Драбблы по к-поп

[Я затрудняюсь сказать, что это все значит... Просто так вышло) Спасибо тебе <3] Джиён царапает доски, занозя пальцы. Он улыбается, словно бешеный пес и, если не нужно было бы быть тише воды, он расхохотался бы в голос. Его похитители лежат посреди комнаты в неловких изломанных позах. У одного на шее цветет вторая ярко-алая улыбка, а другой пачкает пол кровью из раздробленного арматурой виска. Джиён хочет жить. Осталось еще трое, он это знает так же точно, как и то, что сегодня - третье мая, а совсем скоро - день рождения его лучшего друга. Знание приходит само. Совершенно бессмысленное, но непреклонное и неотвратимое. Его держали здесь неделю и два дня. - Сейчас - полдень. - Мне все равно. Он останавливается. Замирает, сгорбившись над железным окровавленным прутом и ржавым, но заточенным о камень ножом. Медленно вытаскивает зубами занозу из-под ногтя указательного пальца и оглядывается на дверь. - Вставай. - Мгм. Если он хочет жить, он должен двигаться дальше. Он оттаскивает оба еще теплых тела в сторону, охлопывает их карманы, находит ключи и невесть зачем забирает с собой пачку сигарет, в которой почему-то лежат презервативы. Губы вновь расползаются в сумасшедшей улыбке. Он никогда не убивал людей, не курил и не трахался с первым встречным. - Отлично. - Отлично. Они поймали его ранним вечером. Еще даже не стемнело как следует, и вокруг ходили люди. Но так уж все устроено, до тех пор, пока проблемы у кого-то другого, шевелиться никто не будет. Все вышло до смешного просто и до противного быстро: сзади вдруг появились чьи-то грубые руки и прижали к его лицу остро пахнущую тряпку. У него не было ни шанса. А после Джиён не помнит ничего, ровно до того момента, как открыл глаза уже в этой комнате. В первый же час после того, как он пришел в себя, к нему запустили "первого". Он не сразу сумел совладать с гудящей как после пьянки головой, поэтому так и не смог толком сопротивляться, когда его подминали под себя и выкручивали за голову руки. Один плюс - он почти ничего не почувствовал. После первого был второй и третий. Это было уже хуже, потому что вата исчезла из черепной коробки, а все ощущения наоборот вернулись, обжигая нервные окончания. Джиён плакал, кричал, рычал и даже пытался угрожать. Третий избил его чтобы он утих, и Джиён мог руку дать на отсечение, что слышал там, за дверью, чей-то смех. После третьего был один из этих. Из тех, что сейчас уютно устроились в углу его бывшей темницы. Он принес ужин и обезбаливающее. Не сказав ни слова, он вышел, игнорируя просьбы Джиёна объяснить ему хоть что-нибудь. Бессмысленные, об этом он догадался и сам. В конце-концов, разве он не въехал в происходящее сразу же? Но звуки собственного голоса возвращали его к реальности, помогали думать яснее. Он должен был спрашивать, потому что тогда еще не мог набраться смелости разговаривать с собой самим. Трое в сутки. Это правило он тоже понял сам. Не больше, но и не меньше. Ровно трое. Его держали здесь неделю и два дня. - Сегодня вторник. - Заткнись. Джиён бежит, втягивая спертый воздух трепещущими ноздрями и пригибаясь к полу. Он не знает, что должен или может сделать. Но уверен наверняка, что еще одного дня трех он не выдержит. Из-за угла раздаются голоса. Первые голоса, что он слышит за долгое время. Джиён, словно кот, юркает к ближайшему темному углу и замирает там, прекращая, кажется, даже дышать. Пальцы любовно сжимаются вокруг рукояти ножа. Если бы он не нашел его в своем старом матрасе, ничего бы не вышло. Иногда ему кажется, что этот нож оставил кто-то из его троих. Кто-то у кого в груди еще бился хотя бы маленький огрызок сердца. Голоса приближаются, выныривая из-за угла, словно поезд из туннеля. Двое. Джиён знает что делать с двоими. Двое, это не трое. Двое, это просто отлично. - Словно мышь. - Я знаю. И снова давится смехом. Ему в кои то веки свободно. Он в кои-то веки жив. Нож легко полосит по чужому горлу, напиваясь кровью до тошноты. Второй успевает лишь обернуться и округлить губы в дурацком "о", прежде, чем лезвие по самую рукоятку входит в его грудную клетку. Джиён осторожно оттаскивает в сторону их тела. - Остался всего один. - Ага. Глупее не придумаешь. Джиён смаргивает, будто это поможет исчезнуть из комнаты человеку, которого он называл своим отцом, и появиться кому-нибудь другому. разумеется, этого не происходит. Джиён тихо воет, кусая изнутри щеки и хочет исчезнуть сам. Аннигилироваться. И еще жить. Чужая рука, почти нырнувшая в ящик стола, пришпиливается к дереву все тем же ржавым ножом. Джиён вытаскивает пистолет, за которым тянулся отец, и горько хмыкает. - Вот значит как? - Значит, так. Звук выстрела заглушается теплой курткой, что была надета на мужчине. Видимо, сегодня на улице довольно прохладно. Джиён отбрасывает пистолет в сторону и наконец-то хохочет, развязывая шнурки. Расстегивая пуговицы. Размазывая слезы по лицу. - Не больше трех. - Иди нахер! Это было так давно, что теперь кажется почти сном. Но иногда по ночам старые сны возвращаются. Джиён ёрзает по простыням до тех пор, пока рука Сынхёна не подтягивает его ближе, а мягкие нежные губы успокаивающе не прижимаются к влажному виску. Он расслабляется, вдыхая родной запах и затихает до утра. - Ты такой неловкий, - Сынхён смеется, но совсем беззлобно, - у тебя все из рук валится, дай-ка мне. Он оттесняет надувшегося Джиёна от раковины. - Подумаешь, - бурчит тот, - ну не мое ловкость рук... Что теперь поделаешь? Вместо ответа Сынхён целует его, нежно поглаживая по пояснице. Ржавый старый специально затупленный ножик все еще ему по руке. Джиён улыбается, словно ребенок, нашедший чужой клад под осколком бутылки. Пальцы бегают от рукоятки до кончика лезвия и обратно. Дыхание сбивается, ловя воздух мелкими колкими порциями. Ему тесно? - Пс...

Один среднестатистический гопник даже не понимает, что происходит. Он всего то как и сделал, что обычно подвалил к щуплому на вид пареньку, чтобы отобрать его деньги, а теперь у него на спине методично вырезают какое-то слово. Он и рад бы закричать, но рот крепко заткнут каким-то тряпьем. Один среднестатистический насильник так и не догадывается отчего милый мальчик, которого он подобрал себе на сегодня, вместо того, чтобы заливаться слезами, с кривой усмешкой делает первый надрез на его яичках. Он очень хочет убежать, но ноги чересчур прочно связаны. Один среднестатистический грабитель очень хочет забрать кошелек у этого вот малого, который не выглядит особенно сильным. Рукоятка ножа не очень-то эстетично смотрится в его глазнице, но это же ненадолго, в самом то деле. Можно и потерпеть чуть-чуть.

- Куда пойдем сегодня? - Куда захочешь, - Джиён мечтательно улыбается, перекатывая в пальцах монетку. - Ты босс. Сынхён хмыкает, разворачиваясь к двери, и замирает, уже занося ногу над ступенькой. Он медленно поворачивается обратно, находя взглядом чужие руки. Его зрачки дрожат, ощупывая пальцы Джиёна фаланга за фалангой. Язык, словно бы нехотя, проходится по верхней губе, а и без того низкий голос становится еще ниже, когда он тихо шепчет: - Кто ты? Джиён морщит переносицу, прячет монетку в карман и смеется. Смеется. Смеется. - Забавно? - Точно. - Не бойся... - Это я.