Луку ещё дождаться надо. Впрочем, Ивану нужно подготовиться, так что сидеть и изводиться не придётся, скорее уж поторапливаться. Дверь оказалась не заперта. Иван поёжился: консьерж его не предупредил, и значит это только одно — Лука. Но почему так рано? Что-то случилось? Ключи едва не выпали из задрожавших рук. Что-то определённо не так: свет не горел ни в комнатах, ни в прихожей — пришлось включать — хотя обувь Луки стояла у порога, да и куртка висела на вешалке. Иван перевёл дыхание, повесил ключи на крючок и куртку на вешалку, а снятую обувь оставил, где пришлось. — Лука? — Иван и сам не понял, почему позвал шёпотом. От тишины в ответ мелко затряслись поджилки, а дыхание застряло комом в горле. Иван оббежал немногочисленные комнаты и обнаружил светлое пятно в спальне у кровати. Светлое. Лука даже не переоделся, пришёл как был — в реаловской форме, похоже, даже душ не принимал. И теперь сидел на полу, опёршись о кровать, руки обнимают колени, голова опущена. И — плачет? Иван застыл, остатки возбуждения схлынули, как и не было. Да, он видел, что Лука не в порядке, но спады бывают у всех, нельзя всё время выдавать максимум. У Луки они тоже случались, а мундиаль подкосил их всех, но Луке досталось гораздо сильнее и восстанавливался он тяжелее. Смотреть на такого Луку больно, но Лука сильный, он справится и ещё всем покажет. Иван верит в него больше, чем в кого бы то ни было, включая и себя. Он подошёл и сел рядом, не касаясь, на расстоянии тепла, просто обозначив: «Я здесь». Вдруг Лука не хочет показывать слабость и просить поддержки. Он же ещё и упрямый: знает, что Иван сделает для него что угодно, но упорно будет тащить сам, пока не свалится. Всё время приходится догонять и подставлять плечо, насильно оттягивая часть груза на себя. Вот и теперь: Иван выждал немного и обнял Луку одной рукой за плечи. Тот напрягся, но не вырывался и не отталкивал. Иван облегчённо выдохнул: он толком не осознавал, но всё равно немного переживал, вдруг бы Лука винил его в проигрыше своей команды. Глупо, конечно, но если это так его расстроило… Лука придвинулся, и Иван почувствовал, как его обнимают за пояс, значит, можно и самому. Он обнял Луку второй рукой, прижимая ближе, хотя казалось бы куда уж. Но как он чувствовал на поле, так и сейчас понимал, что Луке нужна его поддержка — именно его, иначе он не примчался бы сюда, оставив команду. Это плохо, очень, очень плохо, и Ивану стало неловко за свою радость на поле и по дороге, за предвкушение и возбуждение, за — ну да, за победу. Он потянул Луку, усаживая его к себе на колени: так ближе и удобнее. И теплее: мастерка у Луки слегка влажная, и от него тянет смесью травы и пота — точно в душе не был, сбежал, похоже, прямо с поля — так расстроен или случилось что? Иван редко видел Луку плачущим, и каждый раз это разрывало ему сердце. Но тогда они были на одной стороне, разделяли одну боль, и это немного утешало. Сейчас же… Невыносимо. Дышать, и то больно. Внутри разрасталась выворачивающая наизнанку пустота, хотелось закричать или вот разреветься, но слёз не было, даже глаза не щипало. Обычно в таких случаях Иван шёл к Луке: тот всегда находил, что сказать или сделать, чтобы заполнить пустоту. Кроме одного раза. Иван задохнулся, провалившись в воспоминания: жара, яркий свет, одна восьмая финала чемпионата мира. Они лишь однажды прорвались так же далеко, но на этом месте в тот раз и остановились. И кажется, сейчас будет то же самое. Пустота и отчаяние. Как и всегда, он ловит взгляд Луки, но там лишь отражение той же пустоты и такого же отчаяния. Щедро приправленные виной. Ну уж нет! Не в этот раз! И не так! Ни тогда, ни сейчас Иван не смог бы объяснить откуда пришли слова, но он видит, как сначала надежда, а потом решимость зажигаются в ответных взглядах: в одном, втором, третьем, пока уверенностью не заражаются все. Уверенностью и стремлением к победе. Только в одном взгляде, том самом, заглянуть в который так страшно, — что если не помогло, что если не получилось, что если там всё те же пустота и отчаяние? — Иван видит гордость и радость. Они смогли тогда. Победили. И прошли дальше. Иван стиснул зубы, руки сжались, крепче обнимая Луку. — Держись, — выдохнул он, спиной отталкиваясь от кровати, и поднялся, всё также держа Луку на руках. Тот судорожно выдохнул и обвил ногами талию Ивана, чтобы удержаться. Вот и хорошо. А теперь в ванную. Лука неожиданно совсем лёгкий, легче, чем помнится Ивану, и от этого больно щемит где-то в подреберье. А ещё он позволяет Ивану делать всё, как обычно, когда Реал выигрывает, но если в тех случаях это лишь игра, то сегодня видно, что у Луки просто нет сил сопротивляться. Такой Лука пугает: Ивану ужасно хочется сбежать, забиться куда-нибудь в угол и сидеть там, подвывая от страха и отчаяния, пока Лука не станет самим собой и не придёт его спасти. Как приходит всегда. Лука всегда рядом, когда нужен Ивану. А сегодня Иван нужен Луке. И он будет рядом, чего бы это ему ни стоило. А страх и отчаяние пока можно — и непременно нужно — запинать поглубже — позже, всё позже. Иван поставил Луку в душевую кабину, стащил с него одежду и включил верхний душ. Поколебался мгновение: оставлять Луку одного не хотелось, но не в одежде же в душ лезть, да и ванну набрать надо, и полотенца достать, и холодильник для льда и полотенец проверить. Лука так и стоял, как Иван его оставил, под тёплыми струями, с закрытыми глазами. Иван положил руки ему на плечи, и в ладонях отдалось дрожью. Вот же гадство. Ничего, потерпи, всё будет хорошо. Иван не знал толком, себя он уговаривал или Луку, но продолжал говорить, пока осторожно намыливал и смывал пену, взбивал в волосах шампунь, массируя голову. Машинально, как привык купая дочек, прикрыл Луке глаза ладонью, чтобы уберечь от попадания в них пены, когда смывал шампунь с волос. Хорошо, что сам он помылся ещё на стадионе, так что можно просто сполоснуться, и не придётся оставлять Луку одного снова. Иван проверил воду в ванне: самое оно — горячо, но не обжигает, достал из холодильника пару влажных полотенец и ведёрко со льдом. Теперь можно и залезть вместе с Лукой в горячую воду с ароматной — какой-то успокаивающий сбор — пеной. Он усадил Луку спиной к себе, прижав к груди, и придержал ногой, чтобы не сползал. От холодного полотенца на лбу Лука сначала дёрнулся, а потом длинно выдохнул и откинул голову Ивану на плечо. — Спасибо, — чуть невнятно пробормотал он, и Иван почувствовал, как его шеи коснулись губы. — Прости, — вырвалось против воли. — За что? — Лука вдруг вскинулся и развернулся, ладони упёрлись в грудь Ивану, а глаза впервые за весь вечер посмотрели ясно и остро — почти как обычно. Холодное полотенце со лба шлёпнулось в воду. — Я уйду из Барсы, — тихо пробормотал Иван, шёпот сорвался, горло свело спазмом. — Что? — глаза у Луки распахнулись, сделав его совсем похожим на сову, и в другое время Иван бы хихикнул, но сейчас он казался себе натянутой до предела струной, готовой оборваться от первого же пркосновения. — Что случилось? — Иван видел, как Лука почти физически ощутимым усилием воли собрал остатки сил, потому что нужен ему, Ивану — стало ещё горше. — Я… не хочу быть частью того, что причиняет тебе боль. Не могу… — Что? — Лука растерялся, склонился вдруг к Ивану, и коснулся его лба губами, сдвинув полотенце. — Ты заболел? Может перегрелся? С чего ты решил, что лишить меня возможности играть с тобой — это то, что мне нужно? — Играть с тобой? — растерянно переспросил Иван, нить разговора ускользнула. — Я же не ухожу из сборной. — А Класико? Если ты уйдёшь из Барсы, я не смогу играть с тобой в Класико. — Против меня ты хотел сказать? — Почему против? — Лука нахмурился. — - Не важно, по одну сторону поля мы или по разные, я всё равно играю с тобой, и я очень это люблю. Конечно, если ты решишь, что тебе нужно уйти, я пойму и поддержу, но мне будет грустно. Вот так всё просто? Иван так растерялся от этой неожиданной мысли, что не удержался и скатился по ванной, унырнув под воду с головой. — Эй! — Лука вытащил его на поверхность, вытер выловленным из воды полотенцем лицо и встревоженно заглянул в глаза. — Не нахлебался? — Неа, — Иван откинулся на бортик, Лука тут же улёгся обратно. — Достань ещё полотенце, это согрелось. И да, вот так всё просто. — Похоже, Иван сам не заметил, как произнёс это вслух. — А ты балбес, — Лука вздохнул. Иван улыбнулся и положил Луке на лоб холодное полотенце. — Хорошо-то как, — протянул-простонал Лука. — Лука? — неуверенно позвал Иван пару минут спустя: если дело не в игре, если он всё понял неправильно, тогда что расстроило Луку, да ещё так, что он даже не остался с командой после проигрыша? — Что случилось? — Ничего, — Лука вздохнул и вдруг съёжился и вздрогнул, как от холода, несмотря на горячую воду и заполненную паром ванную. — Лука. Тот вздохнул. — Эма тут принесла из школы. Иван задохнулся. Нет. Только не дети! Нет. — Эй! С Эмой всё хорошо, — Луке даже не нужно слышать, чтобы понять. — Она сказала, — Лука помолчал, похоже вспоминая: — «Я девочка. Не хочу ничего решать, хочу платьишко и на ручки». Иван засмеялся, а Лука пихнул его под рёбра и продолжил: — Я вдруг понял, что хоть и не девочка, но… — он замолчал. Иван подождал немного и спросил: — Хочешь платьишко? — Это, пожалуй, перебор, — Лука хмыкнул и посерьёзнел. — Но… я устал. Не хочу ничего решать. — Хорошо, — Иван кивнул: теперь, когда он знал, в чём проблема, страх исчез. — Останешься на выходные. — Не знаю, у меня тренировка и… — Лука. Это не вопрос был. Останешься на выходные. Я всё устрою. — Как это? — Позвоню Луису Энрике, — Иван пожал плечами. — Он же тренер испанской сборной, так что имеет выход на тренерский штаб Реала, и в такой малости мне не откажет. И Ване тоже позвоню. Отдыхай, — Иван улыбнулся и поцеловал Луку в висок. — На ручки тоже можно. И даже прямо сейчас, и так уже пересидели, голова закружится. Иван опёрся о борта ванны и подтянулся, поднимая за собой и Луку. Голова в самом деле немного кружилась, перед глазами темнело и мелькали чёрно-белые разводы. Он выдохнул, руки сами собой вцепились в борта ванны. — Иво? Ты чего? — Перегрелся. Сейчас, — Иван перевёл дыхание, зрение прояснилось, и он успокаивающе улыбнулся Луке. — Иди сюда, — он протянул руки, помогая ему вылезти из ванны и подтолкнул к душу. Прохладная вода смыла оставшуюся на коже пену и вернула чёткость восприятию. — Подожди немного, — Иван выскочил из душа, быстро вытерся и взял большое махровое полотенце, распахнув его на всю длину рук. — Давай. Лука недоверчиво глянул, хихикнул и шагнул к Ивану, позволив завернуть себя в полотенце. Иван усмехнулся и подхватил источающий тепло кокон на руки. — Эй! — Лука возмущённо дёрнулся. — Ты же хотел на ручки? Сиди и терпи. — Это же фигуральное выражение было! — Ничего не знаю, — усмехнулся ему в макушку Иван. — Когда ещё у меня появится возможность поносить тебя на руках? — Да я вроде тебе и не запрещал, — пробормотал Лука куда-то в плечо Ивану, обхватывая его руками за шею и утыкаясь носом в ямку у ключицы. Иван только вздохнул. Ну да, не запрещал, но… Лука радостно кричит и с разбегу взлетает на спину Манджо. Тот подхватывает, не глядя, удерживает одной рукой, смеётся и тоже что-то радостно кричит. Суба распахивает объятия, но Лука влетает не в них, он подпрыгивает и позволяет себя поймать. Деян, Дарио, даже Нико. Не говоря уже про Реал. Для Луки это способ, которым он устанавливает границы. Я позволяю. Я знаю, что ты меня поймаешь. Я доверяю. И ты знаешь, что я тебе верю. Но это я позволяю меня ловить. Иван не формулирует это таким образом, оно скорее на грани ощущений. От Ивана Луке это не нужно. Ему нужно другое: напарник, равный партнёр, тот, перед кем можно побыть слабым, кто поддержит и будет рядом. Ивану не так уж часто выпадает случай побыть Луке опорой. Он ненавидит эти случаи всем своим существом. Нет ничего хуже, чем видеть, как Луке плохо. Но ещё хуже знать, что Луке плохо и не иметь возможности быть рядом. Впрочем, это не идёт ни в какое сравнение со страхом, что когда-нибудь Лука не придёт к нему за поддержкой, будет переживать плохое время в одиночестве — вот где худший кошмар. С Иваном у Луки нет необходимости что-то доказывать. Не нужно подтверждать доверие, не нужно утверждать границы. Да и нет никаких границ. И Иван и не хочет, чтобы Лука вот так на него запрыгивал. Ему просто хочется носить его на руках. Он и сам толком не понимает, в чём разница, но точно знает, что она есть. И Лука тоже знает. Поэтому и не запрыгивает на него, как на всех прочих, а только обнимает, пусть и чуточку дольше, чем других. — Иво? — М? — Ты так вздыхаешь, будто я лишил тебя десерта. Чувствую себя злодеем. Иван хихикнул. — Ты похудел? — Да вроде нет. Разве что немного. А чего вдруг? Завидуешь? Печенья так и не дают? — Не дают, — Иван вздохнул, а потом возмутился. — Не отвлекай меня от важного! — От чего это? — От тебя! Я… — Иван осёкся и замолчал. Теперь Лука ехидно усмехнулся. — Тебе, что, правда так нравится носить меня на руках? — Иногда очень хочется унести тебя от этого ужасного мира. Глупо, да, но… Забудь, — Иван тряхнул головой и сгрузил Луку на кровать. — Считай, что я просто перегрелся. — А мне понравилось, — задумчиво протянул Лука. Иван хмыкнул. — Садись давай. Надо тебя расчесать, а то завтра будет один сплошной колтун. Опять стричь придётся. Лука скривился, но послушно уселся спиной к Ивану. — Может и постричься? Ай! Ты чего? Я же шучу! Иван отложил массажную расчёску, которой стукнул Луку по макушке — а вот нечего тут про стрижку! — и выдавил из заготовленного бутылька немного масла на ладони, растёр его, согревая, и принялся прядку за прядкой пропускать между пальцев, пока всё масло с них не впиталось в волосы. Теперь можно и расчёску в ход пустить. Он расчёсывал волосы, пока те не высохли и не начали потрескивать, а Лука совсем не поплыл и не опёрся на Ивана всей тяжестью. — Давай ложись, а то уже спишь на ходу, — шёпотом позвал Иван, убрал на тумбочку бутылёк с маслом и расчёску. — А?.. — Всё потом. Сейчас — спать. — Ты не уйдёшь? — Куда бы мне деваться? Да я и сам не прочь поспать. — Тогда ладно. Утром Ивана разбудил аромат свежесваренного кофе: Лука варил кофе по-старинке, в турке на плите, считая, что кофемашина не способна сварить настоящий кофе и только всё портит. А ещё он добавлял в кофе специи, каждый раз разные, а Иван каждый раз разгадывал вкусовой ребус. Сегодня, похоже корица и гвоздика. Уют и страсть. Неожиданно. Иван улыбнулся и встал, потягиваясь всем телом, чтобы прогнать остатки сна и разогнать кровь. — Омлет и салат, — Лука с улыбкой поставил перед Иваном тарелку. — А блинчики? — обиженно спросил Иван. — Тебе нельзя, — Лука рассмеялся. — Не хочу, чтобы за мной гонялись барсовские физиотерапевты, так что ешь полезное. Иван только вздохнул. Салат уже осточертел, что он, травоядное какое, что ли. Хотя мяса, как раз, ему никто не запрещал. — Не вздыхай так, а то я расплачусь. — Не надо, — Иван вздрогнул и спешно подцепив лист салата, запихнул его в рот. — Вот видишь, я уже ем полезное. — Иво? — Что? — Что не так? — Лука смотрел испытующе, под таким взглядом соврать не выйдет, лжец из Ивана никудышный. — Ты меня вчера напугал. — Прости, — Лука подошёл со спины и обнял, уложив подбородок на плечо. — Не знал, куда ещё пойти. — Нет, — Иван уже не вздрогнул, а содрогнулся. — Даже не думай не прийти или пойти куда-то ещё. Обещай, — он положил вилку, повернулся, усадил Луку к себе на колени и ткнулся носом в его висок. — Пожалуйста, обещай, что придёшь ко мне. Что бы ни случилось, даже если мы поругаемся, обещай, что всё равно придёшь. Лука, пожалуйста. Пообещай. — Хорошо, хорошо. Ладно. Успокойся. Иво, ну ты чего? — Я… Знаешь, мне иногда снится сон. Там я — это ты. И в то же время я. И ты… тебе очень плохо, но ко мне ты не приходишь. Там, во сне, я, который я, знает, что тебе нужна помощь, но не может помочь, пока ты не придёшь. Ужасный сон. — А по-моему так дурацкий, — Лука хихикнул. Иван вздохнул и кивнул. — Да, если рассказывать, да и просто вспоминать утром, то дурацкий. Но не там, во сне. Он бесконечный. И я понимаю, что он не закончится, так и будет длиться вечно. Иногда я даже понимаю, что это всё сон, но сделать всё равно ничего не могу. Это мой самый большой страх: что когда-нибудь ты ко мне не придёшь. Лука, пожалуйста, не дай этому кошмару сбыться. Обещай. Обещай, что придёшь. — Иво, — Лука обнял Ивана, поцеловал его в шею, а потом уткнулся носом в то же место. — Я всегда защищу тебя от кошмара. Можешь на меня положиться. Не бойся, — голос звучал немного глухо, а горячее дыхание опаляло шею и шевелило волосы, вызывая щекотку и толпу сопровождающих её мурашек. — Обещаешь? — Обещаю. А теперь ешь полезное, пока совсем не остыло, — Лука пихнул Ивана в бок и поднялся на ноги. — Слушаюсь, мой капитан, — Иван отсалютовал вилкой. — Надеюсь ты помнишь, что сегодня ты — девочка. — Ч-чего? — Лука поперхнулся. — Ничего не решаешь и ездишь на руках, — Иван усмехнулся. — А. В этом смысле. И что ты заставишь меня делать? — Лука хитро прищурился. Иван задумчиво зажевал очередной лист салата. — Скажи, вот ты знаешь, какой город у меня самый любимый? — Конечно, — Лука хмыкнул. — Севилья. Ты об этом прожужжал все уши и не только мне. — А почему — знаешь? Лука задумался. — Из-за Ракель? Иван помотал головой. — Нет. — Твоё первое капитанство? Лига Европы? — Нет. И нет. — Тогда сдаюсь. — Там есть парк. Он почти как лес, в нём можно легко затеряться и забыть, что нужно куда-то бежать. Я ведь так тебя туда и не сводил. И в свой любимый ресторан. И не показал, — Иван замолчал, а потом продолжил: — Я ничего тебе не показал. Никуда не сводил. Каждый раз, когда ты приезжал, мы набрасывались друг на друга, как голодные. Мы всё время бежим, Лука. Каждый раз думаем, что вот, ещё одна игра, ещё один турнир, ещё один приём. А вот потом, после — тогда непременно. Но потом и после может не быть. Я так и не показал тебе, почему люблю Севилью. — Давай съездим и покажешь, раз тебя это так гложет, — Лука непонимающе пожал плечами. — Не в этом дело, — Иван помотал головой. — Мы разучились останавливаться. Всё и всё время откладываем на потом. Когда-нибудь после. После чего-то. Но что-то будет всегда. Постоянно. И то, что хочется и важно, мы так и не сделаем. Потому что всегда будет это потом. А я не хочу жалеть, что не поцеловал тебя под деревом в своём любимом парке. — Что, — глаза у Луки округлились, — правда поедем в Севилью? — Нет, зачем? — Иван улыбнулся. — У меня не один любимый парк. Сегодня покажу тебе тот, который в Барселоне. — И поцелуешь под деревом? — Лука тоже улыбнулся. — Обязательно. — Иво? — М? — невнятно промычал Иван, доедая остатки полезной еды. — Любимого парка у меня нет. Но есть любимый лес. Недалеко от базы в Загребе. Сходим на следующих сборах? Они ещё не раз сыграют друг с другом — по одну и по разные стороны поля. Иван поцелует Луку под деревом в своём любимом парке. А Лука покажет Ивану особенную поляну в своём любимом лесу недалеко от Загреба. Победы часть их жизни, как и поражения. Иногда горе не в поражении и счастье не в победе. Но когда рядом тот, кого любишь — это всегда счастье. Вот так всё просто.