Сквозняк

— Я хочу тебя, Уэнояма. Мафую говорит это так просто и буднично, словно сообщает прогноз погоды. Нет. Не так. Мафую говорит это так спокойно и искренне, словно для него хотеть Уэнояму — также естественно, как дышать. Словно это желание — самое правильное, самое настоящее, самое честное. Оно искрится на кончиках горячих, мозолистых пальцев, золотой пылью оседает на коже, светится, мерцает, переливается в воздухе, которым они обмениваются в поцелуе. Уэнояма прячет лицо на его плече в тщетной попытке скрыть своё смущение и неопытность. Мафую улыбается и коротко целует возлюбленного в шею. — Мы не будем торопиться. — Ты уже занимался этим? — голос Уэноямы звучит глухо и самую малость ревниво. Он как может пытается принять прошлое Мафую, понять его чувства, быть бережным и осторожным, но иногда на его сердце дают всходы ядовитые ростки ревности. И порой Уэнояма не может удержаться от того, чтобы не собрать с них плоды. — Угу. Уэнояма поднимает голову, заглядывает ему в глаза, сплетает пальцы и тихо спрашивает: — Ты будешь в порядке, если мы сделаем это? — Думаю, да. — Думаешь, что будешь или правда будешь? Мафую прикрывает ресницы, несколько мучительных секунд молчит, а потом непринуждённо отвечает, пожимая плечами: — Я не знаю. Откинувшись на подушки, Уэнояма рвано, отчаянно стонет. Он боится. Как была бы прекрасна жизнь, будь это обыкновенный страх девственника облажаться перед опытным партнёром. Уэнояма боится не этого. Уэнояма боится выглядеть жалким подобием Юки, его бледной тенью. Каким-то шестым чувством он чувствует его призрак везде, где бы ни был Мафую. В его словах, в его вещах, в его музыке. Прозрачной холодной рукой Юки цепляется за рукав Сато или, наоборот, убегает вперёд и маячит где-то на горизонте. Он циркулирует по венам Мафую, помогает качать его сердцу кровь. Он в его лёгких, он привкус на его губах, он ветер в его волосах, он сквозняк в его комнате. Бывают ли сквозняки в закрытой комнате? В комнате Мафую сквозило постоянно. Сато ложится рядом, придвигается ближе и трётся своим носом о щёку Уэноямы. Тот выдыхает, незаметно для самого себя расслабляется. Гладит Мафую по волосам, прижимается своими губами к его губам. — Мне тоже страшно, Уэнояма. Но я хочу тебя. До боли хочу. Уэнояма преодолевает стеснение, садится на постели и принимается дрожащими пальцами расстёгивать пуговицы на школьной рубашке. Сердце бьётся где-то в горле — сглотнуть горький комок, застрявший как рыбья кость, нет никаких сил. Отчего-то хочется плакать, но Уэнояма и сам не знает, почему. Страшно. Страшно. Страшно. Мафую тоже принимается раздеваться. Уэнояма не может удержаться — смотрит на него из-под полуприкрытых ресниц, но не смеет помочь ему с пуговицами и просто наблюдает. Тонкие музыкальные пальцы неторопливо расстёгивают белую рубашку, оголяя матовую кожу, острые ключицы, худую грудь, тонкую клетку из рёбер и маленькие соски. Они сталкиваются взглядами — оба голые по пояс и красные до самой шеи. Глаза Мафую блестят то ли от возбуждения, то ли от слёз. Уэнояма порывисто, как-то надрывно целует его, поваливает на постель, прижимается обнажённой грудью к его груди, пальцами хватается за спину. Плечо Рицуки становится мокрым, его кожу обжигают слёзы. — Я не могу. Я так сильно хочу. Но не могу, — шепчет Мафую, глотая окончания слов. — Давай разденемся и просто полежим. Кожа к коже. Рука к руке. Пальцы сплетаются в замок, чёрные волосы смешиваются с рыжими, худые ноги перемежаются с мускулистыми. Они говорят тихо, почти шёпотом, о всякой ерунде. Привыкают к прикосновениям, изучают веснушки и родинки на телах друг друга. Наблюдают. Улыбаются. Смеются. Воздух между ними горячий, наполненный смесью из их запахов. Глаза Сато всё ещё красные, но теперь светятся тихим счастьем — и Уэнояме этого достаточно. Они не будут торопиться. Так будет правильно. Так будет лучше. Мафую засыпает, уткнувшись носом во впадину над ключицей Уэноямы. Рицука подносит его ладонь к губам, целует, оставляя влажный след, и закрывает глаза. Вдыхает запах волос Мафую, гладит его макушку и вдруг осознаёт: в комнате Сато теперь сквозит меньше.