Sealed with a kiss. XO

      Хлопанье дверьми, топот босых пяток и неуклюжие столкновения друг с другом и углами. Возвращение к привычному режиму после нескольких недель отдыха и жизни без будильников и расписания даётся непросто, особенно из-за затянувшихся накануне посиделок по случаю приезда в общежитие и долгожданной встречи. Вчера, едва успев раздать по рукам подарки и мелкие безделушки и показать смазанные фотографии с пальцами во всех углах и смешно открытыми ртами, они без обычных сокджиновых уговоров и пинков сопящего на ходу Юнги разбежались по мягким свежим кроватям: отогреваться под плюшевыми одеялами и отсыпаться за все будущие бессонные ночи. – Юнги-хён! – Чего ты там, интересно, не видел? Проснувшийся раньше всех Чимин возится на кухне, слушая пререкания и привычный шум утренней суеты наверху. Он улыбается уголками рта и дожидается обиженного Чонгука, залетающего в комнату встрёпанным воробьём. Младший спотыкается об порог и отфыркивается от мокрой чёлки, тут же упираясь лбом в подставленное плечо: – Он сломал мне жизнь. – Примерно десять раз до дебюта и сто после. А ты так и не научился дожидаться своей очереди в душ, невоспитанный ребёнок. Чонгук хнычет, получая безобидный щелчок по носу, вредничает и недовольно трётся мокрыми волосами о белую стянутую на один бок футболку, дожидаясь приятных успокаивающих прикосновений к шее и затылку: – Не пора постричься? – Пока не хочется. Мне же идёт? – Тебе всё идёт. Чонгук шутливо щипает старшего под рёбрами, пряча смущённую улыбку и шкодливые яркие глаза за вьющейся пушистой чёлкой, и убегает от тихо охнувшего Чимина, грозящегося оттягать его за уши. – Так рано, а ты уже ругаешься.       В дверном проёме мнётся сонный, растрёпанный Тэхён со следами подушки и зубной пасты на щеке. Смешной, растерянный и трогательный, он поджимает пальцы на холодном полу и топчется на длинных штанинах сползшей пижамы, жмуря сонные глаза. И улыбается так, что у старшего щемит сердце, – робко, очаровательно, искренне. Переполненный нежностью и теплом, он подается вперёд и ловит Тэхёна в объятия, тычась носом в висок. – Я соскучился. – Когда только успел? Тэхён тихо смеётся, укладывая ладони на чиминовы плечи, и подставляет лицо маленьким щекотным поцелуям. Коротко и мягко прижимаясь губами к открытому лбу, уголкам глаз с улыбчивыми лучиками и подбородку, Чимин дразнится и легко чмокает кончик носа и краешки рта. – Не играйся. – Я привыкаю. Они оба знают, что привыкать приходится чувствительному и отзывчивому Тэхёну, которого всегда ведёт от чиминовой ласки, а после долгого расставания – особенно. Волнующая, желанная близость кружит голову, младший розовеет смуглыми щеками, а на припухших ото сна губах появляется расслабленная улыбка. – Ты такой красивый. – Тогда поцелуй меня. И Чимин целует. Пак прижимает к себе тёплого, едва выбравшегося из-под одеяла Тэхёна с пушистыми волосами, торчащими вокруг лица солнышком, и большими пальцами гладит выступающие тазовые косточки. Осторожно оттягивает сначала верхнюю, а потом нижнюю губу и соскальзывает на подбородок и шею в крохотных мурашках и россыпи мелких родинок, слушая тихие выдохи. Тэхён, родной, податливый и открытый, выученный наизусть по всем сгибам, тянется за новыми поцелуями и плавится от нежности.       Они неуклюже сталкиваются носами, когда наверху по-девчачьи визжит Хосок, спасающийся бегством от Сокджина с зубной щёткой во рту, а запутавшийся в наушниках и джинсах Намджун больно и обидно ударяется коленкой об дверь, отключая сотый бесполезный будильник. По лестнице скатываются спорящие Чонгук и Юнги, борющиеся за чистую, не слишком помятую футболку. – Я твой хён! – А я твой любимый донсен! – Отдай по-хорошему. – Или что? Вместо ожидаемых криков о помощи по общежитию разносится чонгуков звонкий смех: Юнги шипит что-то о несносных детях и раздосадовано ругается. – Прекрати пинаться! Я воспитываю тебя. – Хён, щекотно! Забирай, что хочешь, только отпусти! – Сразу бы так. Минутой позже довольный жизнью Юнги заглядывает на кухню, не обращая никакого внимания на вложенные в чиминову ладонь тэхёновы пальцы и залитые краской смущения уши и щёки. Он топчется возле открытого холодильника и небрежно бросает через плечо: – У нас нет льда, только забытые Сокджином пельмени. – Зачем тебе лёд, хён? – Остудить твой пыл, Пак Чимин. Губы в пол-лица цвета нуниной помады. Даже спрашивать не буду – знаю, что не стыдно. Тэхён прячется за чиминовой спиной, но руку старшего не отпускает: сцепляет пальцы в замок и держит крепко-крепко, – и смотрит детскими распахнутыми глазами. Они оба знают: Юнги не станет подбирать слова, скажет обидно и честно, не осудит, но и по голове за всякие глупости и мальчишескую дурь не погладит. Только старший ничего не говорит, разглядывает доверчиво прижимающихся друг к другу младших, замечает, как Чимин нежно и успокаивающе гладит тэхёнову ладонь большим пальцем, и сдаётся: – Обидите друг друга – уши оторву обоим, детский сад кончился, раз научились целоваться. – Мы не обидим. – Верю, иначе бы уже получили...и не только от меня. Проходя мимо, Юнги по-мальчишески дерзко подмигивает и улыбается краешком рта, встрёпывая и без того запутанные волосы на выкрашенных макушках, чтобы помнили: он защитит и поможет. У них всё и всегда было напополам – мечты, слёзы, победы, болезни, счастье и разочарование – поэтому они давно выучили: плечом к плечу нестрашно и не больно. – Эй, Чон Чонгук, иди сюда, хён тебя обнимет! И любить нестрашно тоже.