Красные волосы черных тонов.Или история одного чердака

Свет погас, а теперь, в сумерках, им приходится доставать запыленные свечи из шкафа, искать спички и покареженные временем подсвечники.Эта ночь обещает быть длинной.Слишком долго белый, матовый воск находился во тьме, он потускнел и окаменел, не рассчитывая больше ни на что.Двое молча сидят за столом.Светловолосый наслаждается видом чужих чёрт в полутьме, пока свеча, одна за другой, не вспыхивают.Мягкий, дрожащий свет подталкивает к чуждой откровенности. «Я недавно…болен был, вот, написал это.Взбрело в голову заняться таким жалким делом-автобиографией.Доказательством чего это служит? Не знаю.Пародия на Тургеневский дневник лишнего человека? Так он хоть правду там писал, а я мечтал.Конечно, многое додумано, но так интереснее.» — Зеро ищет чужие глаза, будто даже со злостью, вызванной страхом ожидания, наблюдает в собеседнике огонёк заинтересованности.Пальцы открывают тетрадь с неровным, местами прыгающим почерком.Человек покашливает, и на секунду закрывает глаза.Огонек вздрагивает и выдает тихим потрескиванием тайну этого странного парня: он давно держал тетрадь при себе, жаждал минуты, достойной рассказа, но, по натуре своей, не признал бы этого.Наконец, он опускает взгляд и начинает читать вслух: «Тьма и эйфория утробы спадали.Спокойствие и бессознательность вытеснены стуком сердца в ушах.Глухие удары поражали, и огонек свечи колыхался где-то в груди.Он мог бы не противиться ритму, уплыть в музыке плоти и исчезнуть.Умереть, не родившись.На данный же момент это существо обладало слишком сильной тягой к существованию.» Он запнулся, желая объяснить."Мне говорили, что была опасность мертворождения, это занятно, не так ли? Вранье чистой воды, отец лишь стращал».Криво улыбнувшись, не дожидается ответа и продолжает, чуть прищурившись, чтобы лучше видеть при тусклом свете: «Оно не знало какого это-жить, но бессознательно, непреодолимо стремилось.Гвалт запахов, цветов, образов, звуков нахлынули со всех сторон, притесняя и загоняя в куб реальности.Светом ему служило лишь слабое мерцание собственного разума, сейчас еще не окрепшего.Многое не зависело от комка, кричащего в больнице.Мир вокруг жил, вертелся, переливался и чаще всего был враждебен.Звуки, как фальшивая картинка, слились, врезаясь в ухо и винтом спускаясь во тьму, но вдруг тень загородила холодный потолок больницы.Он почувствовал, что эта тень-единственное живое родное существо в комнате.Странные звуки пробились к ушам.Слова, предложения…речь.С первых минут ребёнок полюбил течение, этот ручей мягкого голоса матери.Скрипнула дверь, по стенам запрыгал новый призрак, мрачный и зловещий, предвещаюший о своём приближении осколками ревности, ещё не давшими ростки.Младенца обдало стойким запахом сигаретного дыма и пота.Звуки, которые распространяла эта тень были хриплые, подобные першению в горле ворона.При его появлении милый рефлекс подался вперед.Всхлип младенца обратил на себя внимание отца, а мать слабо покачала на руках свёрток.Выражение переменилось, он будто улыбнулся и протянул руку к носу мальчика.Маленькая пятерня слабо схватила палец отца и в этот момент, всего на секунду, показалось, что все может быть хорошо, но радость сменилась кислым выражением.Он вышел, бросив какие-то слова и оставив жену отдыхать.Милая тень закрыла уставшие глаза, покачивая ребёнка.Они не дали ему имя.Не знали, как назвать самое дорогое в жизни многих.» На этот раз прервал рассказ полицейский с часто повторяемым им вскриком:"Неужели это правда?"В ответ Зеро лишь пожал плечами, не считая нужным напоминать о том, что фантазия его могла гулять по просторам жизни, как по белому листу, особенно в ранние годы: «Эта беременность вовсе казалась случайной, желаемой лишь Марией.Сейчас она вспоминала первую встречу с любимым, чтобы забыть о подобном надолго, до цветения подснежников-чаще весной она рассказывала эту сказку сыну.Их любимую песню, их первый танец.» «Так забавно, что я, не помня почти мамы, проанализировал ее образ.Звучит забавно и паршиво, но…"-парень не договорил, внутреннее чутье подсказывало ему, что это правильное описание. Оставалось лишь продолжать: «Когда рождается крик в роддоме, пара теряет себя, превращается в воспитателя, родителя, но перестаёт быть человеком как таковым, а те, кто не отдаются этому полностью-нерадивые и гадкие.Мысли Мари не были столь радикальны, но сердце было одержимо этим призраком.Отчего все говорят, что сердце не ошибается? Отчего принято, что люди, живущие чувствами и сердцем, всегда на стороне светлой правды? И если это так, почему человек так неистово стремиться к систематизации.Если общество не дало название этому ярлыку, лучше сделать это раньше! Нужно иметь название, прозвище для всего.Больше рамок для себя, берём в руки перманентный клей самостоятельно и рисуем, выжигаем на лбу знаки приговоров, не нуждаясь теперь во всеобщем подталкивании к могиле, успешно теперь сами справимся.Как хорошо, что люди не знают ещё душу или не верят.Иначе и ее бы расщепили на составляющие части, молекулы, разодрали на эксперименты, сгрызли и высосали эту кость, а после, опустошенную, кинули и сказали, что превзошли чувства, сердце, что это уже всё имеет название и обесценено, вылакана досуха тайна и неизвестность.Надеюсь, я не доживу до этих времен… Где-то читал я о том, что Бог должен существовать, потому что мир непостоянен и должно быть нечто незыблемое.Так, вероятно, и сердце.Или же душа нашей героини была узка из-за обстоятельств жизни, разум надорвал её понимание родительства. Сейчас она занята лишь Максимом-они выбрали имя ребёнку только на втором месяце.Редеющее золото листьев лишь однажды смог уловить мутный взгляд-мать подошла с ним на руках к окну.Бусины катились по щекам, нанося румянец.Ребёнок  плакал, смотря на увядающую жизнь, прозрачное и лёгкое ещё небо, ярко-красные ягоды рябины.С новой силой всколыхнулось в нем желание жить, разодрало грудь и выплеснулось криком.Бардовая кисть, окаймлённая темными листочками, мягко качнулась и еле слышно постучала. Она сидит у окна, а за стеклом порхает снег.Мысль о сыне переливается, словно гирлянда, трясется чистым колокольным звоном, и улыбка не сходит с её лица.Она выросла в детдоме и теперь вполне становится ясен и её подход и её принципы.Снежинка за снежинкой катится вниз небо, словно облака мелко-мелко рвут в клочья, и ошметки падают на землю, покрывают всё, скрывают многое.Ребёнок сидит на ковре тихо лепеча что-то на свой лад.Может, он мчится на коне по степи в своих мечтах? Может, исследует чудные миры? Чем наполнена голова маленького человека.А может, он как раз таки ярче взрослых наблюдает реальность, ведь не знает ещё своей личности, путающей нас. Чистый кобальтовый взгляд скрупулёзно выискивает новое и впитывает. Мрачная тень вновь прыгает по стене, но как-то неуверенно ступая и пошатываясь под тяжестью вина.Лицо матери медленно тускнеет и взгляд утыкается в распаленное алкоголем тело мужа.Резко она встает, будто оживает в ней прежний пыл, стертый характер, своевольная независимость.Иллюзия.Рефлекс тускнеет под самодовольным лишь ежеминутно виноватым взором мужчины. Глаза улавливают, поглощают, зрачки впитывают. Андрей нервно покосился на ребёнка:"Ненавижу».-первое слово, которое маленький человек расслышал четко, ясно, и по интонации понял что-то сокровенное, спрятанное от матери.Ведь она считала, как было ясно из контекста, что проблемы на работе её партнёр назвал нелестным словом.А на улице замер снег, скрывая звуки, поедая правду. «Я правда помню этот момент или лишь убедил себя в этом, трудно отличать выдумку от реальности, если не слишком и хочешь.Парадоксально, мне ведь тогда год был или меньше.Это отцовское «ненавижу» послужило явной завязкой"-горечь промелькнула в единственном зрачке, окрасившись тут же в колкую злость. «Грязь.Сырость.Блеклая зелень, еле живая, пробивающаяся на волю.Мать вывела его, красочно рассказывая истории, которые он ещё не в силах понять.Ручей журчит у ног.Она улыбалась и подставляла бледное лицо лучам, ей явно по душе робкое ещё пение птиц и хрупкая листва, первые травинки.Воспоминания уносили её разум дальше, мчались, маня.Ветер помнил их встречу.Пересекшиеся взгляды, робкие и самодовольные.Тогда она была другой, казалось, он тоже был лучше, добрее. С влюбленными глазами, полными тепла, мать вела рассказ: Андрей, будучи студентом, еще не вылетев из института, затесался в местную банду, просаживал родительские деньги на выпивку, грубое веселье и разбитые надежды…» Первая встреча окончилась звонкой пощечиной и свистом незнакомцев со всех сторон.Она вышла на улицу, залитую мягким, золотистым светом фонарей-мир затих, визжащий голос негодования улегся.Он был там, взгляд сверкал, и неведомая дымка вкралась в зрачок.Мари не знала, что это азарт.Вихрем закружило два лепестка в мелодиях рока.Но постепенно его речь звучала все громче, властнее, а ее тень блекла.Даже сейчас, на прогулке с сыном, она не может раскрыть глаза и поднять их в небо, увидеть, чем она стала."Он такой преданный, любимый, никогда не бросит меня и, если немного и мучит ревностью, то лишь из лучших побуждений.Он не уверен в себе, мы поможем ему, правда?"Желая быть исцеляющей, меняющей матерью Терезой, она чувствовала себя жертвой, и считала это его спасением.Слишком шло Мари это смиренное, но такое горделивое платье.С покорным наклоном головы шагала она в чуждой душе, закрыв глаза, ведя за руку сына.Страдания, крики-лишь испытания, человек, заточивший в крепость девушку, не ужасен, он просто одинок.Нужно понимать, помочь, пожертвовать собой, пожертвовать слишком многим, чтобы однажды понять-ему это не нужно, просто наслаждаясь положением короля, избалованный с детства, муж не переменится.Этого ей не суждено узреть.Она не смотрела в голубую даль, перед ней лишь белый потолок комнаты, на котором волшебно плясали отражения и тени.Ребёнок без имени преломил любовь Андрея, заставил проявить себялюбие с новой жестокостью, вылившейся в частые задержки на работе, поздние возвращения домой, громкие разговоры, ссоры.И в то же время собственническое отношение не угасало в нём, служа пламенем для будущего греха.Вернемся к весенней прогулке.Единственное, что нравилось Зеро в  эту пору-искать потерянное.Люди зимой так много забывают: выпавшая из кармана мелочь, пузырёк, фигурка, камушек-все попадало в детские ручонки и карман.По дороге в маленький детский сад, слишком запущенный даже для глубинки, он подбирал вещички, которые несчадно изымали, так и не возвращая, считая мусором драгоценности. Возвращаясь домой, ребёнок вместе с мамой мог вдоволь поиграть в это.Даже Андрей терпел странности, позволяя бродить по улице, пока сигареты две не истлевали. На полях полицейский увидел приписку:"Здесь весна лучше, городская, грязная пора с потоками растаявшей воды и бледными, мрачными водопадами человеческий массы, желающей или пожрать друг друга, откусить кусок в милейшей влюбленности, или вскрыть вены.» «-Наверное, удивительно, что я сам перемежаю прозвище Зеро и имя Максим, да? Привычнее прозвище то."Ноль»,"ничто»,"дырка от бублика"-поэтичность сквозит.Легко можно дойти, кто дал его мне ещё в детском саду.Если подумать, такая нелепая ситуация, отец знает толк в шутках.Однажды назвав меня так, он сказал маме, которая вовсе не знала языков, что это переводится как «мальчик» или «сынок», но так может обращаться только представитель мужского рода к дитяте.» Юноша напротив горько приподнял брови:"Это…не смешно» В ответ получил лишь: «А ты ранимый больно за других, не жить тебе хорошо».Зеро же не договорил, что для него есть прозвище.Это точка отсчёта, самое начало.Являясь никем, он отвергает всё, что было и будет, так что лично он вполне понимал прозвище и романтично. «Это была одна из ночей, когда ребенок впервые уловил свои мысли ясно.Думы трехлетнего Зеро являли собой серые образы, чёткий текст на грязном фоне, а после вовсе иное.Впервые чувствовалось, что мальчик попал в чуждый мир.Зеркало сна отражало прошлую жизнь, которую в силах увидеть лишь ребенок, чья душа до конца не забыла ужасов прошлого.От столь чистого, искрящего безысходностью откровения он заплакал ибо не  умел сказать ничего, да и вряд ли человек способен выразить столь печальную картину, коей являлась душа забывающая, но навечно оставляющая отпечаток, нет, скорее еле заметную тень в сердце.Возможно, этим определяется склонность человека к определенному врожденному пороку? Последнее воспоминание, тающее в свете индивидуализма, оттесняющее еле уловимую печать-вот ответ.Никто не услышал детских стенаний, не спросил их причин.Откуда в нем была бесконечная тяга к существованию, чем более он был несчастен? Но вместе с этим отчаянием и пустотой пришла мысль о необходимости кого-то рядом.Как тень должен быть кто-то, поддерживающий, желающий вызвать смех слегка глупым поведением.» Усыпленный и успокоенный этой идеей мальчик закрыл глаза.Утром его разум, забыв о ночных тенях, сиял вместе с летним солнцем, рождая лучшую и самую искреннюю улыбку в жизни этого человека.Мать мягко аккомпанировала ему, растягивая свои губы.Сегодня они шли на озеро, чтобы Зеро увидел живописное место, где и умереть было не жаль, как сказал Андрей. Полуденный зной спустился на песок, мягко и тяжело ступая, приблизился к кромке воды, где сидел мальчик, и замер, не решаясь тронуть.Впервые Максим видел отца улыбающимся рядом с мамой.Мари выглядела счастливой и лучистыми глазами смотрела на него.Наконец! Она не обращается с ребёнком, будто это священный грааль, она смотрит на Адриана.Это не должно выветриться, пропасть.В таком настроении и с такими думами подошёл мужчина к мальчику, чтобы научить того плавать.Переживающая Мари осталась на берегу, далеко. «Они один на один.Андрей уже не улыбался, его губы сомкнуты в тонкую бледную нить, а взгляд лихорадочно блуждает, запутанный мрачными переливами.Зеро крепко, доверчиво держит отца за руку, но вдруг силы изменяют ему и он соскальзывает, барахтается.Вода смыкается, плывет размытым зеркалом перед глазами.Вдыхать всё труднее и труднее-лёгкие начинают гореть.Руки и ноги беспорядочно, бесполезно бьют по воде, лишь погребая под новым слоем синевы.Сознание помутнело, вонзив во все тело свинцовую тяжесть, веки опустились. «Она меня возненавидит, если он умрёт!"-лишь эта мысль сподвигла Андрея подхватить ребёнка и вытащить на берег к бегущей на встречу Мари.Громкие хрипы вырвались из глотки и вернули вид спокойного летнего дня, перемежающегося с кашлем и водой из лёгких мальчика.Андрей действовал быстро и умело-это ему не впервой, но и на этот раз всё было сухо, машинально.Механические, отточенные движения мелькали и не позволяли даже предположить, что человек с чёрными как смоль волосами мог быть отцом бедолаги.Пожалуй, только это и спасло мальчишку, ведь если бы рука взрослого дрогнула…» -"Не может быть! Неужели это все Так и было?"-Негодование, даже недоверие перечеркнули интонации голоса. -"Воду я не люблю, глубокие места, если быть точнее.И это вполне может быть, ведь было и тогда.Все это пустое в сравнении с бесконечностью и вероятностью смерти куда более нелепой. -Если сравнивать, что угодно со вселенной, то оно и покажется мелким и ничтожным! -И ты теперь хочешь взять за эту вселенную человеческую жизнь, ха? Тогда и звезды покажутся жалкой горошиной, человек мечтать о великом перестанет! Пока он способен преуменьшить цену жизни своей или чужой, способен убить, пожертвовать, то и романтика, идеалы, красота, эстетика будут виться.А иначе все погрязнет в мелких уступках меншинству, не дай Бог обидеть, задеть чужое эго! Люди путают жизнь и личность.На крови и любовь и красота стоят. -Так лучше чувствовать себя ничтожным? -В идеале, конечно, воссоединение с целым, что там еще говорил Платон Каратаев Пьеру? Для меня же лишь бесконечность должна остаться абсолютом, представляя собой недостижимую бордовую красоту и пустоту, без подмены понятий.А любовь ко всем есть махровое равнодушие с примесью подхалимства и излишней покорности.Много я думал об этом, вот и звучу уверенно и красиво, на деле любая теория с практикой не совместима, а моя теория, может, и не доказуема, но она есть, так пусть глотает воздух.Когда я проверил… Они вновь не договорили, а то просидели за одним таким толком целую ночь.Да и оба понимали, что перевели неловкий разговор в общечеловеческие масштабы лишь потому что один боялся сказать, а другой подумать, что это лишь несчастный случай, где отец-не злодей, а растерявшийся человек. «Последний хрип сорвался с губ.Взгляд преобрел ясность и ту же скурпулезность.Небо сменилось светлым песком, зеленью травы.Мари, заливаясь слезами, облегченно вскрикнула и обняла сына.Тёмная фигура мужчины отступила и села на траву, скрываясь, будто чувствуя свою вину.Максим хватался за платье мамы и судорожно искал уверенности, что это все ещё жизнь, но, вот, он уже успокоился, лишь не желая подходить к воде ближе необходимого.Мужчина с кривой, мрачной усмешкой наблюдал, как ребёнок навсегда закрыл для себя жажду морских приключений.Мари осуждающе кинулась было упрекнуть, он в ответ лишь обнял её, сплетая тут же историю о некудышных женских нервах, что все де уже прошло.Зеро ушёл к траве и рассматривал цветы, предпочтя синеву василька, волнам. -"Как же ты мог не почувствовать, как он соскальзывает?"-дрожащий голос сорвался на шепот. -"В мрачные времена войны так не допрашивали, дорогая, -с явным довольством собой ответил Андрей, -я его не спас? Как и другого спас.Что тут обсуждать."Мысль о спасении кого-то доставляла ему невыносимое удовольствие, однако то, что это был тот, кто отбирает внимание Её, заставляет заботиться-Андрей сжал кулаки, но тут же видимо примирился с своей участью, лишь в радужке кобальтового цвета светилась искра неугашенных злости и мрака.Остаток дня лился лишь мягкий свет правого, тёмного глаза и Андрей вел себя покладисто, даже сыграл с сыном, подбрасывая его в воздух, борясь с секундым желанием не поймать.Как историк, спаситель одной жизни, мужчина представлял насколько хрупко тело и детские кости.» Не подумайте, однако, что этот человек так ужасен, беспросветно зол и испорчен.О, нет, просто худшая сторона брала верх при взгляде на Максима.Родители Андрея крайне заботились о своём детище, возлагая надежды, но не требуя ничего строго.Своим слёзно-заботливым, даже не мягким, а приторным воспитанием они оттеснили друг от друга братьев, считая первенца неудавшимся мечтателем, но Андрей, этот чудо-мальчик-другое дело. Отец и мать вложили в него и понятие чести дружеской, любви, безвозвратно искореженной осколками собственничества, но все же преданной; умение заняться понравившимся делом, непокорности перед несправедливостью, если только она не касалась его отношения к другим, но взлелеяв в нем самолюбие, тягу к власти над другим, предпринимательскую хватку, ревность до глухоты к человечности, ярость при намеке на неисполнение своих желаний, но он и мог потрудиться для исполнения оных, что явно видно из его школьных лет.Старички на радоваться не могли, узнав о беременности Мари, хоть и не совсем признавали невесту-она неизвестно какого роду-племени, но недолго суждено было им на расстоянии улыбаться и звонить почти каждый вечер, с надеждой уловить первые слова внука.Недаром из детского ротика не вынуть было ни слова до их смерти. «Автокатастрофы в наше время-предмет распространённый, вот и им не посчастливилось испить чашу из мятого металла с запахом пролитого бензина.На похоронах впервые за долгие годы встретились братья, недоуменно, испуганно, с грустью смотря то на гроб, то на друг друга, и не видя разницы (но это внутренним взором).Внешне все выглядело вполне степенно, тактично, как и учили родители, со стороны Андрея.Никогда не считая себя чувственным, он лишь скорбно поджимал губы и прятал взгляд карией радужки при высказываниях сожаления.Внутренне он был опустошен, ведь родители были ценны для его души, и она, беспокойная и мрачная, туманом печали покрыла всё, запертая на замок молчания.Брат, Савва, наоборот, даже плакал, что совершенно странно смотрелось с его широкоплечей молодостью и  неряшливым, запущенным видом.Этот человек желал лишь свободы, мечтал, жил просто, даже бедно, говорил всё, что думает и чувствует.» Невольная улыбка пробежала по лицу при словах о дяде:"И здесь моя память на удивление гибка.Этот человек был неплох.Хоть и обладал странной тягой к милосердию и чувственности.На юродивого похож, даже речью.Сейчас он в Америке.Слышал, что переехал туда, продав пустовавшую квартиру и купив трейлер.Мёртв уже, наверное» Мари хоть и относилась настороженно к этому сердобольному мечтателю, но в глубине души знала, что может ему доверять.Люди не принимали Савву всерьёз, считали его странным и излишне эмоциональным, но, может, они завидовали? Исходились желчью внутренней из-за собственной слабости: зависимости от мнения, от страха каждого будущего слова, действия.Они не могли быть как он и порицали за то.Родственники и друзья, знакомые и просто парочка любопытных с извращенным интересом наблюдали за братьями, скребя когтями мнений, утаскивая неверные слова, излишнюю сдержанность или чрезмерную слезливость к себе, сгребая это в огромную мусорную кучу, и составляли мнение из пенопласта и целофана:"воспитанно» или «излишне».Мари, одетая в скромное, черное платье, чувствовала молчаливую скорбь мужа, алчные взгляды вокруг, желающие то ли наследство то ли просто любой ошибки со стороны, чтобы напомнить милосердно, что не я первый, не я последний в погоне за посмертной  любовью мертвяка, а так как трупы не имеют души-суть биология, то и любовь материальная теперь, и невольно вспоминала давно прошедшее её детство.Сплин или же проще, хандра, взглянула и заметила сироту, вцепилась в горло и вынудила желать откровения.Первый, кто зашёл на кухню был Савва, утирающий выступившие вновь слёзы.Мальчик был с Мари, он сидел тихо и смотрел в окно на небольшой сад, навострив уши, зная, что мать станет говорить ещё раньше, чем Мари сама это осознала.Он учился откровенности.Женщина начала свою исповедь, подозвав робко Савву и усадив его рядом: Понимаю, как тебе тяжело.Вижу, как и ему… Взгляд ищет поддержки и мужчина протягивает руку и кладет поверх чужой, мягко пожимая: «Воистину, да нешто ты хочешь сказать что-то другое?» Мари покачала головой, удивляясь его проницательности: «Ты прав.не хочу сваливать все на кого-то, но обстоятельства."Савва улыбнулся и жестом показал, что ничего в этом плохого нет: «Я хоть и плачу, но знаю, что они в лучшем мире, плачу бишь от эгоизму собственного.Ты молви, что хотела."Слова закапали из полуоткрытых губ, сначала сдержанно, как первые бусины летнего дождя, после, собрались в паузе и хлынули тонкими нитями вниз.Мальчик сидел с закрытыми глазами и слушал, ловя интонации:"Мне нужно хоть кому-то рассказать сейчас это."Может, ты знаешь всё уже, но надо.Вот и покончим с застенчивостью и извинениями.» — лицо еле заметно изменилось, заискрившись никогда невиданными спокойствием и уверенностью.Прежними спокойствием и уверенностью.Ранние капли звучали даже с дикой гордостью: «Я сирота, родилась в другом селе, но не так далеко.Не знаю почему родители отказались, но я оказалась там, где и должна.Нет ничего в моей жизни ужасного и не было.Жалею только, что не помню своего брата.Его отправили в другое место, маленький совсем.Это уже потом узнала, отправили позже намного, да и появился он многим позже.Когда с родителями решила познакомиться: захотелось узнать откуда я, спросить лично «почему» и «за что», тогда и увидела его маленьким, таким желанным в отличие от меня.Зависть тогда взяла, ревность.До сих пор помню.Оказалось, что все не так хорошо, как на вид.Они пили-ничего я не дозналась.Лицо, даже глаза или цвет волос не помню.Не стала и искать, что зря человека тревожить, мы чужие люди.В приюте мне нравилось, хоть и бывали драки, ссоры-пришлось учиться стоять за себя. Ты не смотри, что я такая сейчас… Любовь к Нему изменила меня.К концу школы я оторва была, ведьмой кликали, чертовкой.Жила по-прежнему в детдоме, вот он был далековато отсюда, но как сейчас помню: 15 марта около шести вечера подъехала к зданию старая, потрепанная машина и из неё поднялся благовидно-почтенного вида человек лет 56 с седенькими волосами и в очках, подошёл ко мне, курящей у забора."На территории ни-ни, а вот шаг за жиденькую траву и делай, что знаешь"Спросил, улыбаясь мило, где кабинет директора, упомянув, что знакомый давний и друг.Ответила я тогда грубо, хорошо, что не обматерила, дура, не знала, что моё будущее в очках стоит и смотрит.Старичок ушёл, видимо, зная и без точного ответа, куда надо.Я понимала, что меня скоро выпихнут, тогда уже почти 18 было, а училась я из рук вон плохо, вот и захотел директор «благосклонно» дать мне второй, такой «нужный» шанс,» -рассказывая свою жизнь Мэри переживала её заново, припоминая и чувствуя то же, что тогда.