Сахарное пиршество

Примарх Ангрон ел. Эльдары сопротивлялись достойно, но их осталось слишком мало. Их жалкие остатки были отброшены за последнюю,спешно возведённую баррикаду. Псам ничего не стоило бы растоптать их своими бронированными сапогами за доли секунды. Но им позволили жить. Позволили возвести своё жалкое укрепление. Почему? Над рядами воинов возникла огромная фигура. Она двигалась и ряды закованных в железо воинов расступались перед ней. Это иссечённое шрамами, но всё ещё прекрасное лицо невозможно было перепутать ни с каким другим. Примарх улыбнулся, обнажив остро заточенные треугольные зубы и вся его красота побитой пулями статуи ангела исчезла в один миг. Если раньше,когда его прекрасный облик, несмотря на все шрамы и уродства бывшее прекрасным даже в глазах эльдар, можно было думать, что это создание может мыслить как они, что у него могут быть требования, что с ним можно как-то договорится, попросить пощады,наконец... Нет. Это был Зверь. Вожак Стаи. Они были добычей. Десятки острых как лезвие бритвы мономолекулярных дисков одновременно ударили о броню из кровавого цвета бронзы и тут же лай сюрикенок затих. На плече их будущего убийцы лежала причина этого. Видящая, избитая с вывернутыми под невероятными углами суставами рук стонала, накачанная мощнейшей химией, но была ещё жива. Она то открывала,то закрывала свои полузакатившиеся глаза Примарх бросил её на пол. -Вставай. Он не стал дожидаться когда, осевшая невнятной грудой без сил и лишённая воли химией апотекариона, девушка выполнит его приказ. Он просто поднял её за роскошную гриву волос, так, что её носки едва касались пола. И ударил ей в спину ножом. Всякий мог видеть, что рана эта ещё не смертельна. Далеко не смертельна даже для человека и уж тем более- для эльдар,куда более прочных, чем люди. Он терпеливо дожидался, пока сидящие за баррикадной это поймут, наслаждаясь сладковатым запахом,источаемым чужацкой кровью. Видящую можно было ещё спасти. Но атаковать не было никакой возможности. Их было слишком мало. И ничего не помешало бы Зверю оторвать голову Лилеатониэль в мгновение ока. Но Видящая этого готовящегося умереть мира-корабля была ещё жива. Пальцы разжались. Видящая упала. Примарх наклонился над ней, выдернул из спины нож и перевернул её на живот. Если не считать сажи на её лице, кровавого ручейка и следов боя, изорвавших её рунную броню и ткань её длинного платья, покрытого защитной вышивкой из золотистой психонити, она была почти такой же как и всегда. Нет. Не такой же. Огромная рука Пожирателя Миров сорвала опоясывавшую вспухший животик серебряную цепь с защитными "детскими" амулетами-от болезней,от внимания варпа,от уродств,от несхождения генетических цепей, от выкидыша... И так далее. Тишина. Мотор внутри рукояти ножа завыл и микролезвия задвигались со сверхзвуковой скоростью. И аккуратно, не повредив вспотевшую от страха, туго натянутую набухшей маткой кожу вспороли платье от промежности до груди. Эльдарка забилась, стараясь прикрыть своё нерождённое дитя хотя бы своими руками, но вырванные из суставов руки отказывались ей повиноваться. Примарх наклонился к её животу и, наслаждаясь, полностью вдохнул в себя запах страха матери. Нож снова завыл. Брызги крови упали на белоснежные доспехи Псов раньше, чем раздался крик эльдарки. Примарх ел. Повернувшись спиной к своим воинам, сидя на коленях ,он погружал огромную руку в раскрытый как раковина живот и черпал оттуда кровь, мягкие шарики со сладковатой жидкостью, гигантские клетки, аналог человеческого жира, лопались у него на зубах,распространяя пряный запах. Рвал кишки и мясо. С его острых зубов стекали амниотические воды из живота эльдарки, которыми он запивал свою трапезу. И, судя по улыбке, они были невероятно вкусны. Он привстал, оперся о ребра и, буквально, нырнул лицом в тёплый, пахнущий сладко и железно, живот. Неожиданно, эльдарка забилась, закричала от боли, которую не могла приглушить даже влитая в неё насильно военная химия Пожирателей. Это был крик раненной в самое нутро самки. Всё разумное, всё что возвышало их над животными их древних миров исчезло. В этом звуке слилась боль физическая и боль души матери от которой оторвали ещё нерождённую душу. Примарх поднял голову из живота и с наслаждением вдохнул вентилируемый воздух мира-корабля...Из его рта торчала пуповина. Он рвал, резал её изнутри. На его зубах хрустели хрящи сложный трубчатый орган, заменяющий ей яичник -Зверь пожрал не только. Наконец,Зверь просто вырвал из её тела то,что оставалось от матки и сожрал её, даже не озаботившись отряхнуть от крови и прозрачных соков. Даже привыкшая к терзавшей её нутро боли Видящая, выгнулась,когда он рванул в первый раз, и билась, изо всех сил изуродованного тела, желая помочь своему мучителю помочь разорвать свою материнскую плоть побыстрее и прекратить муку. Химия уже на неё не действовала. Он рванул ткань платья, надкусил под её грудями, словно бы желая насладится самым нежным мясом её тела. Поднял её руку с раздробленными суставами и, не заботясь больше, о биениях атакуемого болью изувеченного тела, откусил кусок мышц прямо вместе с кожей. И, вдруг потеряв интерес к ней, снял с себя плащ, завернул в него выпотрошенного ксеноса и бросил этот окровавленный чёрный мешок за баррикаду. -Спасайте вашу суку сами! Повернулся и ушёл. И,вместе с ним,ушли Пожиратели. И её спасли. Залили мозг анестезией, утопили в асептиках нутро и долго промывали полость тела дезинфицирующими растворами -не раз и не два приходилось вскрывать заново и снова промывать, потому что начинало гноится. Зашивали, приживляя изготовленные искуснейшими костепевами аналоги сожранных внутренних органов, залечивая напевами страшные раны от грубого боевого ножа и зубов, покрытых трупным ядом. Когда она проснулась от навеянного психическим искусством сна, то она закричала. У неё не было ничего внутри, но это болело! И её боль звала из варпа Ужас. И та не хотела этому мешать. Её уже один раз сожрали. Ничего страшного. Её пришлось усыпить снова. Во сне к ней приходили Мудрейшие. Они говорили с ней. Конечно, она, запертая в скованном сном теле, позволила Совету и Храму Иши сделать то, что было нужно. И тогда, ей, сонной, иссекли мозг. Она не могла больше думать. Она ничего не помнила. Она ничего не знала. Не больше, чем ребёнок. С неё сняли ритуальные одеяния. С неё сняли все амулеты. Она носила простое серое, грубо выделанные платье и не жаловалась. Её водили за руку и она смотрела на всё пустыми, ничего не запоминающими глазами. И лепетала какую-то невнятицу. Она могла просидеть всаду несколько дней на одном и том же месте, следя за бабочками, чертя в воздухе пальчиком фигуры и что-то лепеча, если никто не возьмёт её за руку и не отведёт в кроватку и не скажет "Спать!" Любила играть с малышней. Бегала за ними и смеялась. Невинное дитя. Её можно было бы так назвать, если бы не... Она трахалась как дикая кошка. Нету менее грубого слова,описывавшего её животную страсть. Она не занималась любовью. Она трахалась. Выжимая все соки и силы из себя и своего любовника. Не желая отпускать его от себя,она доводила себя, до исступления, до припадков, до обмороков. Её боялись.Говорят,что когда её начали обходить десятой дорогой, она, сама, убежала от няньки и набросилась на какого-то юношу и, не стыдясь никого, сорвала с себя платье. Ей было всё равно с кем. Никому не отказывала и хотела,чтобы и ей не отказывали. То ли буйствовали не сдерживаемые боле разумом животные инстинкты, сохранившиеся в подкорковых слоях, не затронутых страшным инструментом хирурга. То ли она всё-таки ещё хотела родить. Забыла, не могла и не хотела вспоминать, что её чрево съели.