Сокровенные желания

Вероника устала добиваться от Шерил правды. Да, это те самые слова, что слетают с губ еле слышным шёпотом, а то и вовсе застревают в горле. Но эту правду не произносить никак нельзя: она мучает, снедает, ложится тяжким бременем на плечи. Если бы Лодж была в Нью-Йорке, в окружении фальшивых от и до друзей, то поспешила бы убраться подальше от желающего рассказать такого рода правду. Но Вероника в Ривердэйле, в безнадёжном, дрянном городке, где рыжеволосая младшая Блоссом — бестия, помочь которой хочется не меньше, чем Бетти, Арчи или Джагу. Шерил — прекрасная роза, и цвет её лепестков становится тем ярче, чем больше шипов впивается в кожу норовящего прикоснуться к хрупкому стеблю. Будь эти крошечные порезы зримыми, кожа на руках Вероники была бы сплошь покрыта ими. Но в действительности ситуация ещё хуже: каждая из этих царапин тонкой трещинкой, изящным шрамом ложится на её душу. Имя Блоссом — печать на сердце: горит, жжётся — сил нет. Вероника всегда считала, что не боится боли, но никогда не испытывала подобной. Ей никогда ещё не было больно внутри, в районе груди, где обезумевшее сердце стучит, стучит, стучит… — Эй, Ронни, тебе что, мало своих проблем? — в сердцах выкрикивает Шерил, разворачиваясь и меча гневный, почти ненавидящий взгляд — такой, что у Лодж сердце пропускает удар. Блоссом отталкивает, оттесняет на периферию собственной жизни, отказываясь понимать (в самом деле или только с виду?), что Веронике больно чувствовать себя бессильной перед лицом проблем, пусть даже не своих. И не чужих: Шерил почти что родная; её голос звучит в голове всякий раз, когда говорить полагается совести. — Не глупи: твои проблемы — мои проблемы. Я уверена, что была первой в этой школе, кто увидел твои слёзы. Веронике вовсе не хочется бить по самолюбию Шерил. Ей бы лишь преодолеть этот невидимый барьер, эту стену, превращающую внутренний мир Блоссом в зону отчуждения. Шерил поджимает малиновые губы, такие мягкие, сладкие (по крайней мере, на вид), и мучительно вспоминает моменты собственной слабости, которые ей волей-неволей пришлось разделить с Лодж. Вероника нашла её горько плачущей в пустой и тёмной женской раздевалке. Шерил тогда не сдержалась, разразилась слезами на людях от осознания того, что её драгоценный мальчик, любимый старший брат, больше никогда не будет с ней, больше никогда не выйдет на школьное футбольное поле, не подмигнёт ей, танцующей в группе поддержки для него одного. Он был, без преувеличения, единственным человеком в Ривердэйле, который по-настоящему любил её. Но вот в её жизни появилась Вероника Лодж. Она бесстрашно противопоставила пламенному темпераменту Блоссом своё нерушимое, ледяное спокойствие. Вероника дерзко вздёрнула подбородок и сместила Шерил с пьедестала, изящно качнув бедром. Она должна ненавидеть Блоссом по законам жанра, но необходимость соблюдать какие-либо правила противоречит бунтарской натуре Лодж. Вероника ни за что не пойдёт против собственной природы. Шерил бы искренне порадовалась этому, если бы не боялась, что взаимность тут ни при чём, что всё дело в жалости. Тогда почему Вероника так старается убедить её в обратном? Шерил ждёт подвоха. Мало кто знает об этом, но Блоссом на самом деле почти никогда не получает того, чего действительно хочет. Сейчас Шерил хочет Веронику, хочет называть её безоговорочно своей. Она хочет держать Лодж за руку, обнимать её, целовать в губы. Блоссом хочет разговаривать с ней по душам и время от времени болтать ни о чём. Пожалуй, это даже не мечты, а несбыточные желания, грёзы: нечто подобное Шерил уже испытывала однажды. Ту девушку звали Хезер, и рядом с ней было сказочно хорошо. Но миссис Блоссом назвала сию любовь пагубным влечением, отклонением в психическом развитии их обеих. Мать пригрозила отправить новоиспечённую подружку дочери в сумасшедший дом. Шерил знала: угрозы матери легко могут стать реальной опасностью для Хезер. Каждое слово во время их расставания резало бритвенным лезвием по ткани сердца. Шерил и подумать не могла (вернее, могла, но не осмеливалась), что оставляет на душе Вероники такие же шрамы. Блоссом отталкивает Лодж, толком не осознавая, чего опасается больше: того, что боль причинят её любимой Ронни, или того, что больно будет ей, если та, милостиво позволив к себе привязаться, однажды отнюдь не великодушно велит убираться прочь. Шерил — проблемная девочка: мать выплёвывает эту истину ей в лицо, нисколько не смущаясь её слёз. Девушка понимает, что плакать бессмысленно, понимает, что после устроенного ею пожара в фамильном особняке любить её больше не станут, но когда на неё кричат, когда её осыпают проклятиями и бранят, ей легче поверить в то, что кому-то есть дело до неё. Только вот обидные слова попадают прямо в цель, бьют в самое сердце, и его словно пронзает отравленная стрела. Шерил изводит себя по привычке, потому что никто, за исключением погибшего брата, не любил её. Блоссом изначально восприняла Веронику в штыки, увидев в ней конкурентку в борьбе за первенство не то что в школе — в городе, а потому далеко не сразу разглядела за её трогательными дружескими жестами выражение идущей от сердца симпатии. Шерил мешкает перед входом в апартаменты Лодж, и лишь воспоминание о том, как она, несостоявшаяся самоубийца, промокшая до нитки и замёрзшая, сидела у камина по ту сторону двери, чувствуя на своих плечах тёплые ладони Ронни, вынуждает её отринуть сомнения, переступить через свою гордость (а лучше наступить на неё и раздавить длинным тонким каблуком) и нажать кнопку звонка. Тут Блоссом ударяет в голову мысль о том, что её может не очень-то гостеприимно встретить миссис Лодж, однако дверь почти сразу отворяется, и рассеянный взгляд незваной гостьи встречается с обескураженным взглядом Вероники. — Шерил, — говорит она вместо приветствия, и Блоссом вздыхает с облегчением. — Что-то случилось? Тревожный огонёк в её глазах на мгновение гаснет, когда Шерил растягивает губы в широкой улыбке и берёт её за руки, а затем разгорается вновь, причём ярче прежнего. — А почему что-то должно было случиться? — мурлычет Блоссом, но какой бы искренней она сейчас ни выглядела, Веронику не так-то просто обмануть. Лодж скрещивает руки на груди и становится такой серьёзной, решительной, строгой, что Шерил приходится приложить некоторое усилие, чтобы выдержать её испытующий взгляд. — Потому что ты не давала мне приблизиться к тебе, не отвечала на мои звонки и сообщения. Ты хотела, чтобы я оставила тебя в покое… — Я никогда не хотела этого, Ронни. Вероника отступает на шаг и смотрит на Шерил неверящим взглядом. Приветливость Блоссом сбивает с толку, совсем как в тот день, когда она решила отправиться на тот свет вслед за убитым старшим братом и до вечера прощалась со всеми, выказывая несвойственную ей любезность. Лодж отходит в сторону и жестом приглашает Шерил внутрь. Вероника отводит гостью в свою комнату и предлагает ей чай, но та отвечает отказом, хватает девушку за руку и жалостливо просит, точнее, умоляет: — Ничего не надо. Просто… разреши мне провести эту ночь с тобой. Она не говорит: «Разреши мне остаться на ночь у тебя», и Вероника сглатывает, чувствуя странные спазмы в области живота, словно невидимая рука скручивает внутренности. Лодж волнуется за Шерил, нервничает из-за сложившейся ситуации в целом. Она внезапно чувствует себя абсолютно неготовой принять то счастье, которое нежданно-негаданно само идёт к ней в руки. Впрочем, спустя несколько томительных минут они уже лежат на её кровати, застеленной шёлком, и болтают о пустяках, как вдруг Шерил ни с того ни с сего выдаёт: — Я была очень плохой девочкой, Ронни: я подожгла наш дорогущий дом. Вероника, державшая её за руку и до той поры успокаивающе поглаживавшая тыльную сторону её ладони большим пальцем, каменеет от удивления и страха. Она вовсе не боится Шерил, которая заглядывает ей в глаза с надеждой, доверием и нежностью; она страшится того, что будет Блоссом за поджог, если об этом станет известно полиции и общественности. Репутация её семьи и без того оставляет желать лучшего. — Нам нужно было очиститься, перед тем как начать новую жизнь, — оправдывается Шерил и отводит в сторону взгляд, принимаясь теребить гладкую прядь чёрных, как смоль, волос Вероники. — Возможно, я была не права… Ты ведь не выдашь меня, Ронни? — она неожиданно подаётся вперёд и накрывает губы Лодж своими, целуя коротко и мягко, будто бережно касаясь крыльев бабочки. У той голова идёт кругом от восхитительного чувства удовлетворения; она тихо отвечает, стараясь говорить как можно внятнее: — Ни за что. Ты можешь положиться на меня во всём. Ночь сменяет вечер как-то незаметно, и к Шерил с Вероникой приходит крепкий и сладкий сон.