Упырица

Вот горе горькое! — занемогла княжна Вацлава: легла и не встаёт — и трясёт её, и душит — всю-то грудь разодрала — и румянец страшный: алый-алый. Что такое? — а вот что говорят: приезжал посол из Московии — тихий и бледный — целовал руку княжне. Раздевали её потом, обморочную, смотрят — а на руке-то рана... Лежит княжна — в перинах мечется, а они от крови красны! — будто кто гранаты рассыпал. Мучилась, мучилась — и на седьмой день померла. Собрались старицы — обмыли, расчесали чёрные косы, перевили лентами, в подвенечное платье одели. Страшна княжна — в лице ни кровинки, синие губы ухмыляются — а глаза открыты. «Ах! — зашептались. — Высматривает!» Закроют ей глаза — глядь: а она опять смотрит. Понесли княжну. Падает снег на мёртвое лицо — и краснеет. Оглянулись и встали, как вкопанные — только ветер чёрные хоругви треплет. Видит ксендз: течёт кровь — по щекам, по кружевам, из гроба каплет — и на белый снег. Учуяли псы, сбежались на кровь — да не трогают: скулят, воют. Крестятся люди, а покойница в гробу улыбается. Принесли княжну в чёрный костёл — только ступили на порог, как свечи погасли — заскрежетало, заворочалось по углам: у гробов крышки затряслись — вышли мертвецы на княжну любоваться… Среди бела дня! — бросили люди гроб, двери позакрывали. У ксендза от страха руки тряслись — едва-едва крест над порогом начертил. Пришла ночь беззвёздная — сидит князь и на костёл в окно поглядывает. Страшная ночь: на кресте ворон каркает, в костёле ветер воет — да только то не ветер, а молодая княжна! Услышал вой бравый офицер — зять княжеский — дрогнул, вино пролил — поползло пятно по мундиру. Покачал головой старый князь — дурной знак! — но остановить не посмел: «Иди, офицер, в костёл — почти княжну усопшую». Стоит княжеский караул, не дремлет — а вокруг тишина: не скрипят гробы, нетопыри попрятались — свечей крылом не гасят… Вот и полночь пробило — загудел на башне колокол — спят офицеры, только одному не спится. Видит: откинулась крышка — и села в гробу княжна. Светлая, мягкая — как лунный свет — улыбается кротко, будто узнала — кружевным рукавом манит: «Подойди к невесте». Подошёл офицер — обняла его княжна, по щеке погладила — да голову с плеч и сорвала. Из безглавого тела кровь хлещет — а она пьёт да хохочет… Брызнула кровь на лицо — проснулись офицеры: палят, да куда там! Княжну пуля не берёт — разодрала офицеров в клочья, мяса сладкого наелась. Слышит старый князь: стреляют в костёле — упаси Бог! Тут и петух пропел. По утру холодному пришли — останки забрали. Всех съела упырица, кости по гробам разбросала, а сама лежит — сытая и ласковая. Погоревал князь над зятевыми косточками: «Зачем, дочка, суженого съела?» — а княжна молчит да улыбается. Пошла молва по замку: княжна-то упырица! — да и пан-князь хорош: не отсёк голову доченьке, в сердце кол не вбил, на костре не сжёг — а всё потому, что сам с нечистым знается. Видели, как над башней мышь летучая кружит — большая-пребольшая... Эге! — вот помрёт князь-колдун, так и поедят нас упыри поедом. Сидит князь в высокой башне — не колдует и не ворожит — о проклятой дочери печалится. Чу! — заворочалась тьма в углу, поползла из нор мышиных, из тенёт паучьих — вылезла чёрной кошкой. Кошка толстая, дымчатая, глаза углями — и урчит: — Не горюйте, пан-князь, спасу вашу дочь. — Кто говорит? — Это я, Ядзита. Вышла из угла Ядзита горбатая, ряску оправила — поклонилась князю, бельмастым глазом зыркнула — так тому и страшно стало. Ни стара Ядзита, ни молода — плюнул князь: чёрт её разберёт! — Чёрт мне дядька двоюродный, — смеётся Ядзита: угадала. — Не бойся, князь, только дай мне меч, что из Святой земли тебе привезли — увидишь, что будет. Ничего князю не жалко — отдал Ядзите меч, а был он чистого серебра! — гладкий, как зеркало. Свечерело. Зашла Ядзита в костёл — нахмурилась: всюду кости человечьи — чёрные коты мясо догладывают — у Девы голова отбита, а вместо неё череп безглазый. Упырица лежит в гробу, полночи ждёт. Белое платье от крови почернело. Покачала головой Ядзита. — И не стыдно тебе, ясная панна? Княжна молчит, улыбается. Встала Ядзита, мечом круг очертила — на рукоять оперлась и ждёт, молитовку тихо шепчет. Зашевелился на колокольне мертвец, ударил в колокол: полночь пробило. Встала из гроба упырица — глаза загорелись жёлтые. Заскрежетала зубами: — Ах, позабыл про меня батюшка! — и пошла беситься: гробы ворочает, кости расшвыривает — мяса ищет, а мяса-то и нет. — Есть хочу! Обернулась: принюхалась, как зверь, облизнулась. А Ядзита не боится — только посмеивается. — Не тревожь костей, ясная панна, лучше сама подойди. Взвыла упырица, заметалась — ищет Ядзиту — когтями стены царапает: «Разорву!» Близко-близко подобралась, гнильём пахнуло… Перекрестила Ядзита меч — да и отсекла княжне руку! Полилась чёрная кровь, из предплечья гадюки клубком полезли, зашипели страшно — Ядзита им головы каблуком и раздавила. Ослабла княжна — и тихо, как птица, Ядзите на руки легла: порозовела, задышала — застонала тихонечко. — Вот так, ясная панна, — завязала ей Ядзита рану платком, поцеловала княжну, — не плачь: князь тебе руку из серебра скуёт. Погладила её по голове — и уснула княжна, унялась кровь. Взяла её Ядзита, в замок понесла. Ночь тихая, и звёзды их провожают. Не идёт Ядзита — летит, точно ветер её несёт. Дивятся висельники, что у дороги висят, рты кровавые разевают: «Живая мёртвую тащит!» А княжна-то живая: дышит, и сердечко бьётся… Сидит старый князь сам не свой — уж облака заалели, а он всё ждёт-пождёт — как вдруг слышит: «Открывай, князь!» Открыл — святая Богородица! — дочка живая стоит: светлая, как заря, и клыков острых нет… а рядом Ядзита. Обрадовался князь. — Уж чем тебя одарить, Ядзита? Вот платья княгини, шитые золотом, вот венец рубиновый… Бери, Ядзита! Засмеялась Ядзита. — Нет, князь, не возьму — оставь княгине-покойнице. Ничего не возьму, только отдай мне княжну Вацлаву. Испугался князь, весь затрясся. — Вот чертовка! Да на что тебе княжна? — Я, отец, только с той пойду, кто меня спасла, — говорит вдруг княжна, а голос строгий-строгий, хрустальный, — не взыщи: всех женихов-то я съела. Взъярился князь — стол дубовый в щепки изрубил, а что поделать? Выковали княжне руку из серебра — краше живой! — и на каждом пальце по колечку. Взяла Ядзита княжну за ладонь серебряную да из замка и увела. Говорят, где шли они — там снег стаял, маки проросли: до тёмного леса алая тропка шла, а там и пропала.