Враг

- Тошка, ну куда же ты собрался, дурачок? Убьют же тебя, ей богу убьют,- кричала мне вслед Машка. - Ничего ты не понимаешь, женщина. Ничего не понимаешь, - я лишь фыркнул на нее и, не оглядываясь, вошел в здание. Я вошел в большое здание, которое раньше было школой, а сейчас оно стало военным госпиталем. Тут же можно было записаться в добровольцы на фронт. Война началась неожиданно для нас, как-то утром, когда мы с Машкой мирно посапывали в постели, а телевизор тихо работал в углу, раздался громкий сигнал, похожий на сигнал-предупреждение. Мы вмиг с Машкой проснулись, я сразу же подскочил к телевизору и сделал погромче. Ведущая новостей обьявила ужаснейшую новость: началась война с соседней страной. Меня будто накрыло, я почувствовал, что должен защитить свою Родину от напасти захватчика. На самом деле, я всегда хотел быть военным, всегда хотел стрелять во врагов нашей Отчизны, всегда хотел быть героем. А тут такой шанс выдался. Через несколько месяцев, после военной подготовки, я отправился в пункт сбора добровольцев. Я прошел в небольшой кабинет (бывший кабинет директора школы), там сидел усатый мужчина, судя по погонам, лейтенант, а также стояла пара парней, таких же добровольцев, как и я. - О, еще один, отлично! Как хорошо, что у нас в стране такая патриотичная молодежь выросла!,- этот усач усмехнулся и погладил свои усы кончиками пальцев, - так, ну и кем ты у нас будешь? - Моисейко Тимофей Иванович, товарищ лейтенант!,- я встал по струнке ровно и отдал честь офицеру. - Так, отлично, Тимофей, записывайся, - лейтенант пододвинул ко мне планшет, к которому было прикреплено пара листов бумаги со списками, и ручку. Я быстро записал свое имя и данные. Поставив все необходимые подписи, я был свободен, как птица. Лейтенант Шувалов сказал, что сбор добровольцев состоится через неделю в 6 утра у школы. Я был рад тому, что я наконец-то стану героем для своей страны, что буду уничтожать врага направо и налево. Когда я пришел домой, Машка рыдала. Я подошел к ней и обнял ее за плечи, она от этого жеста только с новой силой заревела. Чего она ревет-то? Я не понимаю, почему. Я же буду защищать ее, нашу Родину, а она рыдает. Я отдам долг своей Родине, поступлю, как настоящий мужчина. Я решил не сыпать ей соль на рану и пошел в другую комнату смотреть телевизор. Я пытался сделать звук погромче, чтобы не слышать этого рева белуги на кухне, но Машка была безутешна. - Ну что же ты наделал?,- она наконец-то перестала рыдать и пришла ко мне. - Я сделал так, как должен был, что не так?,- я презрительно посмотрел на нее. - Убьют же, милый, убьют тебя там. А я что делать буду? Что со мной будет, если ты погибнешь, ты подумал?,- из ее глаз вновь потекли слезы. - Чего ты меня хоронишь-то, а? Я живой, здоровый, а ты уже меня оплакиваешь,- я встал с кресла и пошел на выход из квартиры. Пусть поплачет, пусть успокоится, но я не хочу этого слышать. - Убьют же, убьют!,- она вновь белугой заревела, ну а я сбежал по лестничной клетке вниз и закурил. Ей богу, не понимаю этих женщин. Я еще даже не на фронте, а она уже меня хоронит раньше времени. С чего она вообще взяла, что меня убьют? Я вот не думаю, что паду на фронте смертью храбрых. Вообще героем вернусь! Тогда уж посмотрим, что она мне тогда скажет. Весь день я прослонялся по улицам, рассматривая агитационные плакаты и разбитые бомбандировками здания. Видел плачущих женщин у почты, которые чуть ли не на колени падали от горя, которое узнали из похоронки. От этого я только больше возненавидел наших, нет, уже своих врагов. Ближе к вечеру я соизволил вернуться домой, Машка все также рыдала, но намного тише и всхлипывала. Она уже готова была на меня упасть, повиснуть на мне, но я ее грубо оттолкнул. Нечего меня жалеть, не для этого я родился. Ровно через неделю я прибыл к пункту сбора добровольцев в назначенное время. Машка потащилась со мной и всю дорогу прорыдала. Ну за что мне это? Мне, как и всем добровольцам, выдали кулек с формой и сапоги. Я с гордостью его взял и, поцеловав Машку крепко в губы, запрыгнул в кузов грузовика, который нас должен был до аэропорта доставить. Когда мы уезжали,я видел лишь плачущих женщин, которые провожали своих сыновей, братьев, возлюбленных, от этого зрелища в сердце что-то екнуло. Ну ничего, Машка, я еще вернусь, вот увидишь, вернусь. Нас довезли до аэропорта, там бегало множество новобранцев он самолета к самолету. Нас тоже выгрузили из грузовика и построили. Лейтенант Шувалов всех нас пересчитал и приказал двигать булки к самолету. Самолет был уже весь побитый и покоцаный, но именно он разделил мою жизнь на до и после. Именно он должен был доставить меня прямиком на фронт, где я буду без жалости уничтожать врага, где я стану настоящим героем. Мы прибыли на базу наших войск где-то через 4 часа, где нас уже посадили в маленькие грузовики и повезли непосредственно на фронт. Было немного страшно и волнительно, как перед концертом в детском саду. Через пару часов уже были слышны автоматные очереди и звуки взрывов, были слышны душераздирающие крики. От такого звукового ансамбля у меня затряслись колени. Мне стало по-настоящему страшно. Я взглянул на своих сослуживцев: у них всех были каменные лица, кто-то молился, кто-то просто весь трясся, как сухой лист на ветру, а кто-то просто сидел и смотрел в одну точку. Теперь я понимаю, почему многие солдаты не хотят возвращаться на фронт, почему под угрозой трибунала всех гонят обратно. Мне хватило одних только звуков, чтобы осознать, насколько война страшная. Чем ближе мы подьезжали, тем страшнее мне становилось, тем сложнее было держать себя в руках. Нас недовезли пару километров до передовой, чтобы не дай бог технику подбили, поэтому нам нужно было своим ходом пробираться через лес. - Ну что, бойцы, страшно?,- лейтенант лишь усмехнулся, глядя на наши изуродованные страхом лица. Он еще раз нас всех оглядел и фыркнул что-то себе в усы. Мы продолжали идти, прислушиваясь к каждому шороху, что был в лесу. Оружия у нас еще не было, кроме саперных лопаток, да армейских ножей, поэтому мы были легкой добычей для партизан. - Так, сейчас, юнцы, всем тихо, здесь могут быть дезертиры и партизаны, так что все гуськом за мамой-уткой шагом-марш!,- внезапно прошипел нам лейтенант. - Так точно, товарищ лейтенант!,- мы все дружно шепотом ответили ему. Дальше мы передвигались чуть ли не ползком. Был высок риск нарваться на партизан вражеской армии, поэтому мы были ниже травы, тише воды. Но все обошлось без происшествий, поэтому наш маленький отряд успешно прибыл на место нашей дислокации. Нас встретили очень тепло, потому что мы привезли "старичкам" сигарет (а они на передовой очень ценились). Через некоторое время нам уже выдали оружие и патроны. Поскольку я был обычным рядовым солдатом, мне выдали самый обычный автомат и одну противопехотную гранату. Да уж, совсем негусто, на всю волю не повоюешь. Внезапно из дыма от снарядов выбежал окровавленный солдат. Он бежал так, будто за ним гонится страшное чудовище. Я не мог разобрать, что он кричал, но жестикулировал он достаточно обильно. Только когда он подбежал поближе, я услышал его крик:"Танки!". - Что это значит?,- спросил я у своего сослуживца. - Ложись!,- крикнул лейтенант и следом за его приказом последовал взрыв прямо перед нами, до меня не достало всего два метра. Еще бы немного, и я разлетелся на кусочки по всем окопам. Следом последовал шквал танковых ударов по нашим позициям, множественные взрывы рядом со мной оглушили и дизориентировали меня. Я не мог понять, что происходит, в глазах двоилось, а звуки, казалось, вообще до меня не доходили. Я пополз в укрытие (было ли это укрытие, не знаю), спрятался между двух обломков камня, которые составляли из себя домик. Вокруг меня бегали солдаты и раздавались звуки выстрелов, но я не мог и пальцем пошевелить от страха, сковавшего меня. Это продолжалось до тех пор, пока я не вырубился. Когда я потерял сознание, я будто нашел упокоение, будто вся эта война кончилась, а ужасные звуки мне больше никогда не пришлось слышать. Но как же я ошибся. Я очнулся от того, что меня кто-то тряс за плечо и кричал мне в ухо. Открыв глаза, я понял, что это был лейтенант, который пытался привести меня в чувства. Как только я открыл глаза, Шувалов одним резким рывком выкинул меня из моего укрытия, прямо перед танком. Я не знал, что делать, я испугался, поэтому просто лег на выжженую землю. Надо мной промчался танк, а я так и остался лежать. Через некоторое время я услышал оглушающий взрыв. Посмотрев в сторону источника звука, я увидел полыхающий танк, который несколько минут назад проехал надо мной. Когда это все закончилось, я не мог и слова вымолвить. Вокруг меня были такие же напуганные и потерянные сослуживцы (они были уже не полным составом). А лейтенант лишь смеялся: - Ну ничего мы их, а! Ну задали мы им жару! Теперь пусть попробуют сунуться!,- он смеялся так, будто он выиграл футбольный матч, а не убил несколько человек. Это его смеющееся лицо я запомню на всю жизнь.

***

Спустя год наступления на вражеские позиции, мы смогли наконец оттеснить противника к западу, как и планировали. Но столько было жертв... Почти все из моей роты погибли в первый же месяц, я чудом остался жив. И теперь мне нисколько не нравилась идея отдать жизнь за Родину. Я лишь ждал, когда это все закончится, когда закончится это бессмысленное кровопролитие. Но с каждым днем мне все больше казалось, что это ад на яву, и он никогда не закончится. Единственное, что меня немного подбадривало, так это письма, что писала мне Машка. Она писала о том, как у нее дела, писала о том, как там все мои знакомые, как вообще живется. Я лишь ограничивался распинаниями о том, как я скучаю и, что у меня все хорошо. О всех тех ужасах, что меня окружали, я предпочел ей ничего не писать. Недавно мы перебазировались на небольшую деревушку, где местного насления как такового уже и не было, а в километре от нас, в соседней деревне обосновались наши "враги". Сейчас я их врагами не считал, я думал, что они всего лишь жертвы обстоятельств, как и я. Была зима, не очень холодная, но достаточно снежная и ветреная, поэтому постоянно была плохая видимость. В один день, совсем перед новым годом, мы услышали, как едет техника со стороны вражеской деревни. Это был вечер, мы уже были не готовы к бою, поэтому все быстро, как могли мобилизовались. Мы не успели никак преградить им путь, поэтому они спокойно, без сопротивления, вьехали в деревню. Я уже наставил автомат на бронемашину и готов был стрелять, как из люка показалась белая тряпка, которой кто-то размахивал. Приехали с миром? Неужели? Очень неожиданно. Вслед за рукой показалась голова в каске, а потом я смог разглядеть и лицо этого человека. Он улыбался, улыбался во все 32 зуба. И эта улыбка предназначалась нам. - Не стреляйте, мы с миром!,- крикнул улыбающийся человек. - Какими судьбами?,- грубо и недоверчиво спросил лейтенант Шувалов. - Так это, праздник же, может, мы сделаем перемирие? Все равно погода воевать не позволяет,- этот солдат высунулся из бронемашины по пояс. Мы все посмотрели на лейтенанта с удивленными выражениями лица, в ожидании его ответа. Было интересно, какой приказ он отдаст, потому что, если мы начнем бой, то погибнут все, что с нашей, что с их стороны. - Тогда складывайте оружие!,- неожиданно для нас, выкрикнул лейтенант. - Так точно!, - усмехнулся это веселый человек и махнул рукой всем тем, кто сидел в бронемашине и на ней, - выходим, мужики, праздновать будем! Внезапно из бронемашины повалил народ. Каким образом они все туда вместились, непонятно. Но они приехали не с пустыми руками. У них в сумках что-то очень звонко гремело, а это не могло не радовать. Мы все сложили оружие подальше от места пирования и разложили все, что у кого было. получилось неплохое застолье, если это можно назвать застольем за неимением стола. Поначалу было немного неловко, ну а после того, как многие выпили, общие темы для разговоров вдруг появились. Я не хотел пить, мне все равно было как-то странно от этой всей ситуации, поэтому я был настороже. Я смотрел на каждого солдата противника с недоверием, выискивая взглядом хоть один намек на то, что он может причинить нам вред. Но ничего такого я не увидел. Внезапно ко мне подсел тот самый улыбающийся человек. Он протянул мне стопку водки, ну а я не отказался. После того, как мы, чокнувшись, выпили и поставили стопки на полусгнивший деревянный пол, он протянул мне руку: - Микита,- он все также добродушно улыбался. - Тоша,- я с недоверием пожал ему руку. - Откуда будешь?,- он все также смотрел на мое лицо и добродушно улыбался. - С западного фронта, а ты?,- не очень я хотел поддерживать эту беседу, но что-то в этом человеке меня зацепило. - Не поверишь, я тоже!,- он хлопнул себя по коленке и сделал удивленный и счастливый вид. - Поверю...,- я не знал, о чем еще можно говорить с человеком, который сутки назад стрелял в твою сторону. - Ты чего такой кислый-то?,- он попытался заглянуть мне в глаза, но быстро отвернулся. - Странная вся эта ситуация,- я говорил максимально холодно и отстраненно. - Правда чтоль? Я уже несколько раз так праздники разные отмечал,- по голосу я понял, что он еще шире улыбнулся. - Налей-ка еще,- я поднял стопку с пола и протянул ему. Он из-под лавки, на которой мы сидели, взял бутылку водки и налил мне еще стопочку. Налив себе, он чокнулся с моей стопкой и залпом выпил. - О, хорошо пошла,- он занюхнул рукавом своей грязной, кое-где порванной куртки. - Это да,- я почувствовал, как мое тело немного расслабляется. Но все же я не решался дальше с ним говорить. Он тоже замолк. Так мы просидели, вслушиваясь в разговоры наших соратников, минут 10, пока кто-то из его сослуживцев не начал петь. После этой "чудесной" песни я готов был на стену лезть. А через некоторое время разговоры утихли, некоторые уснули, сильно напившись. А между нами с Микитой все также стояла тишина. - У тебя девушка-то есть?,- внезапно он решил прервать тишину. - Да, ждет меня, - я достал из-за пазухи письма, что она мне прислала и ее потрепаную фотографию. - Красивая,- он взял фотографию и внимательно ее принялся разглядывать. - А у тебя кто есть?,- я забрал фотографию обратно и бережно положил во внутренний карман, что с левой стороны. - Да, дома меня ждет Серж, мы полтора года уже не виделись,- он достал из кармана маленькую фотографию 3 на 4. На ней был изображен миловидный юноша лет 20 со светлыми волосами и карими глазами. - Милый,- ответил я на манер Микиты. - Тебе сколько лет, Тоша?,- на самом деле, после того, как он показал фото своего любимого человека, я как-то проникся к нему. - Двадцать в ноябре стукнуло,- я шумно выдохнул,- а тебе? - Мне 28 будет в апреле, надеюсь, что к тому моменту я уже смогу вернуться домой,- он немного погрустнел и печально улыбнулся. Свет от энергосберегающих ламп совсем погас, а мы с Микитой продолжали болтать, сидя у костра. Я многое о нем узнал... например, он, как и я, в школе не очень хорошо учился и постоянно дрался. Он также, как и я, хотел служить Родине, поэтому и пошел в офицеры. Все то время, что мы с ним болтали, я нас сравнивал. Мы были просто до безобразия похожи. Мы были почти близнецами: вкусы, интересы - все одно и то же. Был бы отец жив, я бы у него спросил по поводу брата. Ну потому что не может быть такого, чтобы не были братьями. За одну ночь я обрел самого настоящего брата в лице моей злейшего врага ( как должно было быть). А на утро мне совсем не хотелось с ним расходиться, но судьба - жестокая штука, нам пришлось разойтись, а уже через пару дней между нами начался ожесточенный бой. С их стороны по нашим позициям летели снаряды, а с нашей стороны их укрытия решетил пулемет. Даже когда я стрелял, я молился о том, чтобы не попасть в Микиту, я молился о том, чтобы он остался жив. По ночам, во время того, как огонь временно прекращался, а я стоял в дозоре, я маленьким фонариком отсвечивал азбукой Морзе. Иногда Микита мне отвечал, а иногда я слышал предупредительные выстрелы. Я знал, что то, что я делаю - запрещено. Это выдавало наши позиции, но я не мог прекратить думать о Миките. Месяцами мы не покидали своих позиций, месяцами между нами шли ожесточенные бои. Но ни мы, ни они не хотели отступать. И поэтому, через некоторое время, мы с Микитой стали встречаться на нейтральных территориях, чтобы можно было по-человечески поговорить. Он обычно брал немного водки, а я что-нибудь на закусь, так мы и проводили ночи. Если честно, не будь войны, я думаю, мы бы стали лучшими друзьями. Наверное, он бы стал свидетелем на моей свадьбе. Возможно, я бы попросил стать его крестным моих детей. Но это всего лишь мечты, которые я так бережно хранил у себя в душе. Я надеялся, что по окончании войны мы сможем встретиться и стать настоящими друзьями, а не друзьями по несчастью. За все время, что мы имели контакт, я проникся к Миките глубокими братскими чувствами. На другой праздник, уже летом, взвод Микиты снова приехал к нам праздновать. Снова были шумные гуляния и веселье. На такое событие даже прибыли военные журналисты. Один из них сделал совместную фотграфию, где мы с Микитой обнимаем друг друга за плечи, как настоящие братья. Он отдал мне эту фотографию, ну а я бережно ее хранил.

***

Спустя еще год наша армия наконец-то смогла прорвать оборону армии противника. И рота Микиты кинулась бежать. Они отступали, а нам приказано было стрелять им в спины. Я стрелял и молился, чтобы ни одна шальная пуля не попала в Микиту. Нам от роты противника тоже досталось нехило, они били по нам противопехотными, и меня пугала мысль о том, что Микита кидал в меня гранаты и устанавливал против меня мины. Еще месяц спустя мы загнали остатки роты Микиты на горы. Нам было уже сложнее их гнать, но мы все равно наступали. Я проверял каждого убитого вражеского солдата, боясь, что в один прекрасный день я обнаружу Микиту. Но такой день не наступал, я надеялся на то, что он выживет, на то, что все будет хорошо. В одно туманное утро мне поручили разведать обстановку. Я с еще парой ребят пополз по направлению к укрытию врага. Я старался ползти, не издавая ни звука, но мелкие камешки все норовили мне помешать. Внезапно я услышал шорох и замер. Мои сослуживцы тоже оцепенели. Я прислушался. Было подозрительно тихо, очень подозрительно. Ни птичка не чирикнет, ни камешек не упадет. Меня это немного насторожило, но я не терял контроля над собой. Прождав пару минут, мы все же двинулись дальше. Мы попали в лесистую местность. Где-то тут должен был быть отряд Микиты. Мне всего-то нужно было узнать, где конкретно. Но, видимо, моим планам было не суждено сбыться. Внезапно послышались звуки выстрелов. Стреляли по нам. Один из моих товарищей, издав, мученеческий вздох, не успев вскинуть автомат, упал на землю замертво. Ему попали прямо в глаз. Внезапно из-за зановесы тумана показались силуэты вражеских солдат. Они стреляли по нам, а мы никак не могли ответить, потому что не было возможности и пошевелиться под этим градом пуль. Но как только обстрел прекратился, я встал на одно колено и по одному перестрелял солдат в засаде. Я убил человека 3, наверное, а может и больше. После этого снова началась ожесточенная перестрелка. Мои товарищи все, кроме одного, словили пулю, которая не давала шанса на жизнь. Остались только я, мой товарищ и еще один вражеский солдат. Внезапно этот солдат выскочил из-за укрытия, выпрямился во весь рост и с криком принялся палить по нам. По голосу я узнал Микиту. Но через пару секунд пальба прекратилась: у него кончились патроны. И тут мой товарищ побежал прямо на Микиту, высаживая в его сторону целую обойму. Но, слава богам, он не попал по нему. Я вскочил на ноги, побежал по направлению Микиты и выпустил почти все патроны в молоко. Микита кинул в моего товарища метательный нож и попал ему в ногу, отчего мой сослуживец упал на землю и покатился по инерции дальше. Микита на бегу подхватил с земли пистолет и направил его дуло прямиком на меня. Я был растерян и напуган. Микита. Мой друг. Направил на меня пистолет. Мгновение. Я слышу звук выстрела. Он выстрелил. я выстрелил в ответ последним патроном, что у меня был. Еще мгновение. Микита падает на землю и больше не двигается. Я рванул к нему, позабыв о том, что сам могу быть ранен. Как только я подбежал к нему, я увидел огромное алое пятно у него прямо на груди. Его глаза были открыты, а он улыбался. Его стеклянные глаза смотрели прямо на меня, а я просто сидел с его телом на руках, и не знал, что мне делать дальше. Для меня это был конец. Конец моей веры в людей. Конец моим надеждам. Конец нашей дружбе.

***

Спустя месяц война окончилась, а я ехал в раздолбанном газике к себе домой. Все, кто ехал со мной, были радостными, а у меня эта победа не вызывала радости. Я лишь смотрел на фото, на котором были изображены я и мой друг. У меня не было абсолютно никаких эмоций, я был опустошен. Когда я уже прибыл в родной город, меня встретила Машка. Она обняла меня и крепко поцеловала. Она рыдала от радости, рыдала от того, что ее страхи не оправдались, а я остался жив. И я не знаю, почему я не рассказал ей эту свою историю. Не знаю, почему не поделился с ней моим горем. Она ни раз спрашивала, кто этот мужчина со мной на фотографии, но я не отвечал ей. Был ли в этом смысл? Я лишь поставил эту фотографию в рамке на полку, ничего не обьясняя Машке. А через некоторое время она сама перестала об этом спрашивать. Через несколько лет у нас с Машкой родился сын. Я решил назвать его Микитой, в память о старом друге, я не принимал от Машки никаких возражений. Поэтому так он и стал Микитой. Возможно, я когда-нибудь расскажу ему эту историю, но точно не сейчас. Возможно, он поймет меня, а возможно, назовет предателем Родины. Но память о моем друге будет жить в моем сыне всегда, как бы он этого хотел или не хотел. Вот, что война делает с человеческими судьбами. Вот, что война делает с самими людьми. Как бы грустно ни было, война - это смерть. Всегда смерть. И теперь я это понимаю.