Новый метод

Прости меня за каждый миг бессмысленных побед. Прости за то, что я жива, за то, что помню о тебе. Прости за тот недолгий путь, пожалуйста, постой, прошу, Не уходи, побудь ещё немножечко со мной.*

— Есения Андреевна, — голос Седого вырывает из тишины мыслей, раздражая своей навязчивостью. — Как близко вы общались с майором Меглиным?       Смешок сам срывается с губ. — Вы хотите знать, трахалась ли я с Ним? — отнимаю руки от лица и смотрю на «главных».       Худой опять не сдерживает свои эмоции, едва ли не заглядывает мне в рот, ждет продолжения. Седой всё так же выглядит безразличным слушателем. — Есеня, как грубо,— закрываю глаза, рука привычно тянется к фляжке, не глядя подношу к губам и делаю глоток. Жидкость обжигает глотку словно наждачкой прошли. Самое то. — Есеня, что же ты молчишь? Людям ведь хочется знать.       Вслушиваюсь в тишину пару минут, собирая себя по кусочкам, чтобы ответить на этот вопрос. Царившее молчание нарушает нетерпеливое покашливание, режущее по перепонкам. Морщусь, но все же произношу тихо, почти шепотом, открывая глаза. — Нет…       Встречаюсь с насмешливым взглядом карих глаз, губы растягиваются в улыбку. — Ну что же ты врешь? Это же так не правильно, а ты хорошая девочка…       Снова тянусь к фляжке, но прежде, чем отпить, бросаю: — Любила…       Он снова улыбается в свою густую бороду и смотрит, как на несмышленого ребёнка. Он всегда так смотрел, когда я делала неверные выводы, а затем преподавал свой собственный урок, указывая, насколько сильно я ошиблась. Сейчас он подойдет ближе и научит… — Любила? — не сдержавшись выкрикивает Худой. — Вы знаете, что он старше Вас на двадцать лет? — произносит детектив.       Я лишь хмыкаю и тянусь за сигаретой, чтобы заполнить пустоту внутри хотя бы дымом. — Действительно, ты знала? — шепотом у самого уха так, что борода касается щеки, а теплое дыхание сдувает выбившуюся прядь.       Откидываюсь на стул, закрывая глаза. Выдыхаю сгустки дыма. — А это разве имело значение? — вопрос в пустоту. Легкое касание в области шеи. Шумно выдыхаю. — Знаете, существует выражение: «Любви все возрасты покорны».       Смешок у самого уха. — Мне кажется, что в вашем случае это не любовь, — произносит Седой. — Меглин хорошо умел внушать людям то, что считал нужным, уж Вы, Есения Андреевна, должны знать это как никто лучше.       Я распахиваю глаза и смотрю на мужчину. Желание врезать ублюдку слишком тяжело сдерживать. Рука непроизвольно тянется к карандашу, что сдерживает волосы. — Тише, Есеня… Не стоит, ведь ты же понимаешь, что в чем-то он всё же прав, — тихий шепот в волосы.       Резко вырываю карандаш из плена волос, и начинаю прокручивать его в руках. — ВЫ НИЧЕГО НЕ ЗНАЕТЕ О НЁМ, — произношу всё же повысив голос. — Если подумать, то никто ничего не знает о нём, — спокойно произносит Седой, но мне хочется закричать и опровергнуть его слова, ведь есть Я! Ведь мне ОН доверился, доверил себя, свою жизнь и тайны! Я знаю Меглина. Хочу верить, что знаю.       Рука снова тянется к его фляжке, губами жадно приникаю к горлышку, допивая остатки жидкости, словно умру без неё… него. …Темный салон авто. Тишина, которая могла бы давить, но не давит. Только не с ним. Родион сосредоточенно смотрит на дорогу, словно полностью поглощен процессом вождения, но я знаю - он ждет. Ждет моих слов, реакции. Смотрю на него и думаю, думаю, бесконечно думаю с того самого момента в больнице. -Ты оставил меня в больнице не только для того, чтобы я узнала, зачем ты возишь с собой морфин… — он молчит, слушает, не перебивая, а я спрашиваю о Берестовой. Хотя самой хочется кричать о том, что я не дам ему умереть. — Прошлое лучше не помнить, а будущее лучше не знать… — произносит он, бросив на меня лишь взгляд…       Они продолжают задавать свои вопросы, которые всегда несут один и тот же смысл. Они пытаются понять, не сошла ли я с ума так же, как мой наставник. Пытаются понять, как он умер и не я ли его убила. А я с каждой минутой всё сильнее напивалась и уже не могла контролировать ни себя, ни его.       Он стоит за спиной Худого, в своём неизменном бежевом плаще, и на каждый вопрос, что они задают, то ехидно ухмыляется, то хмурит брови, а иногда и вовсе достает из внутреннего кармана фляжку и делает крупные глотки, а затем подмигивает мне, когда задают слишком личные вопросы. — И вы утверждаете, что больше не видели Меглина? — спрашивает Худой, пристально всматриваясь в моё лицо. — Нет! — срываюсь на крик. — Вот тут, в журнале посещений, стоит запись, что вы были там девятого числа, — продолжает допрос детектив. — Я ездила к Бергичу! Вечером! — всё так же кричу в ответ, ударяю в стол и смотрю на собственные руки. — И даже не заглянули к Меглину?       Отрываю взгляд от стола и бессильно гляжу на детектива. — Зачем? — почти шепотом, а сама перевожу взгляд на него. Он стоит как ни в чём не бывало, словно я его и не убивала. — У него в этот день было обострение, он уже никого не узнавал… Был овощем.       Он приближается ко мне, немного хмурый, но всё такой же родной. Меня окутывает запах коньяка и сигарет. Будто он действительно здесь. — Я здесь, Есеня. Ты же меня видишь… — Как к Меглину попал нож, которым он покончил с собой? Его обыскивали каждый день, — на этот раз вопрос принадлежит Седому. Я смотрю в глаза мужчине и произношу: — Я не знаю, — слёзы катятся из глаз, я не могу их сдерживать. Рука тянется за выпивкой. — Тише, Есеня… Тише, маленькая, — шепот в волосы. Ответить ему я не могу, поэтому предпочитаю беззвучно плакать и снова пить из его фляжки. Ведь никто не должен знать о том, что он всегда со мной. Что я такой же псих, как и сам Меглин. Что это он сделал меня такой. …Свет от люминесцентной лампы освещает лежащего в ванной мужчину. Не реагирует на звуки. Взгляд в никуда. Ничего не осталось от того Меглина, которого я знала. Осталась только пустая оболочка. Рукоятка ножа, оставленного мне самим Родионом, плотно лежит в ладони, которую сжимаю всё сильнее. Заношу руку для удара… и ничего. Я ПРОСТО НЕ МО-ГУ. А вдруг он придёт в себя, вдруг вернётся ко мне… Хуже всего - пустая надежда. Она всегда живёт внутри нас. Всегда шепчет свои глупости. Давая ложный шанс. И вот сейчас она шепчет мне, а я кричу ЕМУ. Надеюсь, что он услышит и вернётся ко мне, но все бессмысленно. Он не реагирует, а я в отчаянии пытаюсь растормошить его, но всё так же НИ-ЧЕ-ГО. Когда голос срывается, я просто беру его руку в свою, целую её и шепчу: — Я обещала тебе, держать тебя за руку… — слезы стекают по щекам, а я вкладываю нож в его ладонь, сильнее сжимая свою, — вот я держу… Ты чувствуешь? — Меглин едва заметно переводит свой взгляд, и я не выдерживаю, сорвавшимся голосом тихо, только для него, произношу, — Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ! Из последних сил не даю себе сдаться и пронзаю его грудь ножом. Вода окрашивается в красный, а слёзы из глаз всё текут и текут. Я тебя люблю, Меглин. Люблю. Поэтому и убиваю, ведь ты сам сказал: «Врага убить легко. Любимого трудно. Сильно надо любить». А я тебя сильно люблю. Даже слишком. Это словно зависимость… — Вы меня в чём-то обвиняете? — спрашиваю прямо, ожидая действительно получить обвинения в убийстве Родиона.       Отворачиваюсь от «главных». Упираюсь в стол и смотрю на Меглина. Он смотрит на меня пристально, словно ожидая, что я сделаю какую-то глупость. Смотрит так, будто пытаясь предостеречь. Я закрываю глаза, но чувствую прикосновение его руки к своей щеке. Чувствую его дыхание на своей коже. А слёзы всё продолжают стекать по щекам. Отчетливо слышу шаги и понимаю, что это не он, ведь его шагов я не слышу никогда. Открываю глаза и вижу перед собой Седого. — При всех осложнениях, связанных с работой Меглина, нельзя отрицать её эффективность, — произносит мужчина, — мы пошли на риск, мы прекрасно понимали, что метод Меглина может спасти очень много жизней, и это перевесило… Этот его метод, вы считаете, вы его поняли? Как бы вы могли его описать?       Я молча смотрю на мужчин перед собой. Меглин ждёт моих слов, ждёт того, что я скажу о его методе, хотя он и так знает все мои мысли, ведь он их часть. — Не было никакого метода, — говорю, смотря в его карие глаза. — Он просто пытался быть внимательным к людям, — я говорю это без каких-либо сомнений, ведь знаю, что так оно и есть.       Родион улыбается на мои слова. Он чувствует, что не ошибся. Вырастил хорошую замену себе. — Что же, Есения Андреевна, вопросов у нас больше нет, но есть предложение. Люди, к сожалению, остаются людьми. Есть преступники, а есть мы. И мы предлагаем занять вам его место, с самыми широкими полномочиями, штат, финансирование — всё обговаривается, — выдвигает предложение Седой. — Мне это не интересно, — говорю без сожалений.       Меглин смотрит на меня так, словно я только что предала его. — Почему? — не понимая, спрашивает Седой. — Действительно, Есень, почему? — раздаётся совсем рядом. — Не хочу, — просто произношу, смотря на Родиона.       Он изгибает бровь, делает вид, что я его удивила. А затем улыбается так, будто знает, что будет дальше. Хотя он действительно всегда всё знает. — Не торопитесь, подумайте, — говорит Седой, и детективы выходят из допросной.       Я остаюсь одна. Наедине со своими демонами. Точнее демоном. И имя его - Меглин Родион Викторович. Он смотрит на меня пристально, так, словно ожидает, что я скажу ему что-то очень важное, но я молчу. Молчу, потому что никто не должен знать, что я сошла с ума, что я теперь ничем не отличаюсь от «наших» и от Меглина. — Ты действительно подумай, не отказывай им, иначе я решу, что зря взял тебя на стажировку.       Я смотрю на то, как его силуэт тает у меня на глазах. Вытираю дорожки слёз, забираю все его свои наши вещи и выхожу из серой каменной комнаты, где я слишком долго предавалась воспоминаниям.       Захожу домой. Да, Меглин умер, но это именно НАШ дом. Я не назову его своим, потому что он только наш и никак иначе. Прохожу в центр комнаты и поджигаю дрова в бочке, создавая первый источник света. Включать лампу нет никакого желания. Хочется быть в тишине и темноте. Беру в руку бутылку с остатками вина и делаю глоток. Горло уже не обжигает, лишь тепло разливается внутри. Вторую руку оттягивает пакет. Смотрю на стол, на его кактусы. Его истории. И достаю из белого полиэтиленового пакета кактус. Свой первый. И теперь они уже наши, а не его, ведь и я теперь внесла вклад в наш садик душ. У каждого из них есть своя история, и каждую историю я знаю, ведь Родион рассказал обо всех. По ночам при свете огня он говорил о них, говорил обо всех, а я слушала затаив дыхание.       Без сил падаю на кровать. В мыслях только пустота и ничего больше. Чувствую, как кровать прогибается под чужим телом. Мне не нужно гадать, кто это, потому что я знаю, что это он. Меглин лежит рядом и как всегда смотрит в потолок и молчит. Я молчу тоже, ведь мне просто хочется находиться рядом, пока есть такая возможность. Да, пускай я схожу с ума, но я отчасти счастлива, ведь он рядом. — Купила новый кактус? — спрашивает он, поворачиваясь ко мне. — Да. Видишь ли, не так давно я убила человека… человека, который был мне очень дорог… убила тебя, а кактус купить так и не успела, поэтому только сегодня смогла продолжить твою коллекцию.       Он гладит меня по волосам и шепчет: — Есеня, ты сильная, ты была такой еще до встречи со мной, а я всего лишь научил тебя ориентироваться в темноте, научил читать людей чуть четче, чем делала это ты. Поэтому ты сможешь заменить меня. Ведь ты уже поняла, что мой метод заключается в некотором безумии, а его у тебя хватит для этого. Ведь ты стала частью меня.       Я смотрю на него во все глаза. Хмурюсь и встаю с кровати, подхожу к столу беру бутылку и делаю очередной глоток, потому что слушать его просто невозможно, потому что звучит это как прощание, а я не готова к этому.       Тишину нарушает звонок мобильного. Я удивленно озираюсь по сторонам в поисках телефона. Нахожу. Неизвестный. Принимаю вызов. Сердце словно перестает биться, когда слышу из динамика знакомый голос: — Я хотел спросить у тебя только одну вещь, как ты себя чувствуешь теперь, когда ты осталась одна? Ты меня не поймаешь…       Я бросаю телефон в сторону. Растерянно смотрю на Меглина и понимаю, что он прав. Я часть него, а он часть меня. Его метод это безумие, и поверьте, мне его хватит, чтобы поймать этого ублюдка.       Я надеваю бежевый плащ, что всегда висит на вешалке. Он мне большой. Мне и роль Меглина велика, но у меня нет иного выхода. Я стану новым психом, чтобы отчистить этот мир. Родион становится рядом и улыбается мне. Он знал, что так будет. Знал. Всё и всегда…       Я его новый метод.