Все дороги ведут в Рим

Все дороги ведут в Рим. Об этом Драко прочитал как-то в одной книге, когда был еще совсем ребёнком. Он понятия не имел, о чём шла речь, но был слишком взволнован, чтобы спрашивать отца. Все то и дело твердили ему, что он был умён. Его мать. Отец. Дедушка с бабушкой. Родители сверстников. Он был Драко Малфоем. Он был умным. И он собирался разбить множество сердец. На этих принципах и строилась его личность. Всю свою жизнь он изо всех сил старался выглядеть умным в глазах остальных. Не задавал лишних вопросов, когда понимал, что уже должен был знать на них ответы. Не пытался начинать то, в чём бы не добился успехов. То было своего рода жульничеством, и, наверное, в какой-то степени даже нечестным по отношению к другим, но не в этом ли заключался весь смысл? Быть настолько умным, чтобы тебя не вычислили. И всё же, каким-то образом, жизнь сложилась не так, как он на то надеялся. Начать хотя бы с того, что само имя Драко Малфоя превратилось в настоящее клеймо позора. Не стоит также забывать о том, что на протяжении всех его школьных лет в Хогвартсе какая-то магглорожденная опережала Драко в учебе по всем фронтам. Ну и, наверное, следует закончить всё тем, что вот уже некоторое время та самая магглорожденная была так близка к тому, чтобы вот-вот растоптать его сердце на маленькие кусочки. Может быть когда-то все дороги и вели в Рим, но, исходя из жизненного опыта Драко Малфоя, всё почему-то всегда устремлялось к так любящей покомандовать лохматой всезнайке и непревзойденной зубриле — Гермионе Грейнджер. Что бы он ни решил или сделал: раздражающе глазища Грейнджер всегда каким-то образом продолжали маячить на горизонте его жизни, и это сбивало с толку. Он больше не был таким умным, когда находился вместе с ней в одной комнате. Не в этой жизни. Нет. Гениальность так и продолжала литься ручьями из головы Грейнджер. А любое его достижение она наверняка уже осилила два, а может и три года назад безо всякой на то подготовки. Он был Драко Малфоем и, собственно, как и поступают все Малфои, пошёл по пути Пожирателя Смерти, полагая, что мир мог быть более восхитительным, не порти его своим присутствием всезнающие грязнокровки. Каким-то образом эта дорога тоже вела к Грейнджер — в его гостиной, сотрясающейся в пронзительных криках, пока его тётка продолжала её пытать. Стоя там и замерев от ужаса, он внезапно понял, что мир без всезнающих грязнокровок вовсе не был лучше — то был мир с более низким потолком. Поэтому он ушёл от всей этой идеологии. Ему казалось, что поворот на сто восемьдесят градусов направит его туда, где Грейнджер больше никогда ему не повстречается. И тем не менее… Драко не был уверен, являлся ли мир настолько маленьким или же Грейнджер каким-то образом занимала в нём по-настоящему центральное место. Может быть, она сделала что-то, что нарушало все законы физики, раз сила притяжения продолжала их сталкивать. Кончилось всё тем, что они оказались в одном и том же благотворительном фонде — о чём он продолжал себя успокаивать: сама организация была огромной, да и активным её участником он не являлся — лишь продолжал выписывать стопки чеков на нужды фонда. Но потом каким-то образом его втянули в организацию благотворительного вечера, из-за чего им вдвоём с Грейнджер и пришлось планировать данное мероприятие. Драко говорил себе, что всё в порядке, пока очередная дорога то и дело, что продолжала воронкой засасывать его по направлению к ярким огромным глазам Грейнджер и к её поджатым в полной задумчивости губам. Отклонись он от курса в самый последний момент или же выкинь какой-нибудь очередной финт Вронского*, да что угодно — дорога всё равно приведет его обратно к Грейнджер. Весь вечер он напоминал себе об этом, пока опустошал один за другим бокалы шампанского. Пока танцевал с ней и держал в своих руках, продолжая тонуть в этих мучительно огромных глазах. Все было в порядке, пока в определенный момент перестало таковым являться. По всей видимости оказалось, что Драко выпил слишком много шампанского, пока твердил себе под нос, что это точно был последний раз, когда он общался с Грейнджер. Они остались одни в пустом банкетном зале. Грейнджер сняла с себя туфли и вытащила заколки из своей прически, чтобы помочь домашним эльфам всё прибрать. Её глаза становились всё больше и больше, и в тот момент, когда она взглянула на него и пошутила насчет тающей ледяной скульптуры, Драко забыл о каких-либо поворотах и финтах. Он её поцеловал. Он её поцеловал, и она ответила ему тем же, и они так и продолжали целоваться, пока поднимались вверх по лестнице, а затем по коридору к нему в спальню. Он стянул с неё платье и запустил свои руки в её густые локоны, упиваясь стонами, которые подобно каплям стекали с её умного рта; и продолжал покусывать, сжимать, целовать её потрясающую кожу; наблюдать за тем, как постепенно темнели её огромные глаза. Кончив в ней и засыпая в поцелуях и крепких объятиях, он решил, что, наверное, все дороги должны были вести к Грейнджер. Наверное, в этом и был весь смысл. Только когда Драко проснулся на следующее утро, она уже исчезла; и вот уже где-то в течение десяти часов он продолжал валяться в постели, в очередных попытках переосмыслить своё существование. Его дорога вела к Грейнджер, но теперь, когда он наконец-то достиг своей цели, Грейнджер исчезла — собрала свои вещи и ушла, не сказав ни слова — даже эльфам-домовикам. Он в отчаянии затянулся сигаретой меж своих пальцев. Теперь, когда на его горизонте не было Грейнджер с её невинными глазами, он больше не был уверен, в каком русле ему стоило продолжать двигаться. С тех пор, как ему было одиннадцать, существовало лишь два пути — навстречу Грейнджер или же подальше от неё — которые в итоге всегда имели одно и то же направление. Сейчас ему казалось, что стрелка его компаса то и дело, что бесконтрольно вращалась, и он понятия не имел, где был её курс навстречу, а где нет, да и вообще в чём заключалась природа всей вселенной. Поэтому он принял простое решение: не вставать с кровати, пока не сдохнет. Теория строилась на том, что благодаря чрезмерному распитию спиртного и курению табака, его продолжительность жизни могла сократиться аж вдвое, что означало лишь сорок или пятьдесят лет страданий. Мать приходила и пыталась заставить его спуститься на обед, но он наотрез отказался. Весь оставшийся день он продолжал опустошать запасы огневиски, и когда уже был совсем близок к тому, чтобы отключиться или же, скорее, умереть от алкогольного отравления, Грейнджер, наконец, материализовалась в его спальне. — Божеее, — невнятно произнёс он и присел, чтобы посмотреть на неё, — ну почему из-за тебя в моей жизни всегда полный пиздец? Она стояла и пристально смотрела на него, сложив свои руки. Драко же на это лишь взмахнул собственными: — Не имеет значения, что я делаю. Это всегда ты. Каждый раз, когда я ухожу, то всё равно заканчиваю тем, что возвращаюсь к тебе, но с другого ракурса. Не могу даже мирно откинуться в собственной постели. Драко прижал руку к своему сердцу и упал на подушки: — Что же я тебе такого сделал, чтобы всё это заслужить…? — он моргнул и затем добавил, — Помимо очевидного. Грейнджер продолжала молчать, что весьма сопутствовало удаче, ведь Драко было что ей сказать. — Ты разрушила мою жизнь. Уничтожила мою личность. Я никогда не был самым умным, а теперь и чистокровностью даже не впечатлить… да я и смирился с этим, но… но зачем? Сердце-то мне зачем разбивать? Он вновь взглянул на неё, всё еще сжимая свою «раненую» грудь. Она глубоко вздохнула и заправила несколько прядей волос за уши: — Драко… Мне нужно было воспользоваться портключом этим утром. Я уверена, что говорила тебе об этом. Драко моргнул и уставился в потолок. Как только слова слетели с её уст, он вспомнил, как она что-то бормотала о том, что не может остаться, пока он был занят, покрывая поцелуями её горло и стаскивая с неё платье. Что-то там про Швецию. — О, — медленно протянул он, — точно.