Ватиканский Бог

Обвитая скорбью о судьбе цыганки, старая гитара навязчиво напевает излюбленную легенду. Эти россказни устали слушать лишь стены, камень которых помнит времена и куда более давние. Тропам же нет дела, уж больно истоптал их развеселый народ в своём взбалмошном хождении. Почувствовать уют тут сумеет и самый торопливый турист, но испить экстаз умудрится лишь знающий. Не центральное заведение внутри освещалось тускло. Концентрация яркого пламени ламп касалась лишь пары сцен. На отступах кружили танцоры, которых в этом заведении не разделяли на мужчин и женщин, ведь в конечном итоге все они двигались одинаково бесстыдно. "Когда я подошел к деревянной стойке, мне ничего не стоило подать знак персоналу за преградой. Два пальца оказались для него вполне приемлемым жестом, чтобы начать работу. Припоминаю, как излишняя утомленность не подбивала тело сесть за иное место, нежели высокий стул у самых ног. Да и с таким решением бодрящий звон кубиков льда об стеклянные стенки снифтера дошел до меня куда скорее. С первым принятием коньячного букета, мои глаза невольно осмотрели окружающую обстановку. В общей сложности, я бы дал количеству посетителей число двадцать, несмотря на уж больно раннее время для статистики. Чего только стоит глянуть на пустующее место с правой от меня стороны. Золотое местечко у стойки, отсюда видно весь зал, и человек слева от меня знал это. Что еще он знал, сидя тут дольше, нежели я? Что тут делал? Какой он? Противоречиво скромное и дорогое одеяние черного цвета покрывало мужчину от самых щиколоток до шеи. Элегантно и одновременно развязно расстёгнутые верхние пуговицы белой рубашки под. Неснятый головной убор поверх завитых каштановых прядей. Он выглядел необычно в самом лестном понятии этого слова. Под пристальным рассматриванием карамельного оттенка кожи шеи, я заметил ещё пару интересных деталей в виде двух родинок, расположенных по диагонали друг от друга. А следы пробитых когда-то мочек ушей засорили мою голову дополнительными вопросами, на которые так резко отреагировал объект моей необычайной исследовательской страсти. Мужчина гордо развернул свой полуоткрытый профиль в мою сторону. Всё тело сковало непривычное чувство греховности. Сухой и холодный взгляд ореховых глаз пренебрежительно столкнулся с моим. Глубокий и премудрый, вымученный и непослушный, нравственный и смиренный. Под давлением внутреннего испуга, я тут же опустил взор на бокал. Пальцы смелее сжали стекло, а очередной глоток моментом остудил горловую горечь. Этот человек осел огненным смущением на моих щеках. Взять реванш я решился лишь на остатках алкоголя в бокале. Прямая осанка, подобно его, и подпертый рукой подбородок. Мои глаза целенаправленно смотрели на стать интересующего меня человека. Он откликнулся на этот вызов с явным азартом, незаметно повеявшим с уголков его уст. Я снова встретился с этим неоценимым волшебством хаоса глаз напротив, так легко перескакивающим в моё яство. Противоестественно моему существу, в голове утихла каждая мысль, а в грудь опустилось буйство желаний. Жажда обладания, укрощения и совместного подчинения холоднокровному безучастию этого искусника. Я увлекся этой игрой, известной лишь нам двоим. Становился напористей и уверенней напротив его сплошной невозмутимости. Ему тоже нравилось беспрерывно смотреть мне в глаза на протяжении несчетного потока времени. Вот так просто вглядываться и читать истину. Казалось, с этого поединка никто не выйдет победителем, но он с самого начала имел преимущество. Неизвестный мне мужчина приподнял подбородок выше, а после опустил слегка ниже, чтобы чарующе взглянуть на меня исподлобья. Это словно был жест проявления ко мне милости, попытка показать и свою слабость. Повернувшись ко мне в полупрофиль и не отводя взгляд, игрок в последний раз убедился в моем серьёзном, внимательном и неприступном взгляде. Когда я от изнеможения глазных яблок прикрыл веки, он покинул сидение. Когда он стоял во весь рост, его стан прибавлял ощущение излишней духовности. Он был ростом ненамного ниже меня, но, даже стоя с ним, я бы ощущал себя незначительным. Он больше не смотрел на меня, двинувшись в сторону выхода. От охватившего плоть невротического ужаса я бестактно коснулся холодных пальцев чужой руки, приостанавливая движения персоны. Слов не было, но уста приоткрылись в восхищении. Свет слишком удачно освещал его острые скулы, густые брови, длинные ресницы и алые губы. Этот мужчина с мудростью старца в глазах и красотой юнца в плоти одарил меня блаженным взглядом. Я уступил. Отпустил с нетерпимости схваченную ладонь. Теперь он куда медленнее продвигался к выходу в облегающем фасоне брюк. После него осталось невообразимое впечатление и допитый напиток. В иллюзионном сомнении мне оставалось ещё раз прокрутить недавнюю сцену. Как человек, я страдал на нападки тупости, в этот раз развеянные лишь пристрастным желанием уцепиться за любую мелочь. Ошпаренный догадкой, весь подскочил, вытягивая купюру на стойку. Он незаметно и величественно ждал меня на улице. Ожидал, чтобы без слов продолжить нашу игру в постели. Я сам ощущал его редкое проявление разврата, которое узко обволакивало мою плоть, трепетное дыхание и смущенные терзания в самостоятельных, но не менее уверенных движениях таза. Он вздрагивал, выгибался даже кончиками пальцев на ногах и отчаянно цеплялся за мою татуированную спину. Царапал, как дикий зверь, и целовал, словно прирученный питомец. Смотрел на меня глубоко, но не говорил ничего. Я слышал его голос лишь в миги, когда он удовлетворенно выдыхал неизвестное мне «Deus». Так тихо и смущенно «Deus», а потом и ещё раз громко и неосторожно «Deus». Мы разошлись под самое утро. Он собирался недостаточно быстро, чтобы я не успел положить ему в карман листок со своим контактным номером. Больше мы не виделись. Спустя два месяца меня потянуло на поездку в Рим. Схожий, но отличительно иной город Италии, изношенный ежедневной толпой путников вдоль типичного маршрута достопримечательностей. Скука, навеянная экскурсией нехаризматического гида в святости стен Ватикана, отбила меня от основной толпы. Я медленно плелся позади, встречая лишь подобные нашей группы людей. Мы уже подходили к окончанию программы. Это должно было быть последнее фото из святого места, если бы не знакомый мне черный оттенок одеяний. Распахнутые от удивления и неподдельного ликования глаза смотрели на болтающего с кем-то святого служителя церкви. Гордого, спокойного и интеллигентного священника, чье «Deus» до сих пор беспокоит мой дух. Он внимательно слушал схожего себе на вид собеседника, иногда опуская голову в поддакивающий кивке. Казалось, святоши не видят мир вокруг, но его пугающе пронзительный взгляд прохладно глянул в мои глаза. Наша игра превратилась в таинство. Мы чувствовали друг друга, но не читали. Его первоначальная апатия встретилась с моей иллюзионной. Равнодушные и беззаботные, мы закончили, как и начали. Уходя, я не заметил, как он лукаво усмехнулся в кармане прокручивая листок.