Признание

      Бело-пурпурный от цветущей кругом сакуры сад. Апрель в своих правах, отовсюду звучит пение птиц, зелень травы и нежно-клейких листьев радует взгляд. Кожу палит жар припекающего весеннего солнца, которое будто бы только проснулось после зимнего сна и теперь расправляет свое золотое одеяние, тем самым освещая каждый уголок.       Однако сад, цветы, птицы и вечный апрель — все, что здесь есть — фальшивка, созданная из духовных частиц. Красота ярких нарциссов, нежные почки, набухшие, готовые распуститься, яркие всплески крокусов в тени — все искусственно созданное, но такое благоухающее, притягивающее взгляд, и почти настоящее.       Арранкары, Фрасьоны, рядовые Нумеросы — все, хоть раз бывавшие здесь, были очарованы. Лишь одной Иноуэ до этого не было дела. Присев на скамейку под одним из цветущих деревьев, Орихиме погрузилась в свои мысли. Думы ее были нерадостны, и переживала она теперь совсем не о друзьях, когда, признанная Айзеном Соске, она получила право свободно перемещаться по Лас Ночес.       Здесь, в измерении, где время течет совсем иначе, нежели в Готее или реальном мире, прошло уже полгода с момента ее появления. И вот уже два месяца девушку гложет безрадостное, сосущее чувство в груди. Начиналось все так невинно — учащенное сердцебиение, невинно краснеющие щеки, обрывающееся дыхание. Но день за днем время не усмиряло своего бега, фальшивое солнце вставало и садилось, а голову ей забивали фантазии, которые она ранее не осмелилась бы позволить себе и пришла бы в ужас, поймай себя на подобных картинах.       Орихиме медленно и неотвратимо увядала, словно сорванный со своего стебля цветок. Тоскливая привязанность, в рождении которой была виновна она сама и никто, кроме нее, медленно убивала, чувства, запертые глубоко внутри, кислотой разъедали рассудок. Как признаться себе, что влюбилась в арранкара? Как вообще признаться?       Иноуэ не была совсем уж безнадежной дурой и осознавала — объект ее тоски едва ли нуждается в подобных чувствах с ее стороны, ему будут безразличны ее глупые терзания. Он был рожден для того, чтобы выживать, перешагивая через связи и привязанности, чтобы пожирать, становиться сильнее, получать желаемое.       Она — не желаемое. Ему плевать на все, кроме ее силы и, быть может, возможности использовать ее вместо приманки. Для Секста Эспада важнее заполучить выигрышный билет и встретиться с Ичиго лицом к лицу, нежели однажды обратить внимание на нее, улыбнуться, посмотреть с теплом, коснуться ее руки. Глупо, глупо даже мечтать о таком!       Но чувства были сильнее. Она даже не осознала, как поднялась со своего места и пошла. Чувство его силы, духовной нити вело ее вперед, дальше и дальше, минуя беседки и фонтаны, минуя цветущие деревья, к самой глухой части сада, где еще остались напоминания о том, что прекрасный дворец когда-то был лишь развалинами на песке.       «Что я делаю? На что надеюсь?»: — с долей обреченности думала она и, замерев, пыталась усмирить рвущееся в чужие руки сердце. Однако носить мучительные чувства в себе Орихиме больше не могла. Искорка надежды — ядовитая, смертельная — горела ровно и ярко.       Чем закончится их разговор, было не ясно, однако либо ее попытка выгорит, либо ее ожидает мучительная смерть — возможно, что и от его руки, если так распорядится судьба.       Слезы защипали глаза, и она силой остановила их, стиснула руки в кулачки, бросив подол платья. Рыжие волосы от порыва ветра разметались, хлестнули по плечам и спине, теплой тяжестью упали вперед, закрывая лицо от чужих взглядов.       Она простояла так несколько минут, пытаясь совладать с собой, вдыхая фальшивый запах слив, видя изумрудную зелень травы перед своими сандалиями. Постепенно шквал чувств затихал, и она, преисполненная странной уверенностью в себе, наверняка ложной, наверняка временной, но такой необходимой ей сейчас, продолжила путь, отводя прочь цветущие ветви на своем пути. Пульс взметнулся испуганной бабочкой, стоило ей различить впереди его яркую, ни с чем не сравнимую шевелюру.       Он сидел на поваленной колонне и наслаждался каким-то крепким напитком, популярным здесь, в Хуэко Мундо. Ей не удалось скрыться от пронзительного взгляда льдисто-голубых глаз, таких ярких, что было больно смотреть, а в следующий миг он махнул ей рукой — не то приветствуя, не то прося подойти, не то и первое, и второе сразу.       Глупое сердце моментально сбилось с порывистого ритма; переставляя ватные ноги и страшась оступиться, она и правда приблизилась. Лицо обжег жар — солнце, убеждала она себя, опуская взгляд, кусая губы и скрывая взметнувшуюся в душе радость. Обойдя один из крупных осколков колонны и выйдя на змеящуюся дорожку, заросшую травой между выложенных когда-то камней, Иноуэ оказалась прямо перед арранкаром, враз растерянная и испуганная.       — Приветствую, Орихиме-чан, — девушка вздрогнула, услышав так близко грубый голос, вскинула голову и увидела благодушную усмешку мужчины. Гриммджоу поднял свой стакан, отсалютовал, пригубил еще немного темного напитка и, увидев, что она так и стоит, нерешительно замершая, протянул руку, схватил ее за предплечье и ловко втянул ее на колонну, усадив рядом с собой.       — Здравствуйте, Гриммджоу-сан, — едва пролепетала Иноуэ. Весь запал и все чувства, окрыленная которыми она упрямо шагала сюда, пропали, словно кем-то навеянные. Даже такие простые слова приветствия она из себя еле выдавила, пришлось прокашляться, изгоняя хрипотцу — слишком сильно Орихиме волновалась.       Оказавшись рядом, она нервно расправила юбку и снова потупила взгляд, сцепила пальцы, начиная непроизвольно их крутить, хрустеть суставами. Заметивший подобное волнение, почти нервоз, Джаггерджак бросил пить и с интересом наблюдал за каждым ее действием.       «Как же хорошо, что никто не увидит, никто не услышит, никто не узнает о моем позоре, если что», — где-то внутри себя она почти пищала от страха. Молчание пролилось на их уголок воском, отрезая от остального мира этаким вакуумом — даже фоновые звуки, пение и шелест деревьев стихли, сменившись боем и шумом в ушах.       — Зачем ты пришла? — поинтересовался Гриммджоу, наклонив голову. Казалось, что даже выпивка в это мгновение была им забыта — все внимание было приковано не то к подавленной, не то и вовсе испуганной его вопросом девушке.       Врать Иноуэ не хотелось, да и не очень она умела это делать. Честность и искренность были одними из самых запоминающихся ее отличительных черт, граничащих с простодушием и наивностью.       Она замялась, не зная, что бы такое ответить на каверзный вопрос арранкара, а Гриммджоу, словно подсказывая, продолжил спрашивать, скрыто наслаждаясь каждой ее реакцией, каждой волной перепуганной дрожи, что он сумеет из нее вырвать своей ненужной внимательностью, болезненными изломами губ, мучительной подавленностью и неуверенностью, даже перепуганными вздохами.       — Скучно одной взаперти? Улькиорра совсем достал тебя со своими нотациями? — Джаггерджак усмехнулся шире, когда собеседница рвано кивнула, готовая согласиться со всем, что он скажет. — Будешь? — последний рваный кивок попал как раз на это «будешь», и девушка замотала головой в испуге. — Да брось, оно не такое уж и крепкое.       Орихиме замерла загнанной в угол мышкой, однако арранкар уже вложил стакан ей в руку и помог поднести к губам. Несколько торопливых глотков, горло опалило, щеки потеплели — выпивка отдала в голову.       Нервы утихали с каждым мгновением, Секста смеялся и продолжал отпускать колкие шуточки в адрес Шиффера. Незаметно для них обоих опустел стакан, а за ним и половина кувшина. Иноуэ не заметила, когда тоже стала улыбаться, расправила плечи, выпрямила спину и стала более уверенной в себе — зато все изменения с удовольствием отметил Гриммджоу.       — Гриммджоу-сан, — собрав все силы в кулак, начала девушка.       — Хм? — расположившийся полулежа на колонне Секста незамедлительно повернул к ней голову — приятно было для разнообразия поболтать с их Принцессой, немножко выпивки пошло ей на пользу, аж смотреть стало приятнее. — Хочешь что-нибудь спросить?       Дружелюбный тон приободрил Орихиме, и она вдохнула поглубже. Открытость и проявленное неравнодушие были удивительным контрастом после небрежных взглядов, слов и действий ее стража, Улькиорры. Она ждала меньшей теплоты и расположенности, боялась, что не успеет она приблизится, как ей сделают больно. Реальность разительно отличалась от первоначальных представлений — может, и в остальном она счастливо ошибается?       Сердце от волнения, кажется, готовилось сломать ей ребра, чтобы вырваться на свободу. В ушах снова шумело, она краснела пуще прежнего, перед глазами все расплывалось. Однако она уже достаточно пришла в себя и собралась с духом, чтобы выполнить задуманное. Сейчас или никогда, лучшего момента ей уже не подобрать. «Ну же, соберись, Орихиме!»: — приказала она себе, судорожно подбирая первые слова.       Неожиданно она встретила его взгляд — в глазах Джаггерджака плескалось спокойствие, заинтересованность и вместе с тем — волнующее оживление. Иноуэ выдохнула:       — Я... Вы мне нравитесь, — призналась она с запинкой, отвела глаза в сторону, комкая ткань своей юбки. — На самом деле мне... Мне кажется, что я даже влюблена, но я никогда такого не ощущала раньше и не могу говорить уверенно, — она робко улыбнулась и прикрыла глаза, прижала ладонь к груди. — Но когда я думаю о вас, мне становится теплее. Я рада, что теперь с вами все в порядке.       Волнение дошло до пика и неожиданно схлынуло. Говорить было легко, сердце утихло, словно остановилась, но она продолжала ощущать его напряженную пульсацию. Шаг сделан, назад дороги нет, теперь все зависит не только от нее, но и...       Не удержавшись перед искушением, она все-таки подняла глаза на арранкара, и улыбка сама собой примерзла к губам. Он тоже улыбался, без насмешки, не со злостью, это не была и его обычная кривая усмешка, но ласки, понимания и принятия в его глазах она тоже не увидела. Получилось у нее или нет — осталось бы загадкой, быть может. Однако он протянул к ней руки, и она слепо подалась ему навстречу, отчаянно надеясь на взаимность, на то, что все теперь будет хорошо, все наладится, и...       И неожиданно Гриммджоу рассмеялся во всю мощь легких, его почти колотило, и в тоже время он не выпускал ее из рук, не давая сбежать, остаться наедине с позором.       — Что? Влюблена? Нравлюсь? Аха-ха-хааа! — от смеха в уголках глаз Сексты выступили слезы, которые он поспешил стереть костяшками пальцев, уткнуться в плечо, глуша неудержимый хохот, чтобы не привлечь лишнего внимания остальных.       Иноуэ стало обидно до слез. Поджав губы, она билась в чужих руках, вырывалась и едва сдерживала накатывающую истерику.       «Высмеял! Отверг! Даже скрывать не стал — но это даже хорошо, что не стал — хотя бы теперь точно знаю, что поступила как дура»,— горечь выступила на корне языка. Иноуэ стиснула руками куртку мужчины на спине, жалея, что не может всадить зубы поглубже, чтобы он знал, как ей больно от его насмешки, чтобы больше не смеялся, чтобы прекратил издеваться, прекратил, прекратил!       Когда Гриммджоу вдруг резко замолк и оттолкнул ее от себя, Орихиме от неожиданности упала на спину и стукнулась затылком — не сильно, но неприятно. Злые и горькие слезы сами собой покатились по щекам, серые глаза были, как у раненного зверя — сломанная гордость, обида, нежелание и лишнее мгновение смотреть на обидчика.       — Чувства? — свистящим шепотом сплюнул мужчина, схватив ее за руку и дернув на себя. — Любовь? Симпатия? Какой дурью ты маялась все это время, если тебе показалось романтичным мое к тебе отношение? Буду честен — я не собираюсь возиться с тобой, для тебя, как и для остальных девушек здесь, должно быть честью уже то, что я прикоснусь к тебе, проведу с тобой несколько ночей, однако... Насколько нужно себя не любить, чтобы вообще рассчитывать на то, что по щелчку твоих хорошеньких пальчиков я перехочу убивать того рыжего? Давай будем честны, малышка, — он притянул ее ближе к себе, усмехнулся. — Я хочу отнюдь не этих соплей, не разговоров о твоей великой любви, о том, сколько сделал для тебя Куросаки, а кое-чего другого, — он навис над ней, обхватил со спины, притягивая вплотную к своему телу, поймал пальцами острый подбородок, заставляя смотреть себе в глаза. — Ты — ничем не лучше любой здешней особы женского пола, но должен признать — посексуальней многих будешь, хм, — нехороший огонь вспыхнул в потемневших глазах, Орихиме задрожала от неожиданно охватившего ее страха.       — Знаешь, ты ведь могла бы стать моей постоянной партнершей — немного постельных развлечений должны подбодрить и тебя; еще пара месяцев, и эта однотонная рутина, само это место убьет тебя. Ты ведь душа плюс... — Гриммджоу скосил взгляд на приоткрытые губы девушки и, не дождавшись от нее ответа, недолго думая смял их жадным поцелуем. Стоило девушке попытаться оттолкнуть его, чтобы перевести дыхание, как он поймал ее запястья и ловко усадил к себе на колени, впился поцелуями в беззащитно открытую шею, сильные пальцы смяли пышную мягкую грудь прямо сквозь плотную ткань платья.       Орихиме растерялась. Разве не такие фантазии преследовали ее постоянно, всякий раз, когда она оставалась одна? Разве не ласки и внимания Гриммджоу она хотела? Действия хоть и были грубоватыми, но отторжения не вызвали, хотя любого другого она бы... Она бы...       Она не хотела вырываться, одна мысль о том, чтобы остановить мужчину, дать ему пощечину и сбежать, оставшись наедине с собой лелеять свою гордость, вызывала у нее полный упадок сил. От осознания собственной покорности было тошно — разве не за это арранкары презирали ее? Она ведь добровольно пришла сюда, ведомая Шиффером, ее никто силком не тащил, на цепь не сажал.       Гриммджоу улыбался, видя ее нерешительность, а вместе с тем ощущал, как ее тело отвечает на ласку. Расстегнув застежку, он стащил платье с ее плеч, груди, толкнул ткань на бедра, а оттуда — на землю, оставив девушку обнаженной и стыдливо пытающейся прикрыться, свести бедра, спрятать пылающее лицо, глаза. Он любовался ее яркими сосками, возбужденно торчащими, набухшими от его манипуляций. Грудь у девушки была большой и упругой — он не удержался и ущипнул сосок, оттянул его вперед, от чего Иноуэ протестующе пискнула и сжалась.       — Прекрати зажиматься, у тебя потрясающая грудь, — заметил арранкар значительно понизившимся голосом. К своему стыду, ерзнувшая девушка почувствовала, как возбужденная плоть мужчины трется о ее ягодицы сквозь тонкое белье.       Лицо у нее пылало ярче волос — с одной стороны, было приятно ощущать, как умелые пальцы ласкают ее соски, сминают до легкой боли, трут, крутят, пока горячий влажный язык скользит по шее, вызывая горячую дрожь и истому между ног. Но в то же время ею овладевало смятение. Правильно ли то, что она позволяет ему делать это с собой? Стоит ли протестовать? А ее протесты услышат?       — Потом подумаешь, крошка, — Гриммджоу обхватил горячими губами край ее ушка и облизал, вырвав стон.       Иноуэ прикусила губу и мысленно согласилась — связно рассуждать у нее все равно не получалось. Она не знала, чего хотела и не хотела, она так долго представляла себе что-то подобное, чувственное, приятное, что теперь было уже слишком поздно поворачивать назад — и Секста тоже это отметил, мягко соскользнув пальцами между ее бедер, надавливая и настойчиво потирая.       — Ты уже вся мокрая, — едва ли не промурчал он, разгоряченный и охочий. — Какая ты развратная, Химе, Улькиорра даже не знает, какое сокровище сидело у него под замком.       — Прекратите, — с трудом выдавила девушка, ощущая жгучий стыд от слов арранкара. — Это все неправда...       — Самая настоящая правда, смотри, — он вжал пальцы сильнее, задвигал, защекотал — безумное удовольствие и мгновенно вспыхнувшее желание получить еще ласки были отвратительно реальными, отвратительно сильными, настоящими, ее. Сама того не осознавая, она подставлялась, ерзала, ощущая горячую твердость, вжимающуюся в тело, и как никогда ясным было осознание, насколько же она не заполнена, угнетающе пуста.       Он продолжил поглаживать ее между ног, вторая ладонь вернулась к ее груди. Девушка прикрыла глаза и не смогла выровнять участившееся дыхание, у нее не получалось сосредоточиться, ее поглощало удовольствие и несвойственное, незнакомое ей желание близости. Все, что мог предложить ей Гриммджоу, она могла и хотела принять — о чем она не замедлила сообщить, получив одобрительный смешок в ушко.       Мужчина опрокинул ее на спину, рассматривая с более удобного ракурса — возбужденная, горячая, в пропитавшемся смазкой белье, с обнаженной грудью — он поспешил исправить упущение и приник к ней губами, принялся покусывать и дразнить соски. Рыжие волосы рассыпались, словно отодвинулся занавес, запылали на свету огнем.       Выпивка и ласка сделали Иноуэ горячей, податливой, нетерпеливой. Глаза ее опустели, стоило ему устроиться между ее ног, вылизывая клитор прямо сквозь белье, скользя языком и ниже, туда, где все было таким горячим и мокрым. Одновременно он торопливо пытался избавиться от мешающих ему самому вещей, с удовольствием избавился от перепачканных смазкой хакама.       Поддев пальцами резинку ее белья и стянув его вниз, оставив болтаться на одной ноге, он подтянул ее к себе рывком, потерся о промежность возбужденной плотью, сгорая от нетерпения.       — Готова наконец-то получить настоящее удовольствие? — усмехнулся мужчина. — Это тебе не ласки сопливых сосунков, — рукой он направил себя в тело девушки, плавно погружаясь в тесную и жаркую глубину. Однако дела обстояли отнюдь не так, как он представлял их ранее — большой неожиданностью для Сексты стал запах крови и ее разводы на бедрах, стоило ему задвигать.       — Неужели была девственницей? — нахмурился он, остановившись. Иноуэ ему не ответила, из последних сил цепляясь за колонну под спиной, глуша плаксивый вскрик, стон — любой звук, который мог вырваться в эти неприятные мгновения самой настоящей боли.       — Я постараюсь понежнее, — смягчился арранкар, давая ей время привыкнуть, подкладывая свою смятую одежду ей под бедра и поясницу, чтобы слегка изменить угол. Нависнув над ней на руках, он поцеловал отвернувшееся от него личико, слизал соленые дорожки с щек, быстрым поцелуем коснулся припухших губ и плавно задвигался, начиная с медленного темпа и постепенно ускоряясь.       — Не зажимайся, надеюсь, это будет самая приятная боль в твоей жизни. Она быстро исчезнет, и будет очень, очень хорошо, — покрывая поцелуями напряженную шею, он заговаривал сжимающуюся чуть что девушку, смотрел на ее лицо, на то, как пропадает напряжение и зажатость, как Орихиме постепенно начинает получать удовольствие от его действий.       В его руках была воплощенная нежность и доверчивость, невинность, что, приоткрыв ротик, едва слышно стонала на выдохе, руками оглаживала свое пылающее тело, и смотреть на это было одно удовольствие.       — Приятно? — не отказал себе в удовольствии спросить арранкар.       — Д-да, еще, — голос девушки звучал отстраненно, словно она была где-то совсем в другом мире, но если так и было, то Джаггерджак мог собой гордиться, потому что вознес ее туда не кто иной, как он сам.       — Хочешь чувствовать такое постоянно? Быть моей постоянной любовницей, моей игрушкой, моей... — он сбился, когда на губы легли тонкие пальцы, изнутри его захлестнуло восхищение от того, что он видел перед собой, под собой.       — Да, пожалуйста, — девушка убрала руку и изогнулась ему навстречу; в свою очередь он задвигался более грубо, входя как можно глубже. — Пожалуйста — только не останавливайся, Гриммджоу.