Семейные завтраки с Тимоти Шаламэ

Нью-Йорк Имя появляется очень невинно. Произнесённое вскользь, небрежно, совсем без эмоций, между двумя ложками обезжиренного творога с мюсли, оно будто совсем ничего не значит, но Луи знает Гарри тысячу лет, и потому переспрашивает: - Кто? Гарри задумчиво жуёт, покачивая ложкой: - Элио из "Назови меня своим именем", помнишь? Луи пожимает плечами, а Гарри лишь молча вскидывает брови и тянется к пакету с ананасовым соком. Гарри редко откровенничает о том, что ему нравится, и вообще старается держать своё мнение при себе, чем ужасно усложняет жизнь окружающим, но такова уж жертвенная стайлсовская натура. Луи совсем не хочется его переделывать, и потому он старается читать между строк. Сейчас там крупными буквами написано: "тебе действительно стоит посмотреть", и он просто принимает это к сведению и продолжает есть. - И что с этим Элио? - С Тимоти, - поправляет Гарри, - с Тимоти Шаламэ. Мы познакомились с ним недавно. Он очень талантливый. Тимоти Шаламэ. Тимоти - как лёгкий цокот копытец антилопы. Шаламэ - как шуршание длинного пушистого хвоста. Странный зверь, странное имя, странное время для того, чтобы обсуждать каких-то левых парней, ведь они не были вдвоём несколько очень долгих недель... именно поэтому Луи напоминает себе: между строк, и включает внимание на полную. Но Гарри отвлекается от темы, со смехом рассказывает про свои приключения в Японии, где его не хотели пускать с собакой в отель, и всё сходит на нет. Луи, не прерывая беседы, гуглит, как выглядит талант, так восхитивший Гарри, и, просмотрев несколько фото, забывает об этом утреннем инциденте. До следующего совместного завтрака. Следующий завтрак случается в Нью-Йорке неделей позже, и Гарри произносит имя Тимоти чаще, чем отпивает смузи (клубника, банан, мята, руккола и соевое молоко - Луи тошнит от одного взгляда на этот стакан). Это что-то новое, потому что раньше обсуждения людей, с которыми Гарри (или Луи) собирался переспать, или сходить в кино, или просто смотреть фильмы в обнимку, если выдастся такая возможность, были короткими и деловыми. Луи смотрит только в зелёные глаза поверх своей диетической колы и отчётливо понимает, что Стайлс очень, очень сильно заинтересован этим парнем. Или, может быть, даже в него влюблён? Луи знает, что волноваться не о чем. Ещё год назад он бы впал в панику, замкнулся в себе и пил, стараясь не попадаться Гарри на глаза, но сейчас всё иначе. Они вдвоём прошли странный и ужасно болезненный путь, и мысль, что любви всей его жизни может нравиться кто-то ещё, больше не вызывает ужаса. Только интерес - что он в нём такого нашёл? Гарри улетает вечерним рейсом по своим альбомным делам, Луи остаётся в лофте до завтрашнего дня, когда за ним заедет менеджер, чтобы отвезти в студию. Он предаётся фастфудному обжорству прямо в постели, не утруждает себя ношением одежды и просто чудесно проводит время, а перед сном смотрит "Назови меня своим именем", зорко вглядываясь в Элио. Тимоти Шаламэ. Сюжет оставляет его равнодушным, но в том, как этот Шаламэ играет по уши влюблённого мальчишку, что-то есть. Такое, от чего неуютно становится в груди, хочется погладить собственное сердце, чтобы отступила болезненная судорога. Что-то очень знакомое. Сан-Франциско - Так что же ты в нём нашёл? - спрашивает Луи, когда Гарри говорит, что взял у Шаламэ интервью для "i-D". - Почему из всех - именно он? Сегодня у Гарри "разгрузочное утро", но это совсем не мешает ему готовить для Луи гамбургеры (если ты совсем без них не можешь, то, пожалуйста, ешь хотя бы домашние, а не эту гадость из Бургер Кинга). Он долго не поворачивается, колдуя над сковородой, а Луи отстукивает по столешнице задорный ритм, предвкушая день, полный морского ветра, солёных брызг, сёрфинга и ленивых поцелуев на берегу. И ответов на свои вопросы, конечно. - Не знаю, - вздыхает Гарри наконец. Котлеты достаточно прожарились, и теперь он рвёт на кусочки салатные листья. - Ну, это сложно объяснить. Вот ты, например, можешь рассказать, что нашёл во мне? - Конечно. Ты умный, забавный, добрый, - Луи кладёт ступню себе на колено и загибает пальцы на ней, помогая себе рукой, - милый, привлекательный, - пальцы кончаются, и приходится задрать вверх вторую ногу, - у тебя чудесная задница, а уж всё остальное... - он закатывает глаза и красноречиво разводит руками. Гарри смеётся: - Да-да, я понял, большое спасибо! Но ты ведь понимаешь, что это всё общие слова, да? - он бросает на Луи внимательный взгляд, явно проверяя, не обиделся ли он, и медленно продолжает, будто нащупывая путь в темноте: - Они подходят огромному количеству людей - и мне в том числе, - но меня не описывают совсем. Мне кажется, что очень странно, ну, любить человека за что-то. За красоту, - он ухмыляется, - или за задницу, за какие-то милые привычки и мелочи. Это... не то, что определяет твою любовь. Гарри смущённо умолкает, сосредотачивая всё своё внимание на ломтиках помидора, которые необходимо уложить поверх салата. Луи тянется к нему через стол, чтобы коснуться руки. - Мне очень нравится, насколько тонко ты чувствуешь некоторые вещи, - говорит он, - и нравится, когда ты делишься со мной своими мыслями. Гарри улыбается ему. - Я тоже тебя люблю. - Так что такого в этом парне? - Я не знаю, - Гарри пожимает плечами, а потом широко улыбается, прикрыв глаза: - Иногда он напоминает мне тебя в молодости. - Ах, в молодости! - Лу, восемь лет назад... - Так, значит, променял на молодого! Гарри швыряет ему в голову полотенце, а Луи уворачивается и продолжает хихикать. - Говнюк, - бормочет Стайлс. Тихонько мурлычет радио на веранде, солёный ветер что-то бормочет бамбуковой занавеси на двери. Любовь, которую они оба излучают, плещется вокруг словно самое тёплое и ласковое море, гладит щёки и плечи. Луи прикидывает, не наплевать ли на запланированный сёрфинг и не провести ли остаток дня в постели, расслабляется в комфортном молчании, потягивается... и спрашивает: - Ты... ну. Вы уже переспали? Это вырывается против воли, секунду спустя Луи готов искусать себе язык и умереть от потери крови, чтобы искупить вину и остановить стыд, впившийся в него изнутри. Иногда у него просто не получается сначала думать и только потом говорить, он честно пытается, но это сильнее его. Гарри молчит. Качает головой в такт едва слышной песне, собирает гамбургеры на тарелке размером с половину футбольного поля, живописно раскидывает вокруг них кусочки салатных листьев, критически осматривает их со всех сторон и наконец ставит свой шедевр перед Луи. Луи не выдерживает. - Прости, - выдыхает он, - я не хотел, прости, я знаю, я полностью доверяю тебе, и ты... - И я с ним не спал, иначе ты узнал бы раньше него, - голос Гарри мягок, как пенка на сладком кофе. - Пожалуйста, помни об этом. - Я помню, - грустно мотает головой Томлинсон. - Просто иногда оно как-то само получается. Мне до сих пор... немного странно, вот и всё. Странно, что для того, чтобы сохранить любовь-на-расстоянии, пришлось прибегнуть к обоюдным изменам, и это сработало. Странно, что труднее всего оказалось не побороть чувство собственности, а разрушить моральные установки, стереотипы, кричащие о семейных ценностях, о нравственности, о "только ты и навсегда". Странно, что Луи не представляет, как можно желать только одного человека всю свою жизнь, если вокруг столько красивых и разных людей, и при этом всё ещё не до конца избавился от внутреннего голоса, шепчущего слово "шлюха" каждый раз, когда он представляет в своей постели кого-то, кроме Стайлса. - Я понимаю, - Гарри целует его в лохматую чёлку и садится напротив со стаканом воды в руках, - но ты всё равно молодец. Мы молодцы. Конечно, они молодцы. Луи больно вспоминать о времени, когда они не могли видеться так часто, как хотелось. Дикие графики, скандалы в прессе, недосып и нервное напряжение, когда от любой проблемы встряхивало как от удара током, отчаянная жажда и вынужденное воздержание... как сильно им нужно было выпустить пар и как сильно они себя ненавидели, если позволяли себе это. Это уже потом они стали спокойнее, работа, занимавшая все мысли и всё время, отошла на второй план, и они научились пользоваться каждым свободным часом, чтобы быть вместе. Но тогда, в тот тяжёлый момент, было ясно: ещё немного, и от их отношений останутся одни кровоточащие осколки. И вот они здесь, сумели не только их возродить, но и вывести их на новый уровень доверия и понимания. Луи улыбается Гарри и повторяет тихонько: - Мы молодцы. И принимается за гамбургеры. Лондон и Чикаго Мальчишка купается в лучах своей первой настоящей славы, сияет как начищенный медный чайник, снимается в новых проектах и даже не ведает, что находится под пристальным наблюдением одной очень внимательной пары глаз. Луи до чёртиков хочется узнать, что же за птица это персиковый мальчик, так приглянувшийся Стайлсу. Чем он дышит? В чём его грязный секрет, в чём его слабое место, или, может быть, особая сила? Говорят: знай своего врага, но ещё лучше нужно знать друга своего мужа, ибо мало ли какие бездонные тёмные омуты могут скрываться за этим ангельским личиком и невинной улыбкой. Омуты опасны. Из них не вынырнешь. Луи копает как шальная такса, но его добычей становится лишь информация о паре мимолётных - гетеросексуальных - связей, одна всё ещё влюблённая бывшая девушка и впечатление, что Тимоти Шаламэ ходит не приминая травы и питается амброзией и цветочной пыльцой. - Он какой-то... слишком идеальный, - говорит Луи, когда ему наконец удаётся прожевать неожиданно откусившийся огромный кусок яблока. - Ну просто выпускник школы для ангелочков, ни тёмного прошлого, ни скандала с травкой, ни странных фетишей! Гарри хихикает: - Тем не менее, с ним не скучно. И я бы не делал поспешных выводов... Он поднимает брови и многозначительно улыбается, а Луи ёрзает на стуле, отпихивая от себя яблоко: - Ну-ка, ну-ка, о чём это ты? Любитель боли? Тайная семья в Сомали? Он спит с этим, вторым из "Персиков", а жена второго из "Персиков" - просто для отвода глаз? Гарри весело фыркает: - Это не моя тайна, и я не могу ей с тобой поделиться! - Даже со мной? - поражается Луи. - Это... это... я так не играю. - Почему бы тебе не спросить у него самому? - И как это будет выглядеть? Привет, чувак, мой муж, с которым ты общаешься, не хочет рассказывать мне о твоём тёмном прошлом, так может, обсудим? - По-моему, неплохое начало! Смех затихает, оседая солнечной пылью на мягких гранях дивана. Гарри улыбается с экрана ноутбука - счастливый, растрёпанный, немного сонный - у него середина ночи, и он поднялся для того, чтобы позавтракать с Луи (полезно позавтракать: молоко, злаки и фрукты, хотя бы раз в неделю с твоим-то режимом!). Луи любит его бесконечно, даже с этой его гиперзаботой, аура которой дотягивается и окутывает собой через несколько часовых поясов. - Я, кстати, абсолютно серьёзно, - говорит Гарри. - Если хочешь, напиши ему. Он, конечно же, в курсе, что мы женаты, - Луи округляет глаза: ты настолько ему доверяешь? - так что... Это "так что" не даёт Луи покоя весь следующий день. И следующий. И дальше. "Так что" - он знает о том, что мы вместе, и собирается отбить у меня мужа? "Так что" - он знает о том, что мы вместе, и не прочь вклиниться третьим? В "так что" - он просто хочет дружить" у Луи почему-то упорно не получается верить, первый вариант он отметает почти сразу, потому что доверяет Гарри как никому в этом мире, а над вторым раздумывает едва ли не сутками, ходит кругами, как кот вокруг мышиной норы, не в состоянии достать ответ. Со стороны, наверное, это выглядит как насилие: один навязывает другому общество третьего, совершенно неуместного в их устоявшемся тандеме персонажа. Но если Луи и научился чему-то за двадцать пять лет своей жизни, так это тому, что Гарри можно доверять. Доверие - это когда ты не строишь вокруг своего сердца стен, потому что знаешь: его не ранят. Гарри никогда не ранит Луи. Луи знает и понимает это, но что-то внутри него, какие-то древние и тёмные инстинкты кричат от ужаса и желания прикрыть тылы. Это нормальная реакция здорового организма - желание обезопасить себя, но Луи и Гарри по мелким кирпичикам собирают для себя что-то более сложное, более осознанное, чем инстинкты и заученные шаблоны, и потому Луи заставляет себя слушаться разума, а не внутреннего голоса. Даже если у Гарри есть какой-то план, которым он не хочет делиться, Луи не собирается насильно вытаскивать из него правду, потому что доверяет ему. Он уступает, принимая правила игры, хоть и не может пересилить себя и всё ещё нервничает. Он сгрызает ногти на левой руке, получает от Гарри ласковый выговор и номер телефона ("напиши ему уже, не могу смотреть, как ты мучаешься"), и в одну из самых загруженных и тяжёлых пятниц в перерыве между одним трындецом и другим пишет:

я понял, в чём твоя тёмная сторона

Он не успевает убрать телефон в карман, как приходит ответ. И в чём же? Луи медлит, а потом быстро набирает сообщение, чтобы не передумать, отправляет и отключает телефон, возвращаясь к работе. Если у персикового мальчишки есть чувство юмора, он не обидится, в конце концов, цель Луи была совсем не в этом. А была ли она вообще? К чему придёт бессмысленный разговор двух лишь косвенно знакомых людей? Работать с предвкушением ответа становится чуточку легче. Уже поздно вечером, когда можно наконец вытянуться в постели после сытного ужина и горячего душа, Луи включает телефон.

женатые пары у тебя на них фетиш

Я надеялся, что это не настолько очевидно X) Луи одобрительно фыркает. У них завязывается не слишком оживлённая, но достаточно бодрая переписка. Ну, то есть, Луи забрасывает Тимоти неудобными, каверзными, колючими вопросами, а тот послушно отвечает, даже несмотря на то, что его собственные вопросы остаются без ответа. Луи находит какое-то странное удовольствие в том, чтобы безнаказанно тянуть из мальчишки всю подноготную, пользуясь статусом супруга, который знает об этой почти-измене и не разнёс к чертям континент только из чистого альтруизма... впрочем, удовольствие становится пресным на вкус, когда Гарри вскользь роняет в одном из разговоров: Луи, он знает, что ты не мудак, не стоит так лезть из презерватива вон. Ах так, думает Луи. Ах, не мудак. Ну-ну. Лос-Анджелес Когда они оказываются вместе, выкраивая из бесконечной работы кусочек времени для себя, то обычно едят когда попало. Гарри жертвует своим режимом, Луи забивает на диету, и они заказывают роллы в полночь, или объедаются новым мороженым, или просто перехватывают что-то вкусное в течение дня. Нормальный, фиксированный по времени, как положено, приём пищи у них случается только утром. И из-за того, что каждое утро Гарри рассказывает ему что-нибудь про Тимоти Шаламэ, Луи начинает казаться, что завтракают они втроём. - На самом деле это был мой план, - смеётся Гарри, когда Луи говорит ему об этом. - Я бы хотел... если ты, конечно, захочешь, как-нибудь пригласить. Его. К нам. Луи непонимающе моргает: - Это зачем? - Ну, я хотел бы тебя с ним познакомить. Мне кажется, вы поладите, - Гарри лукаво улыбается и потягивается всем телом, балансируя на высоком табурете. - И, эм, может быть, мне просто немного страшно встречаться с ним в первый раз? Луи молча моет вчерашние тарелки. В голове у него призывы к войне, крики о пощаде, вопросывопросывопросы и жуткий бедлам, из которого не вычленить ни одной внятной мысли... Гарри его не торопит. Гарри всё понимает. И ради Гарри он сделает ещё один глубокий вдох и размеренный выдох, заглянет в себя, прислушается, чтобы понять, что он на самом деле чувствует... Гарри и тот, кто ему симпатичен, в одной комнате с ним. Стайлсу отчего-то очень нужно, чтобы Луи увидел мальчишку. Чтобы спросить потом совета? Или разрешения? Так, это лишнее. Это лишь домыслы. Это будет уже потом, а сейчас... - Я, - он облизывает губы, словно слова их царапают, - я не чувствую... неприязни к этой идее. - Луи переводит дух, а Гарри ободряюще сжимает его предплечье. - То есть, наверное, если ты хочешь - приглашай. Гарри шепчет "спасибо" ему в волосы и обнимает так сильно, что Луи приходится его слегка укусить, чтобы привести в чувство. Нью-Йорк У них есть несколько тайных убежищ, в которых они встречаются, от трёхэтажного таунхауса в Нью-Йорке и ранчо во Флориде до лофтов в промзонах и крохотных квартирок в обычных панельных многоэтажках в десятке разных городов, и для первой встречи Гарри выбирает именно последнее. Микроскопическую однокомнатную квартиру в занюханном спальном районе, где по подъезду разгуливают бомжи и крысы, лифт старше Луи и пахнет палёной проводкой и обоссанными углами, а со всех четырёх сторон живут семьи с детьми и собаками, не спящие двадцать пять часов в сутки. Вообще там довольно мило, очень приземлённо и очень тайно, и всё такое, но Луи совершенно не понимает, почему именно здесь им нужно в первый раз встречаться с Тимоти Шаламэ. - Я не понимаю, какого хрена мы делаем, - говорит он Гарри, стоя в гномьего размера прихожей на одной ноге и бесплодно пытаясь отыскать тапочки под комодом. - Почему именно здесь? Почему нельзя было встретиться на нейтральной территории? Ну там, - он выуживает один тапок и кряхтит, пытаясь натянуть его на носок и сохранить равновесие, - в баре, или в ресторане, или в каком-нибудь сраном притоне в трущобах... Гарри сбрасывает ботинки и с улыбкой Джоконды шлёпает в сторону кухни босиком, гремя бутылками в пакетах. - Я собираюсь поразить его своей готовкой. - Офигеть, - рычит Луи. Второй тапок он так и не нашёл, поэтому ползёт на кухню вслед за Гарри как есть. - Ты даже ради меня так не старался! - Я готовлю тебе на постоянной основе вообще-то, - терпеливо отвечает ему Гарри, раскладывая продукты по девственно чистым полкам холодильника. - Что, память подводит? - Грязные, грязные намёки, - бормочет Луи. Они ждут. Гарри готовит, Луи смотрит телик, проверяет мессенджеры и загоняется. Стайлс заказал парню билет до Нью-Йорка (ты его что, спонсируешь?), тот отменил какие-то свои планы и через четыре часа приземлится, а через пять увидит из окна такси обшарпанный подъезд и решит, что его собираются здесь прикончить. Серьёзно, в этом районе никакие мысли больше в голову не придут. Что они будут делать здесь, в четырёх стенах, в замкнутом пространстве, в очень, очень, тесной и странной компании? Луи мается. Гарри что-то маринует. Луи перещёлкивает каналы в поисках чего-нибудь, Гарри крутится на кухне, из телефонного динамика ему подпевает Адель. Луи от нечего делать уходит в душ, а потом засыпает на единственной в этой берлоге кровати. А просыпается от голоса Гарри. Тимоти Шаламэ вживую кажется не таким ломким и полупрозрачным, как на фото и в кадре. Вблизи он гибкий и жёсткий, как стек или хлыст, и Луи не знает, почему у него при первом взгляде на мальчишку возникают ассоциации с БДСМ. Он настойчиво гонит эту мысль. Тимоти Шаламэ стоит на домашнем пыльном половичке у двери, улыбается во весь рот, треплется не затыкаясь и выглядит в своих блёклых джинсах и майке на фоне посредственного ремонта и растянутой домашней футболки Гарри как естественная деталь декора. Луи казалось, что он будет здесь так же уместен, как модель Диора посреди скотного двора, но Тимоти вписывается в пейзаж удачно, будто всегда был его частью. Это слегка обескураживает. Луи бурчит приветствие, увёртывается от ободряющей ладони Гарри и едва не отшатывается от яркости двойной улыбки, которой они провожают его траекторию. Ему нужно выпить, поэтому он бредёт на кухню. Гарри и Тимоти, болтая, идут за ним следом. Луи нравится тактика "ревнивый, но милостивый муж". Она заключается в молчаливом и ненавязчивом запугивании неугодного объекта, обычно - даже на расстоянии. Но так как в кухне не развернуться, и любое расстояние здесь - это даже не вытянутая, а полусогнутая рука, то, по идее, запугивание должно проходить в разы качественнее, но этого не происходит. Луи плевать, о чём Гарри болтает с Шаламэ. Он пьёт сок, мешая его с ромом и колой, пристально следит за Тимоти и максимально вежливо - и жутковато - улыбается, но мальчишку это не пронимает. Луи на самом деле не знает, какого эффекта хочет добиться. Запугать его так, чтобы он больше не посмел даже думать в сторону Гарри? Явственно дать понять, что делиться он не намерен? У Луи нет ответа. Он видит, как увлечён беседой Гарри, как светятся его глаза и какие взгляды он бросает на Луи, словно благодарит или же просто не в силах справиться со своим счастьем... и напряжение, так долго сковывающее его изнутри, заставляющее его малодушно домысливать себе невесть что, нервничать и беситься, медленно отпускает его мышцы. Наверное, в какой-то момент его улыбка становится приятней, искренней, и Тимоти, поймав её, возвращает с лихвой. Они беседуют со Стайлсом и пиджаках и ручной вышивке, птицах, цветах и нитках, Луи в этом не понимает ровным счётом ничего и особо не вслушивается. Просто, как счастливый подсолнух, впитывает в себя положительные эмоции и алкоголь. Мимо окна по сизому от выхлопов небу ползёт блёклый солнечный блин. Кухня до самого потолка полна оранжевым предзакатным светом, густым, как апельсиновое желе, нескромным и не щадящим: на лице Гарри можно рассмотреть каждую мелкую морщинку, тень щетины на подбородке - всё то, что говорит о количестве прожитых лет. На его фоне Тимоти со своей безукоризненно гладкой кожей выглядит совсем мальчишкой, хотя они почти ровесники. Луи вглядывается в него, вслушивается, ему непонятно, где пролегает та тонкая грань, по одну сторону которой остаётся небрежно-ласковое, юное мальчишка, а с другой чеканится взрослое и мудрое мужчина. Сколько должно быть лет разницы? Или дело не в возрасте вовсе? Гарри прошёл сквозь огонь и воду во времена One Direction и продолжает сражаться с призраками прошлого каждую минуту, это заметно по тому, как иногда серьёзнеет его взгляд, как в улыбке появляется острый ироничный надлом; Тимоти выглядит беззаботным, как солнечный свет. Но не бывает человеческих историй без боли и страхов, без тёмных дней и бездонных провалов, и Луи ловит себя на мысли, что он хотел бы узнать, что за история у этого парня, что за тропинка привела его сюда, на эту кухню, что у него за плечами? В пять утра Луи полулежит на кровати и с трудом держит ровно тяжёлую голову. Он нефигово так пьян и понятия не имеет, почему ещё не отрубился, хотя, кажется, им совсем скоро на самолёт - на самолёты - которые разнесут их троих в разные света... Его о чём-то спрашивают, он о чём-то спрашивает и отвечает, даже не помнит, что и зачем, слишком сонно и слишком много спирта в крови. Он наблюдает, как эти двое - мужчина всей его жизни и всё ещё чужой и зелёный юнец - курят на подоконнике. Косые солнечные лучи пронизывают рубашку Тимоти, золотят полупрозрачную ткань, кудри Гарри, их кожу, их лица в облаках золотого дыма, и у Луи в голове возникает непрошеная картинка, от которой его бросает в жар. Тимоти - верхом на Гарри, в одной лишь тонкой рубашке, просвеченной солнцем, сквозь которую виден острый сосок и плавный изгиб грудной мышцы. Его пальцы в волосах Гарри; большие ладони Гарри на его бёдрах, медленный, дразнящий ритм и их улыбки, интимные, такие, будто у них одна тайна на двоих, и даже Луи, наблюдающий их слияние из кресла в углу, не в силах в эту тайну проникнуть... Луи трясёт головой, выплывая в реальность, закашливается и понимает, что забыл, как дышать. Парни улыбаются ему с подоконника той самой улыбкой, и Луи, глядя в безмятежные, счастливые глаза Гарри, вдруг отчётливо понимает, что сделает для своего мужа даже это. где-то Совместный завтрак - гораздо более интимная штука, чем совместный обед или ужин. Это заспанное лицо, которому не помогает даже умывание, это вечное "не с той ноги" и желание молча убивать взглядом пристающих с вопросами, потому что с хорошим настроением встают только принцессы в сказках, это "не буду мыть чашку, мне нужна новая" или "прямо в эту заварите, пожалуйста" и прочая утренняя уязвимость, которую не покажешь никому, кроме самых близких людей. Луи сидит в крохотной кухне крохотной квартиры, пытаясь за крохотное время перед приездом такси впихнуть в себя крохотную чашку кофе, которая почему-то не влезает в его желудок. Он всё ещё нетрезв, не спал, очень помят, не имеет никакого желания двигаться и тем более - куда-то лететь... забывшись, рычит на Гарри, когда тот говорит ему что-то вполне безобидное. Показывает себя сразу со всех неприглядных сторон новому, чужому человеку, бесится и зорко высматривает осуждение на его лице. Его нет. Тимоти сонный и спокойный, и, кажется, ему наплевать на утренние загоны других людей. Уже ночью, в тот недолгий момент между тем, как одеяло укрывает его полностью, и глубоким сном, Луи думает о том, что предыдущий день был похож... на асфальт, о который с хрустом и скрипом стёрлась вся его броня. И если у мальчишки, так бесстрашно шагнувшего между ним и Гарри, действительно нет коварного плана по уничтожению их отношений, а Стайлс действительно этого хочет, то ладно. Тимоти может остаться. Тест он прошёл.